Рина взяла протянутую визитку и вежливо кивнула, но, когда опустила глаза и мельком прочла его имя, губы ее сами собой расплылись в улыбке.

— Сын моря? — пробормотала она.

— Простите?

— Ваше имя, — она снова взглянула на Каитаро, — разве оно не это означает? — Рина покачала головой, чувствуя, что вновь краснеет. Он, должно быть, считает ее чудачкой. — Извините, я, наверное…

— Да, — подтвердил Каитаро, — именно это оно и означает. — Он с неподдельной теплотой смотрел на Рину. — Люди нечасто обращают внимание на значение моего имени.

— И… ваше имя что-то говорит о вас самом? — спросила Рина. Приободренная его похвалой, она несколько осмелела. — Чем вы занимаетесь, Каитаро Накамура?

— Когда согласитесь выпить со мной кофе, клянусь — расскажу вам все без утайки, — улыбнулся он. — А пока возвращайтесь домой.

Рина смотрела, как он уходит сквозь толпу, легко и свободно лавируя между прохожими. Налетавший время от времени прохладный ветерок качал ветви деревьев, густо усыпанные бутонами, которые, распускаясь, превращаются в снежно-белые и бледно-розовые цветы. Она окинула взглядом площадь. Под деревьями лежали голубые пластиковые коврики, принесенные любителями созерцать цветущую сакуру. Вокруг было полно веселых улыбающихся людей, наслаждающихся вкусной едой и праздником весны. Рина всем существом чувствовала звенящую в воздухе радость пробуждающейся жизни. Она заметила, как Каитаро свернул в ряды, где торговали едой и напитками. И приняла решение.

Каитаро шел торопливо, возможно, несколько смущенный ее отказом. Он кажется милым, подумала Рина, вполне искренним и вовсе не напористым. Она видела, как Каитаро остановился возле лотка с онигири^[29], купил порцию и двинулся дальше, жуя на ходу. Он ловко обошел женщин, нагруженных сумками с покупками, затем — стайку подростков, которые уплетали булочки с карри и шоколадные бананы в разноцветной обсыпке, и теперь приближался к лотошникам со сладостями на краю рыночной площади. Рина ускорила шаг.

— Подождите! — крикнула она.

К ее удивлению, Каитаро мгновенно остановился и резко обернулся, словно ожидал, что Рина последует за ним. Однако, встретившись с ним взглядом, она поняла, что незнакомец скорее шокирован ее поступком. Мужество покинуло Рину.

— Привет, — дрогнувшим голосом произнесла она. — У меня есть немного времени на кофе, если вы, конечно, не передумали. — Молчание Каитаро окутало ее. — Меня зовут Рина, — сделала она еще одну попытку. — Рина Сато.

Она наблюдала, как удивление на его лице сменилось выражением, отдаленно напоминавшим разочарование. Каитаро отступил на шаг назад.

— Думаю, вам лучше вернуться домой, госпожа Сато. Ваша первая реакция была верной.

Рина нахмурилась. Он развернулся и зашагал прочь. Она ждала, когда Каитаро дойдет до конца площади. Затем он пересек улицу. Но так и не обернулся.

СУМИКО

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

Мама умерла, когда я заканчивала первый класс. Был март, последний день семестра перед началом весенних каникул. Мои родители развелись. Меня отправили к дедушке в Мэгуро. Поначалу мама тоже жила с нами, но потом нашла новую квартиру, только для нас двоих, и перебралась туда. Она говорила, что надо все подготовить и что очень скоро я тоже перееду. Считалось, что мы расстаемся совсем ненадолго, к тому же мама каждый день навещала меня, хоть и была очень занята те последние недели. Возвращаясь из школы вместе с другими детьми и поправляя сползающую на одно ухо форменную шляпку, на тулье которой был закреплен значок с указанием домашнего адреса — чтобы взрослые могли помочь ребенку, если он вдруг заблудится, — я думала о маме. Я всегда думала о ней. И представляла, как мама одной рукой распахивает калитку, а в другой сжимает пластиковый пакет с горячими пирожками или еще каким-нибудь гостинцем для меня. Придя домой, я усаживалась у окна и ждала, глядя на садовую дорожку, которая вела к низенькой белой калитке. И так было каждый день, до того самого дня, когда мама умерла.

Я плохо помню следующие недели, они были наполнены пустотой и болью, особенно невыноси-мой оттого, что я не знала, как ее выразить. Меня увезли из Токио: Ханна, наша экономка, отправилась вместе со мной повидать кого-то из своих родственников, живших на юге. Но память не сохранила воспоминаний о той поездке, словно после потери мамы мой мозг захлопнулся и перестал воспринимать события окружающего мира. Знаю, что дедушка сам уладил все дела, он не хотел, чтобы я соприкасалась с ужасом смерти. Однако в каком-то смысле его попытка полностью оградить меня от переживаний только ухудшила ситуацию — молчание окутывало произошедшее каким-то сюрреалистическим туманом и делало смерть мамы еще более непонятной и невыносимой. В течение многих лет я снова и снова просила дедушку рассказать, что случилось с мамой, почему она не пришла за мной, как обещала, и всякий раз он повторял одно и то же: автомобильная авария на оживленной улице. Став старше, я попросила показать место, где это случилось, и он отвез меня в Синагаву^[30]. Дедушка сказал, что в аварии была виновата мама. Глядя на крутой изгиб трассы, я спросила, пострадал ли еще кто-нибудь. «Нет, только она», — заверил он.

Когда мы с Ханной вернулись в Токио, дедушка посчитал, что будет лучше, если я как можно скорее снова пойду в школу. После уроков он сам забирал меня, либо, если был занят, приходила Ханна. Всю дорогу до дома она крепко держала меня за руку. Дедушка предупредил, что я не должна ни с кем, кроме него или Ханны, уходить из школы, даже если кто-то из знакомых попытается забрать меня. Тем более было удивительно, когда однажды на пороге классной комнаты появился отец. Я не видела его после развода родителей, хотя и до него отец присутствовал лишь где-то на периферии моей жизни. Как и многие служащие, он проводил долгие часы в офисе и поздно возвращался домой. А уж в школе я меньше всего ожидала его увидеть. Скорее, наоборот: именно там отсутствие отца подчеркивалось с особой ясностью самим кругом общения мамы до развода и после него. Пока мама была замужем, на разных школьных мероприятиях она болтала с замужними женщинами, после развода присоединилась к кружку матерей-одиночек, которые сетовали, что вынуждены исполнять роль и отца, и матери. В Диснейленде этим женщинам приходилось сажать ребенка себе на плечи, потому что рядом не было мужчины, который бы понес его. Однако же меня в любом случае никто, кроме мамы, на плечах не носил.

Отцу потребовалось несколько мгновений, чтобы отыскать меня среди одноклассников. Он тщетно шарил взглядом по комнате, всматриваясь в лица детей, сидевших на голубых пластмассовых стульчиках за небольшими круглыми столиками. Отец нахмурился, когда так и не обнаружил среди них свою дочь, потому что меня там не было. Я стояла в углу.

В то утро нам дали тест. Как сказала учительница, чтобы оценить, насколько продуктивно работает наш мозг. Это упражнение было предложено вместо обычного урока каллиграфии. Меня задание заинтересовало, мне захотелось выполнить его как можно лучше. Я ерзала на стуле, стараясь усесться поудобнее. Взобравшись коленками на сиденье, оперлась локтями на стол и склонилась над листом бумаги. А потом, задумавшись, подняла голову и посмотрела на одноклассников: сама мысль, что мы работаем над тестом, который определит наши способности, казалась мне удивительной. Но в следующий момент я ахнула, когда учительница схватила меня за руку и выдернула из-за стола, обвинив в том, что я списываю.

Во время утреннего перерыва мне разрешили выйти из угла и вместе со всеми участвовать в уборке школы. Ученики работали парами, нам предстояло подмести пол в холле и освободить корзины с мусором, а затем сходить в школьный кафетерий за причитающимся каждому стаканом сока. И хотя я трудилась не хуже остальных, одноклассники продолжали косо посматривать на меня. После перерыва учительница велела снова встать в угол. С того дня по школе поползли слухи, что я «трудный ребенок». Это был мой первый опыт знакомства с осуждением со стороны сверстников и взрослых.