– Нет.

– Он не буйствует, не бьется головой о стену, не возомнил себя Наполеоном, Цезарем, генералом Брусиловым?

– Что вы такое говорите! – возмутилась Наталья. – Он абсолютно нормальный человек.

– Видите: вы сами себе противоречите. Вы пришли к психоневрологу в странной надежде, что он поможет психически здоровому человеку. А надо ли?

– Поймите меня правильно. – Наталья наконец обрела всегда свойственное ей разумное спокойствие. – Меня волнует не то, что он стал лучше, а то, что он вообще изменился. Ведь все это может быть только началом какой-то болезни. Ведь может, верно?

Светило задумалось, вертя в пальцах паркеровскую золотую авторучку, машинально рисуя на рецептурном бланке кружочки, квадратики и пирамидки, что, как слышал автор, тоже не говорит об абсолютном душевном здоровье.

– Честно говоря, – осторожно начало светило, – и то минутное выключение сознания, и сама авария не должны были дать никаких изменений в психике. Не должны!

– Но дали! – настаивала Наталья.

– Это меня и удивляет… Знаете что, я не могу лечить на расстоянии. Приведите ко мне мужа, я с ним побеседую. Если понадобится, мы его положим на недельку в наш институт, всесторонне исследуем, энцефалограммы снимем. Ну, и так далее. И тогда я вам точно скажу, здоров он или нет.

– Он не пойдет.

– То есть? – опешило светило.

– Не захочет. Сам-то он считает себя здоровым и свое поведение – разумным и единственно возможным.

– Но сознает, что изменился?

– Сознает. Но решил, что раньше жил неправильно.

– А теперь правильно?

– Теперь – да.

– И пусть живет, – заключило светило.

– Но он перестал пользоваться транспортом, – бросила Наталья последний козырь. – Он ходит пешком!

– Шок, – немедленно отреагировало светило. – Пройдет. Он кто по профессии?

– Актер.

– А-акте-ер! – протянуло со всепонимающим удивлением светило. – Интересно-о-о!.. А как, простите, фамилия?

– Политов.

– Станислав Политов? Как же, как же! Хороший актер, популярный. Дочка моя им очень увлечена…

– Не только ваша, – мрачно констатировала Наталья.

– Да, да, судьба актерская… – посочувствовало светило. – Знаете что? Не обращайте внимания. Актеры – народ особый. Э-э-э… непредсказуемый. Академик Павлов говорил: кончу, мол, опыты на собачках, начну на актерах. Оч-чень восприимчивая публика… А где он сейчас снимается, если не секрет?

– «Ариэль», по Беляеву. Фантастика. Летающего человека играет. Главную роль. – Наталья поняла, что светило больше ни в чем ей не поможет, оно уже само спрашивать начало. Поднялась. – Спасибо, доктор.

– Не за что, – вполне искренне сказало светило. – Думаю, вы зря беспокоитесь. Но если что – приходите опять. Только с мужем, заочно не лечу…

Прямо снизу, из автомата, Наталья позвонила Ленке.

– Але, Ленк, это я… Ленк, я была у твоей знаменитости, а он меня выгнал.

– Как выгнал? – искренне изумилась Ленка на том конце провода.

– Сказал, что не может лечить заочно. Еще сказал, что все случившееся не должно было дать каких-либо последствий.

– Так и сказал? – заинтересовалась Ленка.

– Так и сказал.

– Ладно, Наталья, иди домой. Мы сегодня в одной бодяге играем, я с ним потолкую.

– Ой, потолкуй, потолкуй, Ленк! И позвони мне сразу. А то он вон и Ксюхе замуж разрешил выйти.

– Как так?

– А так. Сказал: живите, только не регистрируйтесь.

– Благословил?

– Я Ксюху видела, она – в легком шоке.

– Ее понять просто: деспот папуля нежданно стал демократом. Чудеса!.. Ладно, чао! – И трубку повесила.

Стасик сидел в гримуборной, разгримировался уже, смотрел на себя, умытого, в трехстворчатое зеркало, вполуха слушал скворчащий на стенке динамик: оттуда еле-еле доносилось происходящее на сцене. Спектакль еще не кончился, но Стасика убили в первом акте, и он мог бы в принципе смотаться домой, не выходить на поклон, отговориться перед главрежем недомоганием, тяжкими последствиями ДТП (эта аббревиатура – из протокола: дорожно-транспортное происшествие). Но Ленка, которая доживала в спектакле до прощального взмаха занавеса, просила задержаться: о чем-то ей с ним пошептаться хотелось, о чем-то серьезном и жизненно важном, о чем-то глобальном, как она сама изволила выразиться.

Стасик сиднем сидел на продавленном стуле и думал думу о Кошке. Он прикидывал: позвонит она ему завтра, послезавтра или с недельку характер выдержит? А вдруг вообще не позвонит? Вдруг она порвала с ним, со Стасиком, смертельно обиделась, раненая душа ее трепещет и жаждет мщения. И пойдут анонимки в местком, мамуле, главрежу… Стасик подумал так и немедленно устыдился: Кошка – баба умная и, главное, порядочная, нечего на нее напраслину возводить.

Нет, позвонит она, конечно, позвонит, куда денется!

Но, с другой стороны, Ленка права: как совместить Кошку с новым курсом?

Ах, как трудно, как страшно, как невозможно!..

Одернул себя: разахался, как барышня. Ты же мужик, найди выход, придумай компромисс, наконец…

Опять компромисс?..

Вот бы друга сейчас, друга верного, который все-все поймет, не станет усмехаться, подзуживать: мол, не выдержишь, старичок, не вытянешь, сломаешься, как твой «жигуленок»… Но нет такого! Нет и быть не может!

А Ленка?..

И увидел в зеркале, как она прошла сквозь дверь, бросила автомат в угол, а он чуть задержался над полом, не грохнулся, как ожидал Стасик, а мягко лег на паркет. Ленка стянула с плеч телогрейку, развязала теплый шерстяной платок. Тяжело опустилась на стул – тоже напротив зеркала, вытянула ноги в грубых кирзовых сапогах.

– Устала? – спросил Стасик.

– Очень, – просто сказала Ленка, провела ладонью по лицу, не заботясь, что грим размажется.

А он, странно, не размазался. Как была Ленка партизанкой, так и осталась. Это шло ей – быть партизанкой. Это так по нутру ей было – хоть на вечер почувствовать себя партизанкой.

Стасик, не поворачивая головы, видел ее лицо в зеркале – жесткое, словно высеченное из камня.

– А ты не устал? – спросила она.

– Меня же убили в первом акте, – ответил Стасик.

– Я не о том, – жестковато усмехнулась Ленка. – Я о твоей игре.