– Стоп! – крикнул рефери.

Поднырнувший под канаты врач долго осматривал разбитую бровь, промокал кровь ваткой, потом повернулся к судье, скрестил над головой руки, запрещая Талызину продолжать бой.

Рефери пошел по рингу, собирал у судей заполненные протоколы, Алексей стоял в своем углу, тренер снял с него перчатки, разматывал бинты.

– Молоток, – сказал тренер. – И нечего было чикаться. В финале ты Машкина запросто сделаешь, он совсем удара не держит…

А зал скандировал:

– Ле-ха! Ле-ха! Ле-ха!

Правда, кое-кто и свистел, не без того.

– Сейчас я тебе один разговорчик представлю, – сообщил черт. – Не отходя от кассы.

И во тьме египетской душа Алексея Ивановича услышала следующий диалог, по всей видимости – телефонный.

– Как он? – спросил Семенов.

– Погулять пошел, – ответила Настасья.

– Работает? – спросил Семенов.

– Все время, – ответила Настасья.

– Ну и что?.

– Это будет очень хороший роман, – ответила Настасья.

– А когда? – спросил Семенов.

– В урочный час, – и Настасья засмеялась. – Не волнуйтесь, Владислав Антонович, все идет нормально.

Грубый Семенов не удержался, воскликнул:

– Везет же Лехе с бабами!

– С бабами – везло, – обрезала его Настасья, холодно сказала, жестко – как умела. – А теперь с женщиной повезло. Вы это запомните, Владислав Антонович, покрепче запомните.

И грубый Семенов сразу сник, проговорил согласно:

– Уже запомнил, Настя, записал на скрижалях…

– Не было такого разговора! – страстно вскричала душа Алексея Ивановича. – Опять сочиняешь, черт, хотя и правдоподобно!

– Ну, положим, был, – лениво ответствовал черт, – и, не исключено, слыхал ты его, когда с гулянья вернулся. Слыхал и из башки выкинул… Не в том дело. Давай, старик, решайся: куда тебя перебросить, пока я канал не отключил?

Взволнованная и трепетная душа Алексея Ивановича присела отдохнуть на краешек солнечной батареи станции «Салют». Внизу – или наверху? – плыла родная планета, виднелись до боли знакомые очертания Европы, на которую набежал очередной мощный циклон с Атлантики, пролил обильные дожди на подмосковные поселки, дачу Алексея Ивановича тоже не обошел…

– Верни меня обратно, черт, – тихо попросила душа.

Неуютно ей было сидеть на батарее, одиноко, пусто.

– Так я и знал, – мерзко хихикая, молвил черт. – Только зря энергию на тебя истратил. И это при всемирном энергетическом кризисе! Ладно, граждане, музей закрывается, экскурсантов просят не толкаться в гардеробе. Спасибо за внимание.

Алексей Иванович очутился на собственной тахтичке, на шотландском красивом пледике, разверз зеницы и уставил их на электронный хронометр. Все, как обещано: шестнадцать часов тридцать три минуты, пятница, июнь, тютелька в тютельку. Вот они – волшебные парадоксы странствий во времени! Что о них знают дураки-фантасты!..

Черт сидел на прежнем месте, под лампой, равнодушно взирал на Алексея Ивановича.

– Ты никуда не исчезал? – изумился Алексей Иванович.

– Еще чего! – невежливо ответил черт. – Мне и здесь неплохо.

– А как… – приступил было к вопросу Алексей Иванович, но черт все без слов понял, перебил:

– Тебе не понять: Нуль-транспортировка, прокол субпространства, квазиконцентрация суперэнергии… Привет, мне пора, иду со двора, кто еще не спрятался – я не виноват, – дурачился, хвостом бил, считалку какую-то приплел не по делу.

– Но поговорить, поговорить!

– Вечером. После погоды. А сейчас, старик, тебе надо отдохнуть, прийти в себя, обдумать увиденное. Да и Настасья скоро явится.

– Она в Москву уехала.

– Размечтался! Передумала она. Увидела у магазина какую-то мадам, тормознула и поехала к ней кофий глушить. Через часок будет, помяни мое слово… Ну, до побачения, – сказал почему-то по-украински и исчез.

А Алексей Иванович и вправду заснул. Разбудила его Настасья Петровна, и было это ровно через час, черт не ошибся. Ворвалась в кабинет, пощекотала за ухом, как котяру какого.

– Вставай, соня, царство небесное проспишь.

Знала бы она, в каких таких царствах небесных странствовал ее муж, вернее, душа мужа!

– Ты же в Москве, я слышал.

– Представляешь, не доехала. У магазина стояла Анна Андреевна, помахала мне, и мы к ней завернули. Вроде бы на минутку, у нее «Бурда» новая, а получилось на час… Спускайся вниз, Таня чай собрала.

Алексей Иванович еле поднялся с тахты: чувствовал себя усталым и побитым, будто и впрямь отмахал расстояние от Земли до Тау Кита. Давило затылок. Отыскал в тумбочке коробку стугерона, проглотил сразу две таблетки. Зашаркал по лестнице, держась за перила. Перила предательски пошатывались, и Алексей Иванович мимоходом подумал, что надо бы позвать столяра, пусть укрепит. А то и свалиться недолго.

Скорая на руку Таня кремовый торт сварганила, и от обеденного пирога половина осталась.

– Что-то чувствую себя хреновато, – пожаловался Алексей Иванович, тяжко усаживаясь на стул. – Давление, что ли?

– Циклон с Атлантики, – объяснила Настасья Петровна.

– Видел, – проговорился Алексей Петрович, потому что, как мы знаем, действительно видел циклон, но Настасья Петровна оговорку во внимание не приняла, спросила:

– Померить давление?

– Потом. Я таблетки принял.

Странно, конечно, но Настасья Петровна нарушила ритуал, села за стол рядом с мужем. Однако, с другой стороны, чай – не обед, зачем по пустякам политесы разводить?

– Мне тортику можно? – тихонько поинтересовался Алексей Иванович.

– Съешь кусочек, – Настасья нынче была – сама доброта. – Кстати, я Давиду позвонила: они переозвучат, нет проблем.

– Зачем, Настасьюшка? Я же тебя просил… Какая разница: эпохальный, гениальный, видный, заметный? Я от этого лучше не стану, хуже тоже. Помнишь, в песне: стремиться к великой цели, а слава тебя найдет?

Настасья Петровна отколупнула серебряной ложечкой кремовую розочку, подозрительно осмотрела ее и отправила в рот. Алексей Иванович, в свою очередь, осматривал интеллигентно жующую Настасью, интеллигентно пьющую жасминовый чай из фарфоровой китайской чашечки, осматривал жену пристрастно и сравнивал с той, что явилась к нему час назад, а точнее, сорок лет назад, и, если верить поэту, как с полки жизнь его достала и пыль обдула. Постарела – факт, пополнела, отяжелела, косу давным-давно сбросила, поседела, но не красилась, не скрывала седину. И лицо стало грузным , только глаза навеки сохранили свою озерную глубину, молодыми были глаза, не властно над ними время. Когда-то – деревенская девушка, барышня-крестьянка, теперь – светская дама, попробуй подступись!..