Когда она позвонила в отвоёванную квартиру, дверь  открыла Елена Андреевна:

— Здравствуй, Жанна! Входи,— нервно улыбаясь, сказала она.

— Здравствуйте! Спасибо, а Миша ещё у вас?

— Да, он чай пьёт, может, ты тоже будешь? — предложила учительница.— Мы тебя ждали, Миша говорил. Сейчас и Ксения Олеговна должна прийти, она в школе чуть задержалась.

— Нет, спасибо, ничего не хочу,— отозвалась девушка, торопливо разуваясь.— Расскажите, пожалуйста, что случилось?

    Она прошла на кухню. При её появлении Штифлев оторвался от телефона и улыбнулся, но промолчал. И ситуацию стала прояснять Лайка.

— На Мишу написала заявление старушка, которой он компьютер чинил. Ты, наверное, знаешь: Миша ей нагрубил из-за меня, а она очень вредная, вот и взъелась. Уверена, она и маме моей звонила, они вроде даже знакомы, но сейчас не об этом. В общем, в заявлении сказано, что Миша обманом проник в квартиру и похитил у бабки пенсию, а потом оттолкнул её так, что она упала, и выбежал из квартиры. Побои она не снимала, но есть две свидетельницы, тоже бабули, которые видели, как перепуганный Миша выбегал из подъезда.

— Ничего себе! — воскликнула Жанна.— Вот же твари! Да таких нужно сжечь вместе с лавочкой!

— Успокойся,— поспешила вмешаться Елена Андреевна.— Всё не так плохо. Бабка не первый раз этой фигнёй занимается. Участковый уже натерпелся — на кого она только заявы не писала! Галина Григорьевна с мужем поговорила, ты же знаешь, он у неё начальник отделения, в общем, дело спустят на тормозах. Но бабка очень вредная, может подружек своих подговорить, и если ещё несколько заявлений будет или обращения в другие инстанции… В общем, плохо будет в этом случае. С этой Людмилой Кирилловной нужно помириться, мы завтра с Мишей пойдём извиняться, надо как-то погасить конфликт. Самый лучший вариант — это чтобы она сама заявления забрала, типа ошиблась по старости, деньги нашла, ничего не было. Галина Григорьевна сказала, что сейчас решается вопрос с назначением нового начальника гороно, так что очень важно, чтобы поменьше всяких скандалов было — наша школа же образцовая, другими словами, там своя подковёрная борьба.

— Помириться?! — завелась Жанна.— Да вы о чём вообще? Миша! Тебе что, по кайфу потерпевшим быть? Ты по примеру Елены Андреевны хочешь прощать всем и всё? Вы меня за этим сюда позвали? Ты об этом поговорить хотел? Да мне вообще пофиг, делайте, что хотите!

— Ты сама мне написала,— мрачно заметил Миша.— Хотела ведь узнать, вот и пришла. Ксения Олеговна сказала, что ты беспокоилась.

— Я? Вообще ни разу,— возмутилась Ивова.— Просто так внезапно всё получилось… Мне просто любопытно было, да и все

— Это я настояла, чтобы Миша тебя позвал,— сказала Елена Андреевна.— Хотела поговорить о твоём обращении. Сказать тебе спасибо в первую очередь, я действительно очень тронута.

— Пожалуйста!..— рассеянно сказала Жанна, несколько оторопев от внезапно сменившейся темы.— Я как-то…

— Ты из всего класса больше всех для меня сделала,— взволнованно сказала Елена Андреевна.— Ты и Миша, я вам очень благодарна, но…

    Она замолчала, подбирая слова, а потом вновь заговорила после короткой паузы:

— Но это всё очень сложная и запутанная тема, я очень боялась, что вы пострадаете из-за этих событий, и вот, блин, так всё и получилось. Миша же по твоему примеру решил просто бороться с несправедливостью, а ты видишь, что вышло. Он прав, но тут как болото — чем сильнее дергаёшься, тем сильнее вязнешь.

— И вы предлагаете утонуть не рыпаясь? — не удержалась от ехидства Жанна.— Вы же прекрасно знаете, что Миша невиновен, но хотите пойти на поводý у долбанутой бабки, которая про вас же гадости плетёт за глаза — это нормально вообще?

    Монолог отличницы прервала хлопнувшая входная дверь, в квартиру вернулась Ксения Олеговна с пакетом «Пятёрочки» в руках. Она разулась и, войдя на кухню, кивнула Жанне, а потом очень буднично принялась разгружать продукты в холодильник, словно такие собрания — совсем обычное дело.

— Ксюш, мы тут как раз ситуацию обсуждаем, присоединишься? Может, тебе чайку сделать? Ты не голодная?

— Я потом покушаю, давайте поговорим,— кивнула учительница истории.— Мы с Жанной после урока начали, но понимания как-то не достигли.

    Ивова криво улыбнулась, но ничего не сказала, а Елена Андреевна продолжила говорить:

— Жанна, я тебе очень признательна за то, что ты для меня сделала, но я и в самом деле очень боюсь за тебя и за Мишу. У вас сейчас такой важный период в жизни — любая ошибка может очень дорого стоить. Живой и неправильный пример — это я. Если бы своё время умнее и внимательнее была, не сделала таких ошибок в семейной жизни, то всей бы этой истории не было. Я вас очень прошу: не лезьте никуда, особенно ты, Жанна! Достаточно одной ошибки, и вся жизнь пойдёт под откос. Не надо ничего делать этой бабушке, какой бы плохой она ни была. Она старый, несчастный, одинокий человек. Может быть, у неё с головой уже не всё в порядке… Так что теперь — ей ещё и за это мстить?.. Мы завтра пойдём с Мишей, извинимся аккуратно, расскажем всё как есть — думаю, она смягчится. В любом случае Мише никакое уголовное дело не грозит, Галина Григорьевна пообещала. Нам это сделать нужно, чтобы скандала лишнего не было, вот и всё.

— Интересно получается,— после минутного молчания продолжила Жанна.— Если ты на голову отбитый, тебе все можно — и ничё тебе за это не будет. А если ещё и старый — так вообще лафа!.. Главное — шум не поднимать, а то как бы чего не вышло!.. Вы не думаете, что из-за того, что все всё замалчивают, договариваются, прощают и спускают на тормозах, кругом и творится этот ебучий бардак. Я не о школе сейчас, я обо всём вообще.

— Не ругайся,— хмуро сказала Елена Андреевна.— Правда, конечно, важна, справедливость — тоже, но тут всё очень тесно переплетено. Формально, для соблюдения всех правил, нужно было вызвать Мишину маму. И в школу пришёл бы не только участковый, но и инспектор по делам несовершеннолетних. Завели бы дело, к текущим обвинением добавили бы какое-нибудь незаконное предпринимательство и установку нелицензионных программ. Посадить не посадили бы, но вот из школы наверняка бы исключили и штрафы крупные назначили. А так можно всё по-хорошему решить, мирно.

— Миша, а ты чего молчишь? — Ивова неожиданно переключила своё внимание на одноклассника.— Ты сам как считаешь: нормально ли идти перед этой старой каргой извиняться? Ты-то её получше нас знаешь.

— Нет, не нормально,— вздохнул Миша.— Но что с ней делать, не знаю. Я как бы больше даже за маму боюсь. Она наверняка узнает и очень переживать будет. У неё и так сейчас всё не очень хорошо, а тут ещё это… И я со всей этой историей дома не бывал, дела забросил. В общем, я из-за этого,— ну, в общем, из-за мамы,— хочу, чтобы это всё как-то по-тихому рассосалось. Без скандала то есть. Я поэтому очень испугался, когда Ги… Галина Григорьевна при всех об этом сказала. Теперь по любому слух пойдёт…

— Между прочим, я так думаю, что она из-за тебя, Жанна, это сделала,— вмешалась Ксения Олеговна.— Если бы не твой спектакль с партсобранием, она бы просто Мишу забрала, и всё. А так после того, как ты резала всю правду-матку, решила погасить революционные настроения и ухнула, как ушат воды. В следующий раз будь осторожнее, хотя бы с нами посоветуйся.

Ивова пару минут молчала, устремив взгляд на свои розовые носки. На кухне повисла неловкая тишина, нарушенная явившимся из комнаты котом, который с недовольным мяуканьем потребовал ужин. Наконец отличница тряхнула головой и уверенно произнесла:

— Хорошо, признаю: возможно, я погорячилась и зря с вами не посоветовалась. Но, знаете, я не жалею о сделанном. Вот не жалею, и всё. Не всегда помогает в норке отсиживаться… Вы, Ксения Олеговна, лучше всех это должны понимать. Если бы в вашей истории кто-нибудь набрался смелости не шушукаться по углам, а вызвать на прямой диалог этих пустобрёхов — эту девочку брехливую с мамашкой долбанутой. Вот при всех, перед всей школой и перед вами — пусть бы рассказала, кто и за что её трогал. Тут бы всем понятно стало сразу, что они врут, а ты — нет. А так потихоньку, полегоньку, «моя хата с краю» — вот и прорастает всякая срань. И так везде, я уже говорила. Все трусят, врут, выворачиваются, и творится херня сверху донизу.