— Ты о чём сейчас? — с вызовом обратилась к ней Жанна.— Про какие уроки?
— Я о том, что ты — совсем как я,— улыбнулась Ксения.— Настолько совпадаешь, что смешно даже. Я вот в старших классах и особенно в универе точно такой была. Хотела участвовать в политической жизни. Ходила на встречи и дебаты, участвовала в митингах. Я была на Болотной площади и после неё только всё поняла: ничего нельзя изменить. Это страшно, но лучше не лезть. Пусть оно так останется, зато целее будешь.
— Ого! — удивилась Жанна.— Это так интересно, но почему ты раньше не рассказывала?
— Нет ничего интересного, когда тебя сажают в автозак, а потом долго и нудно заставляют дать показания, кто из твоих друзей кидал в полицейских камни,— с грустью сказала Ксения.— Я потому и не рассказывала, что боялась, ну то есть опасалась, что тебя эта тема сможет увлечь. А в этом нет ничего хорошего. Нет никакой романтики сидеть восемь часов в помещении, откуда не выпускают даже в туалет. Это очень страшно. Я долго потом не могла в себя прийти, мир разделился как бы на «до» и «после». Это после Болотной у меня на нервной почве пропал и аппетит, и вообще интерес к жизни. Я вам про это рассказывала, не называя причин.
— Но потом же всё прошло, твоё увлечение помогло, кажется,— припомнила Елена.— Ну это, забыла как называется, с верёвками короче. Это от наручников началось?
— Нет, это не связано,— покачала головой Ксения.— Там даже не само задержание и допрос, а потом, когда выпустили. В общем, когда я поняла, что бессмысленно; когда почитала в Интернете, что люди пишут, что ничего изменить нельзя и что нас как предателей воспринимают и радуются разгону… В общем, тогда депрессия началась от ощущения, что ничего не поделаешь, вот что самое страшное.
— Ну так вот и нужно что-то делать! — воскликнула Жанна.— Нельзя сдаваться, иначе хуже будет, от себя-то не убежишь!
—Нет! Не надо! Нет! — резко ответила Ксения, вскакивая с места и хлопая ладонью по столу.— Не надо лезть, только хуже будет. Не только тебе, ещё родителям даже. Раз засветишься — потом всё припомнят. Они все данные на тебя хранят, это пятно на всю жизнь, никогда не отмоешься. Меня когда потом по доносу на допрос взяли, всё припомнили — и штраф административный, и участие в митинге. И даже про поездки за границу спрашивали. Всё одно к одному, как клеймо невидимое. А главное — толку нет. Ничего ты с этим не сделаешь, систему не изменишь, понятно? Нет, и всё!
Жанна отпрянула, поражённая эмоциональным взрывом всегда уравновешенной Ксении Олеговны. Лена тоже вскочила и обняла дрожащую подругу за плечи, пытаясь успокоить. Миша переводил испуганный взгляд с подруги на учительницу, не зная, что сказать.
— Ну что вы кричите, аж мультики не слышно! — закричала из комнаты Катя.— Миритесь давайте или идите, как мальчики, драться во двор, а то я вас вот в угол поставлю!
Глава 41. Плохой отец
— Я поняла, я всё поняла,— задумчиво кивнула Жанна, нарушив затянувшуюся паузу.— Пойдём, Миша, мы зря пришли.
Отличница встала с табуретки и шагнула в коридор.
— Жанна, я совершенно серьёзно,— резко продолжила Ксения.— Не делай глупостей, всё под откос пойдёт! Я понимаю — тебе всё игрой кажется, но это не игра совсем, это очень серьезно.
— Миша, пошли, что ты сидишь? — словно не слыша учительницу, повторила девушка.— Пойдём, нам пора.
— Подождите, вопрос действительно непростой. Я думаю, стоит обсудить,— вмешалась Лена.— Жанна, пожалуйста, не глупи: помнишь чем история с граффити кончилась?
— Я на память не жалуюсь, на тупость тоже,— зло ухмыльнулась Жанна.— Слух тоже отличный, с первого раза всё поняла.
Миша нехотя поднялся и, виновато улыбнувшись, пошёл вслед за подругой. Лена двинулась в прихожую, чтобы закрыть за гостями дверь. Она хотела ещё что-то сказать, но Ивова ухватила Мишу за руку и буквально вытащила за собой на лестницу, не дав даже толком попрощаться.
— Бесполезно,— сказала Ксения, выходя в коридор.— Пока сама шишек не набьёт, не успокоится.
— Надо её отцу позвонить,— уверенно сказала Лена.— Он очень понимающий, думаю, сможет её убедить. Мне кажется, она только его хорошо слушает, там даже мама вообще не влияет.
— На меня вот никто не влиял,— усмехнулась Ксения.— Родители, наоборот, даже поддерживали во всём. Я тогда радовалась, а вот теперь думаю — может, лучше бы запрещали? Не лезла бы, и не вляпалась.
— Блин, да я говорила уже, никто не знает, как правильно,— вздохнула Лена.— Вон Катю возьми — балованная растёт, а я не могу быть построже, пытаюсь, но выходит так себе.
— Тут я тебе не советчик,— сказала Ксения.— Я помогала, чем могла, а теперь всё. Завтра пойду заявление писать. Хочу в воскресенье уехать. Или, в крайнем случае, в понедельник.
— Тебя же две недели отрабатывать заставят,— встревожено сказала Лена.— Ты так быстро не успеешь!
— Мне уже всё равно, я уже не могу ждать,— снова завелась Ксения.— На меня тут уже давит всё: утром проснусь — кажется, стены смыкаются. Одеваюсь, и блузка душит, как тиски. Я хочу отсюда срочно уехать, тем более он меня ждёт. По фиг на трудовую, на документы, пусть хоть сожгут.
— Раньше ты такого не говорила,— обиделась Лена.— Мне казалось, что мы нормально живем.
— Прости!.. Может, я скрывала, с тобой мне правда спокойно и хорошо,— тут же сменила тон Ксюша.— Просто, понимаешь… Только с тобой, ну в смысле тут, в квартире, спокойно и хорошо. А как выйдешь — сдавливает, и всё. С учениками в школе чуть полегче, разговариваешь, рассказываешь, отвлекаешься, а как в учительскую выйдешь — та же фигня. А кроме школы и квартиры и вовсе пойти некуда.
— Ну ты же знала, куда ехала,— сказала Лена.— А вообще это зима такое унылое настроение создаёт. Вот через месяц-полтора потеплеет, распогодится!.. У нас тут природа красивая, место в целом неплохое.
— Дело, наверное, во мне, а не в месте,— покачала головой Ксения.— Сама не знаю, чего хочу. Вернее, знаю, все мысли на нём замкнулись; и раньше так было, просто боялась признаться.
— Ну ты Спящая красавица, блин, спала-спала и проснулась,— улыбнулась Лена.— Что в коридоре стоять? — пошли на компе чего-нибудь посмотрим.
— Ты хотела позвонить отцу Жанны,— напомнила Ксения.— Не хочется, что бы она повторила мои ошибки. И Миша с нею заодно. Он ведь влюблённый дурачок: что она не скажет — всё сделает.
— Может, такой и должна быть любовь? — усмехнулась Лена.— Вот меня в жизни так никто не любил.
— Опять завидуешь, да? Звони сейчас, потом поздно будет.
Олег Дмитриевич выслушал Лену спокойно и обещал поговорить с дочерью. Лена напоследок ещё раз извинилась за поздний звонок. Учительница подумала, что, возможно, стоит поговорить ещё и с Мишиной мамой, в конце концов та тоже бюджетный работник — как бы чего плохого не вышло. Но спустя пару минут она передумала, решив сначала завтра осторожно поговорить с самим Мишей, а лучше вообще сегодня ему отправить сообщение.
Ксения ждала её на кухне, что-то старательно разыскивая в Интернете. Едва Лайка вернулась, она сказала:
— Давай кино какое-нибудь посмотрим пока, всё равно делать нечего. У меня настроение чемоданное, вообще ничего делать не хочу, а вещи пока рано собирать.
— Эх, хорошо тебе!..— улыбнулась Лена.— Вот бы и мне куда-нибудь махнуть, только страшно пока, меня ведь нигде не ждут.
— Так, значит, будет кино про путешествие,— невозмутимо сказала Ксения.— Авось к лету ты храбрости наберёшься и тоже сумеешь свалить.
После недолгих поисков они выбрали фильм «Полночь в Париже» и погрузились в удивительный мир культурной столицы бурной межвоенной эпохи.
— Удивительная атмосфера,— сказала Ксения уже поздно вечером, когда они собирались спать.— Этот фильм надо пересмотреть без перевода; уверена — при переводе многое теряется. Но даже в переводе очень хорошо, снова захотелось в Париже побывать.
