На столе взрывается рингтоном телефон, отец.

– Максим, ты еще на месте? – сердито спрашивает он.

– Да.

– Я тебе сказал, куда ехать?

– Куда?

– К Высотину! Ты сегодня вообще слышал, что на собрании было или так, присутствовал для отвода глаз.

– Да слышал я все, – ворчу, накидывая снова пиджак, который снял, пока по кабинету ходил, – Сейчас поеду.

– Давай, вправь там ему мозги. Вроде не дурак, а как отца не стало, опять с катушек съехал.

– Да, Вадим нормальный, что ты начинаешь? Не перебесился просто еще, – выхожу из кабинета, кивая Вике, прикрываю трубку ладонью, – Я уехал по делам, машину мне вызови. Сегодня уже не вернусь, – секретарь кивает, а я выхожу в коридор, слушая отца:

– Вадима нужно приструнить, ему доучиться надо. Поговори с ним по-мужски, вы всегда нормально общались. Потом нашему адвокату позвони, пусть с этой девицей поговорит, что заявление написала. Явно там история ничего не стоит, но нужно быстро все замять. Тендеры на носу.

– Понял, уже выезжаю, – спускаюсь с крыльца и сажусь в машину, что уже подъехала.

– И это, Максим, чтобы с этого дня и до окончания рассмотрения наших заявок никаких скандалов, никаких клубов, сидите тихо и мирно, понял? – сурово отчитывает отец.

– Да понял я все, мне можешь не говорить, не мальчик уже, – говорю, а сам вспоминаю незнакомку с ребенком на руках. Вот же принесла ее нечистая именно сейчас.

Вылетаю из этого ужасного здания, еле сдерживая слезы. Хорошо, что Васька еще слишком маленькая и спокойно спит себе, даже не зная, как с нами обошелся ее родной отец. А в принципе ничего такого и не случилось. Я же не думала, что он встанет передо мной на колени и попросит прощения, а дальше жизнь в любви и небо в алмазах. Но обидно, как же обидно! Он меня даже не вспомнил, этот олигарх… Недоделанный!

Спотыкаюсь, прижимая к себе Ваську крепче, и иду медленнее, еще не хватало упасть с ребенком на руках. Дочка возится, сопит, не нравится ей, что сжимаю слишком крепко. Останавливаюсь в парке рядом с Деловым центром, опускаюсь на лавочку. Осторожно заправляю дочку в кенгурятник, стараясь не разбудить. Нежно целую в носик, любуясь пухлыми щечками. Какая красивая, могу смотреть вечно. Только едва заметный синий ободок около рта и бледные с голубым оттенком губы, заставляют меня снова всхлипнуть. Казалось, отплакала свое еще в роддоме, думала, молоко пропадет, но нет, льет как из ведра. Даже специальный лифчик, что подарили мне девчонки на выписку, не спасает.

Тогда все словно в тумане было. Я после кесарево сечения и Васька с пороком сердца. Думала прямо в больнице и останемся обе, вынесут ногами вперед. Я ведь звонила еще тогда отцу дочки, телефон его работы нашла с трудом, Галя помогла, моя подруга. У меня денег даже на памперсы не было. Только никто меня с Максом даже соединять не стал, сказали пишите электронные письма на почту, будет ответ. Писала, даже отметки что прочитано не было.

– Я пойду к нему прямо на работу, – возмущалась подруга, когда приходила ко мне в роддом, – Пусть знает, что у него дочь есть и ей операция нужна срочно.

– Галя, я сама виновата, – пытаюсь удержать боевую подругу, – Зачем на него это взваливать?

– Как это зачем?! У тебя вопрос жизни и смерти твоего ребенка. Его, кстати, тоже.

– Давай подождем, пока меня выпишут, – пыталась я оттянуть время.

– А Васька? Она может ждать?

– Врач сказал порок операбельный, лишь небольшая дырочка в перегородке сердца. Лучше сделать сейчас операцию, тут ты права. Иначе задержка в росте, уставать будет. Васька знаешь, как грудь сосет? Вцепиться, есть хочет, а сил тянуть нет. Молоко мимо брызжет, в ротик почти не попадает. Васька дышать не может в этот момент, пугается, плачет.

– Ох и намучаешься ты с ней, – качает головой подруга, – Если бы не знала тебя, предложила бы ребенка в больнице оставить.

– Да ты с ума сошла! – возмущаюсь я вскакивая с больничной лавки в холе для посетителей, – Подруга называется.

– Да сядь ты, знаю, сама такая же дура, – тянет меня за руку Галя, – Но тяжело тебе будет, Варька. К матери своей не пойдешь, там отчим мигом тебя оприходует, да и мать не пустит конкурентку. А сама, что будешь делать, да еще с больным ребенком? Ты вон после кесарево сечения еле живая ходишь, похудела, того гляди ветром сдует. Одна грудь и осталась.

– Ничего, живут люди, и мы с Васькой прорвемся, – отвечаю упрямо, а Галя со вздохом вынимает из пакета пирожки с мясом.

– Ешь, иначе ругаться буду, – достает еще кефир. Чтобы я без нее делала?

Все в моей жизни переменилось десять лет назад. В моей и моего старшего брата, когда умер наш отец, обычный водитель московского автобуса. Оторвался тромб. Хорошо, что в это время отец был на маршруте, но стоял на остановке. В автобус продолжали садиться пассажиры, а отца не стало за мгновение. Как рассказывали, он схватился за грудь и упал лицом на руль. Все, больше не поднял голову. Вот так бывает, утром ушел на работу и не стало.

Врачи меня подробно расспрашивали о моем отце, возможно, у него тоже был порок. Но в то время никто, конечно, его не обследовал и УЗИ сердца не делали. Мама погоревала, и как сказала наша соседка, пошла по рукам. Появились мужчины, разные, богатые, бедные. Один, другой. Последний появился шесть лет назад и после месяца проживания в нашей московской квартире начал распускать руки в отношении меня. Я боялась оставаться с ним дома одна.

Брат пытался защитить меня, но его забрали в армию, а потом он пропал. Пришло от него письмо, что больше не вернется в этот дом, и Стас перестал писать. Мама даже не искала его, только сказала, что без Стаса спокойнее. Отчим вздохнул с облегчением и удвоил свои попытки. Однажды мать застала нас, когда тот в очередной раз прижал меня к стене, добиваясь близости. Обозвала и выгнала меня на улицу, кинув на лестницу наскоро собранную сумку с вещами.

Так я и оказалась у Гали, которая сама снимала комнату в коммуналке и пустила меня к себе. Мы вместе учились в институте. Галя на гинеколога, а я на детского терапевта. Жить с подругой мне нравилось намного больше, чем в семье. Даже пусть мы порой делили пустые макароны на двоих, все равно это было более правильно и честно, чем постоянные домогательства отчима. Вместе вечерами и в выходные подрабатывали в клубе официантками, а я еще и танцами. Ходила с детства в кружок, навыки и пригодились.

Я бы справилась с дочкой сама, если бы она родилась здоровой и не нужны были деньги на операцию. Врач сказал, что окошечко в сердце совсем небольшое и если его закрыть, то ребенок будет практически здоров. Я очень на это надеялась, ведь больше у меня не было никого в этом мире. Моя семья не считается. И я была бы счастлива, если бы не тот случай в клубе, когда мне попался этот олигарх. Он нагло забрал у меня все – девственность, наивность, веру в мужчин.

Сегодня я немного погорячилась, как такого-то насилия не было. Я знала, кто этот красивый и представительный молодой мужчина. Всегда хорошо одет, всегда с охраной. Часто с красивыми женщинами или друзьями. Почему я выделила его среди других мужчин, мне было не известно. Но то, что очень нравился, это да.

Нет, я сопротивлялась, дралась как дикая кошка, но да, я хотела. И когда Макс взял меня, несмотря на мои глухие крики и резкую боль, то сквозь слезы я даже почувствовала облегчение, что моим первым мужчиной стал именно он. Столько раз я отбивалась от отчима, что уже думала, никогда в жизни не смогу почувствовать к мужчине ничего, кроме отвращения. Оказалось, что нет. И пусть первый раз был болезненным и неприятным, но пьяные поцелуи Макса сводили меня с ума, а его торопливые ласки что-то вызвали во моем теле. И если бы не это чувство, я бы разодрала ему все лицо, а не пыталась сдержать стон удовольствия, когда Макс целовал меня, жадно, яростно, горячо.

Только потом, со слезами на глазах, когда собирала с пола деньги, что он мне кинул, я поняла, что наделала. А когда через месяц узнала, что беременна, моя жизнь разделилась на две половины. До встречи с Максом и после. Все стало совершенно другим.