– Вы, однако, юморист.
– Ничего смешного я не сказал. Говорю, как есть.
– Но согласитесь, что секс без любви – не здорово. Беспорядочные половые связи до добра не доводят. Я, Аркадий Дмитриевич, придерживаюсь, совсем другой морали.
– В какой-то степени, ты говоришь правильно. Но не лги себе, Ирочка. Всё же, я прожил на земле, вот уже, три с половиной десятка лет, и в людях немного разбираюсь.
– Ты хочешь сказать, что я…
– Господь с тобой. Я только хочу сказать, что ты сильная, темпераментная женщина. Может быть, тебе не всегда везло с мужьями и любовниками. Они были слабее тебя. Это явно. Я вижу, я чувству… я знаю. Если бы мой «кузнечик» умел говорить, то он разделил бы моё мнение.
– Ты – прямо экстрасенс какой-то, а не подполковник в отставке.
– Нет, Ирочка, я, всего лишь, майор мотострелковых войск. Довольно ещё очень молодой и очень даже, способный носить оружие.
– Оружие не носить надо, а уметь им пользоваться, достойно применять его на практике… в случае необходимости. Видишь, Аркадий Дмитриевич, я так чётко сформулировала пожизненную задачу всех суперменов, что получилось не хуже, чем в воинском уставе.
– Что ж, Ирочка, я готов… оказать тебе сексуальную поддержку. Не обижайся, но я обратил внимание, что под халатиком у тебя не имеется никакой одежды – ни бюстгальтера, ни плавок. Если я не прав, то ты можешь начать меня душить.
– Я не собираюсь этого делать.
– И это перед началом нашего тесного знакомства довольно не плохо. Похоже, что мы уже тянемся друг к другу, но пока не решаемся себе в этом признаться.
– Наглость твоя, дяденька, не имеет предела! Но ты прав. Под халатом у меня ничего нет. Мне тут некого стесняться. Не попутчиков же наших, неразговорчивых и совсем молодых парня и девушки, которые шарахаются по всему поезду в поиске сексуальных приключений и впечатлений.
– А я вот, Ирочка, уже и не в счёт. Ты даже не планируешь меня стесняться, как будто я снеговик. С одной стороны – хорошо, но с другой – не очень…
– Мне кажется, что ты, Аркадий Дмитриевич, уже, как говорится, возможно, и выпал из эротической обоймы. Уверена, что там, в штанах, у тебя уже давно ничего нет. А если и есть, то в висячем положении, только «на полшестого».
– Не надо, Ирина Трофимовна, оскорблять, обижать и унижать моего трудолюбивого, ныряющего «кузнечика». У моего впечатлительного дружка очень ранимая душа.
– Одни слова с твоей стороны и сплошная самореклама. Но это я так, к слову.
– Обижаешь, Ирочка, – Аркадий Дмитриевич сунул руки в карманы трикотажных штанов. – Да, вроде, что-то пальцами ощущаю. На наш век с тобой хватит. Конечно, имею в виду нашу многодневную дорогу в этом замечательном пассажирском поезде. Но я культурный и воспитанный человек, скромен и застенчив с раннего детства. Поэтому больше и слова не произнесу.
Сказав это, Аркадий Дмитриевич, встал с сидения, приспустил вниз штаны и вывалил своего «кузнечика» прямо на столик.
Сначала глаза Ирины расширились, как бы, от удивления и негодования. Но потом взгляд её потеплел, и рука инстинктивно потянулась к «инструменту». Он почувствовал тепло её пальцев, от чего фаллос стал более твёрдым и… готовым к интенсивной работе.
– Какая прелесть! – с явным одобрением заметила она. – Я держу его с удовольствием. А ведь это не в моих правилах.
– Похвально, – пробормотал Палахов. – Моему «кузнечику» это нравится. Он у меня ласковый, как котёнок.
– Какой же это «кузнечик»?
– А кто же он, Ирочка?
– Большой и толстый «бегемот». Но если я иногда держу что-то подобное в руках, то
лишь для того, чтобы морально поддержать возможного партнёра.
Он раздвинул полы её халатика и засунул два пальца правой руки в её влагалище. Левой ладонью он крепко сжал одну из грудей, выпавшую наружу. Прижался губами к первому попавшемуся соску.
– Там… у тебя уже всё мокро. – Аркадий Дмитриевич тяжело дышал.– Ты, молодец, Ирочка! Ты – целеустремлённый… человек. Ничего, что мы давно уже с тобой перешли на «ты»? Или начнём миндальничать?
– Нормально. Это само собой, как-то, получилось. Но, может быть, пока нам не надо такого делать? – истекая истомой, она закатила глаза и тяжело задышала. – Может быть, завтра или через два-три года.
– Не издевайся над собой, гражданка Лемакина. Мой «кузнечик» должен приступить к нырянию прямо сейчас! Безотлагательно!
– Дверь в купе, хоть заперта?
– Да! Может быть… Я такого варианта не исключаю.
– Надо бы её запереть на защёлку. Впрочем…
– Да какая разница! У нас не должно быть тайн от народа.
Он наклонил её лицом к столику. Ирина легла на него грудью. Аркадий Дмитриевич умело и быстро направил своего ныряющего «кузнечика туда, куда положено. Она, то ли от боли, то ли от удовольствия, не так громко вскрикнула.
Ирина Трофимовна застонала, активно шевеля своими, не столь уж и малыми, бёдрами. Половое соитие они завершили относительно быстро. Это было продиктовано экстремальными условиями их сближения.
Элегантно, на ходу вырабатывая милую и даже очень обворожительную улыбку, по коридору вагона шла с огромным подносом в правой руке проводница Маша. В синей форменной одежде. От роду – двадцать пять лет. Брюнетка. Да и следует заметить, что она была не дурна собой.
На подносе тихонько, в подстаканниках, позвякивали не менее двадцати стаканов, наполненных очень горячим чаем. Походка её почти грациозна. Никуда не денешься. Тут прослеживалось явное и неукротимое желание быть неотразимой, даже при исполнении служебных обязанностей.
Но поезд, будь он трижды не ладен, пошёл на поворот. И, как раз, в это время она собиралась левой рукой открыть дверь третьего купе… Разумеется, поднос со стаканами опрокинулся прямо ей на живот. Стиснув зубы, облитая кипятком, Маша стойко и мужественно упала на пол. На её теле меланхолично плясала груда стаканов и подстаканников. На пол по вывалившимся наружу грудям ручьями стекал горячий чай.
На шум и грохот среагировал только один человек, её напарник и сменщик, проводник Гриша. Гражданин с постоянно очумелым и пытливым взглядом. Когда по ночам иным господам и дамам снятся именно такие субъекты, то имеется множество случаев, что те уже никогда не просыпаются. Как бы, лень… открывать глаза.
Да и стоит ли путешествовать из одного кошмара в другой? Ведь когда очнёшься, то не ровен час, увидишь и наяву нечто такое, от чего опять захочется резко и стремительно потерять сознание или, в крайнем случае, скоропостижно… уснуть.
Образно сказать, её напарник Григорий, никогда не числился в «аполлонах» всякого рода и вида, но это ничуть не мешало ему честно трудиться проводником на пассажирских поездах РЖД. Долговязый, худой, с рябым лицом, с крючковатым носом, но двадцати семи лет… от рождения.
Впрочем, если привыкнуть к Грише, то и он покажется обворожительным. Ведь не просто парень, а молодой человек с пышными чёрными усами. Но обладателя их никак нельзя было назвать ни гусаром, н тараканом. Вырисовывалось нечто среднее.
Одним словом, при хроническом отсутствии писаных красавцев и глубоко и аналитически мыслящих мужчин молодого возраста и беспородного кролика можно считать Аполлоном.
Добрый и надёжный Григорий выскочил в коридор без… ничего, то есть обнажённый. Заспешил, услышав почти истошный крик коллеги по работе. В общем, в таком виде люди и появляются на свет. Правда, некоторые мудрецы утверждают, что иные младенцы рождаются в рубашках и даже с огромными счетами в… зарубежных банках. Чаще всего, конечно же, в оффшорах.
Надо отметить, что Гриша хоть и появился в вагонном коридоре в голом виде, но зато, как положено по инструкции железнодорожнику, готовый к любым экстремальным ситуациям. Он резво схватил Машу за руку и волоком потащил в служебное купе, предназначенное для проводников.
