Но есть более важный аспект, в котором почти все дети терпят поражение: за исключением горстки учеников, большинству удается развить лишь крошечную часть огромной способности к обучению, пониманию и творчеству, с которой они родились и которой они в полной мере пользовались в течение первых двух-трех лет своей жизни.

Почему так происходит?

Потому что боятся, скучают и сбиты с толку.

Больше всего на свете такие дети боятся провалиться, разочаровать множество встревоженных взрослых или вызвать их неудовольствие, так как безграничные надежды и ожидания в отношении них нависают над детскими головами подобно туче.

Им скучно, потому что то, что им дают и велят делать в школе, настолько тривиально, настолько уныло и предъявляет невероятно ограниченные требования к широкому спектру их интеллекта, способностей и талантов.

Эти дети сбиты с толку, потому что большая часть потока слов, который обрушивается на них в школе, имеет мало смысла или вообще бессмыслена. Это часто категорически противоречит другим вещам, которые им говорили, и вряд ли когда-либо имеет какое-либо отношение к тому, что они действительно знают, – к грубой модели реальности, которую они носят в своем сознании.

Как происходит этот массовый сбой? Что на самом деле происходит в классе? Что делают дети, которые терпят неудачу? Что происходит у них в головах? Почему они не используют больше своих возможностей?

Эта книга – приблизительный и неполный отчет о поисках ответов на данные вопросы. Все началось с серии заметок, которые я писал по вечерам для моего коллеги и друга Билла Халлу, за чьим пятым классом я наблюдал, преподавая в нем. Позже эти заметки были разосланы другим заинтересованным учителям и родителям. Небольшая их часть и составляет эту книгу. Материалы были лишь немного поправлены, отредактированы и разделены по четырем основным направлениям: «Стратегия»; «Страх и неудачи»; «Настоящее обучение»; «Что не так со школами». В части «Стратегия» рассказывается о том, как дети пытаются соответствовать требованиям, которые взрослые предъявляют к ним в школе, или уклоняться от них. Часть «Страх и неудачи» посвящена взаимному влиянию страха и неудачи на детей и воздействию этого на стратегию и обучение. Часть «Настоящее обучение» рассказывает о разнице между тем, что дети как будто знают или от них ожидают, что они будут знать, и тем, что они знают на самом деле. Часть «Что не так со школами» анализирует способы, с помощью которых образовательные учреждения поощряют плохие стратегии, сеют страхи у детей, давая знания, которые часто являются фрагментарными, искаженными, недолговечными и, как правило, не отвечающими реальным потребностям учащихся.

Эти четыре темы не изолированы: они накладываются друг на друга и сливаются друг с другом. Это лишь разные способы смотреть на мышление и поведение детей и размышлять о них.

Необходимо пояснить, что эта книга не о чрезвычайно плохих школах или отсталых детях. Школы, в которых происходили описанные здесь события, являются частными учреждениями с самыми высокими стандартами и репутацией. За очень немногими исключениями дети, чья работа здесь описана, имеют интеллект значительно выше среднего и, судя по всему, успешны и находятся на пути к поступлению в «хорошие» университеты. Друзья и коллеги, которые понимают, что я пытаюсь сказать о вредном влиянии современного школьного образования на характер и интеллект детей, и которые посетили гораздо больше школ, чем я, говорят мне, что учреждения, которые я не видел, ничуть не лучше тех, что представлены у меня, а очень часто бывают и похуже.

Не могу выбросить Нелл из головы. Когда она сегодня говорила со мной о дробях, казалось, что ее ум отказывался понимать. Разве это не необычно? Десятилетние дети сопротивляются пониманию, не прилагают никаких усилий, чтобы понять; но редко бывает, что они схватывают идею, а затем отбрасывают ее. Ведь так? Но, похоже, именно этим Нелл и занималась. Несколько раз она пыталась следить за моими словами и действительно выполняла ряд шагов. Затем, как только казалось, что до нее вот-вот дойдет смысл, она качала головой и говорила: «Я этого не понимаю». Может ли ребенок быть кровно заинтересован в неудаче? В чем тут может быть дело? Марта, играющая в игру с числами, часто поступает точно так же. Она не понимает, не хочет понимать, не слушает, когда ей объясняют, а потом говорит: «У меня все перепуталось».

Возможно, здесь есть связь со стратегиями делатель-мыслитель. Мы использовали слово «делатель» для описания ученика, который заинтересован только в получении правильных ответов и который более или менее некритично использовал правила и формулы для их получения; мы назвали «мыслителем» ученика, который пытается задуматься о смысле того, над чем он работает. Ребенок, который стремится к получению правильного ответа, промахивается. Часто снова и снова терпит поражение и впадает в отчаяние, потому что он не знает, что еще делать. Мыслящий более охотно включается в работу.

Удивительно слышать, как многие дети говорят: «Я тупой». Я думал, что такого рода вещи приходят позже, в подростковом возрасте. Очевидно, нет.

Моя группа сегодня довольно хорошо выступила в игре с числами. (В определенные периоды две трети класса уходили на занятия по искусству, а остальные оставались со мной на «комнатный урок» – специальное занятие, изобретенное Биллом Халлом. Мы собирались в маленькой комнате по соседству с классом и играли в различные интеллектуальные игры, разгадывали головоломки и проводили дискуссии, настолько мало похожие на обычную классную работу, насколько это было возможно. Например, мы играли в игру, похожую на «Двадцать вопросов», в которой учитель придумывает число, а ученики пытаются найти его, задавая вопросы, на которые педагог может ответить «да» или «нет».) Лора задавала меньше всего уточняющих вопросов, пытаясь просто угадать число. Случалось, что ее очередь наступала, когда выбор чисел сужался до трех или четырех, и ее предположение было верным. Это заставило ее почувствовать, что она была лучшим угадывателем чисел в этот день. В одной игре Лора впервые назвала правильное число, когда на выбор оставалось еще двенадцать, – очевидно, неудачная позиция. Как только она это сделала, другие последовали ее примеру и потратили на это четыре хода впустую. Позже Мэри пришла в голову мысль, что она умеет читать мысли, и начала пытаться угадывать цифры с самого начала. Остальная часть ее команды на некоторое время заразилась этой стратегией, прежде чем вернуться к плану сокращения возможных вариантов.

В целом дети были уравновешенны, собранны и хорошо работали как команда, хотя и не всегда задавали нужные вопросы. Например, зная, что число было между 250 и 300, они могли спросить: «Оно между 250 и 260?» Вместо того, чтобы взять интервал побольше.

Нэнси играла хорошо, но после определенного момента напряжение в игре стало для нее непосильным, и ее мозг просто перестал работать. Она не впадала в неистовство, как Нелл или Марта, и не строила фантастических предположений: она просто не могла придумать, что сказать, и поэтому ничего не говорила. Безопасная стратегия.

Ум – это тайна. Мы слышим, что большинство людей никогда не развивают большую часть своих интеллектуальных способностей. Вероятно, так и есть; но почему это происходит? У многих мозг работает примерно на десять процентов. Почему не больше? И как некоторым людям удается задействовать до двадцати или тридцати процентов – или даже больше?

Что выключает мощности мозга или не позволяет им когда-либо включаться?

В последние четыре года в школе Colorado Rocky Mountain передо мной остро стоял именно этот вопрос. Когда я начинал работать, то думал, что некоторые люди просто рождаются умнее других и с этим мало что можно поделать. Похоже, это официальная позиция большинства психологов. В это нетрудно поверить, если все ваши контакты с учениками происходят в классе или кабинете психологического тестирования. Но если вы трудитесь в маленькой школе, наблюдаете за учениками в классе, на переменах, в их личной жизни, в часы досуга, занятий спортом и физическим трудом, вы не можете не прийти к выводу, что некоторые ребята часть времени гораздо умнее, чем в момент классных занятий. Почему? Почему мальчик или девочка, которые при определенных обстоятельствах остроумны, наблюдательны, обладают богатым воображением, аналитическим складом ума, одним словом, умные, должны входить в классную комнату и, как по мановению волшебной палочки, превращаться в полных болванов?