Под другими маяками я имею в виду различные варианты национального социализма. Не Гитлер придумал этот термин. Знаменитый французский писатель Морис Баррас, вождь французских националистов, выступал под лозунгом националистического социализма уже во времена авантюры генерала Буланже – Гитлер тогда ещё только родился. Муссолини писал в своей газете «Пололо д’Италиа» в декабре 1917 года – о Гитлере тогда никто ещё не слышал: «Что касается социализма, это может быть, например, антимарксистский и национальный социализм»[33].
У нас слово «фашизм» прочно ассоциируется с нацистской Германией («немецко-фашистские захватчики»), но фашизм был явлением сугубо итальянским, итальянская и германская система управления принципиально отличались друг от друга, так что объединяет их под одной рубрикой «фашизм» некорректно. Цецилия Кин, вдова советского писателя Виктора Кина (Суровикина), павшего жертвой репрессий, когда он работал в Италии, не раз слушала выступления Муссолини. По привычке употребляя обобщающий термин «фашизм», она всё же оговаривает: «Нельзя все виды фашизма сводить воедино, это неисторично. Итальянский фашизм, первый в Европе, без сомнения, носил на себе сильный отпечаток личности Бенито Муссолини». «Муссолини… всё-таки был интеллигентом, много читал, хорошо писал… Уровень Муссолини и Гитлера в интеллектуальном смысле… Мы никогда не забываем о свойствах национального характера». Ц. Кин вспоминает фильмы «Брак по-итальянски», «Развод по-итальянски» и считает возможным говорить о «фашизме по-итальянски»[34]. Но другого и не было.
Л. Троцкий считал, что по сравнению с Гитлером Муссолини выглядит как «мягкий, почти человечный аптекарь маленького города»[35]. Причём Троцкий писал это ещё до того, как Гитлер пришёл к власти и натворил то, что он натворил потом.
А присяжный антифашист У. Лакёр, которого уж никак не заподозришь в обелении фашизма, приводит сухие цифры: за 20 лет правления Муссолини были казнены всего 20 человек [36]. Если сравнивать эти цифры с числом жертв массового террора в гитлеровской Германии и в СССР, это страшное слово «фашизм», если применять его только к его родине, Италии, покажется не таким уж страшным.
Первой из западных держав признала СССР в 1923 году фашистская Италия. «Две революции встретились», – заявил в связи с этим Никола Бомбаччи, один из основателей итальянской Компартии, член её ЦК и руководства Коминтерна, который ездил в Москву и встречался с Лениным, но за такое «кощунственное» сравнение коммунисты-ортодоксы исключили его в 1927 году из партии, а 28 апреля 1945 года он был расстрелян вместе с Муссолини[37].
Несмотря на идеологические разногласия, отношения между нашими странами складывались неплохо. Великий пролетарский писатель Максим Горький чувствовал себя в фашистской Италии гораздо спокойней, чем в красном Петрограде, когда там хозяйничал Зиновьев, и не скоро решился вернуться в СССР. Вячеслав Иванов жил в фашистской Италии и читал лекции в итальянских университетах, имея советский паспорт, – он отказался от него лишь после смерти Горького, в 1936 году.
Приход Гитлера к власти не обрадовал Муссолини, а насторожил, и, на всякий случай, он подписал в сентябре 1933 года договор о дружбе с Советским Союзом. Лаваль, перед тем как подписать такой же договор от имени Франции, съездил в январе 1935 года в Рим, посоветоваться с Муссолини. Муссолини дал «добро», и Лаваль в мае 1935 года подписал такой договор в Москве[38].
А перед этим, летом 1934 года, две «фашистские» державы чуть не передрались из-за Австрии. Муссолини двинул свои войска на перевал Бреннер и на четыре года отсрочил аншлюс Австрии.
Когда в 1939 году наметилось улучшение отношений между СССР и Германией, статс-секретарь МИД Германии Вейцзекер сослался именно на пример Италии: «Идеологические расхождения вряд ли влияли на русско-итальянские отношения, и они также не должны стать камнем преткновения в отношении Германии[39].
Через месяц исполнится 80 лет со дня заключения знаменитого советско-германского пакта. Хорошо представляю себе, какой дикий вой поднимет по этому случаю либеральный сброд всех стран! Опять будут ставить на одну доску Сталина и Гитлера, клеймить их обоих как злых демонов, из-за которых и началась Вторая мировая война. Лживость этого либерального мифа о пакте 1939 года давно разоблачена, повторять контраргументы не имеет смысла, люди мыслящие и так их знают, а с противной стороны мы имеем лишь хор либеральных колдунов, который твердит одну и ту же мантру, гипнотизируя самих себя и публику. Я лично могу лишь выразить сожаление о том, что этот пакт оказался непрочным. Раз он таким оказался, значит, так и должно было быть. Но в вопросе, почему случилось именно так, полной ясности нет.
Реликтовые обожатели Сталина и Гитлера до сих пор смотрят друг на друга как солдаты двух сражающихся друг с другом армий. Они категорически против того, чтобы их кумиров ставили на одну доску. Их возмущение понятно, когда эта операция осуществляется со знаком «минус», но они против неё даже тогда, когда «минус» меняют на «плюс», а зря.
Один из основателей испанской фаланги, Ледесма Рамос, ещё до создания этой партии, в 1931 году, провозглашал в своей газете «Ла Конкиста дель Эстадо» такие лозунги: «Да здравствует новый мир XX века! Да здравствует фашистская Италия! Да здравствует Советская Россия! Да здравствует гитлеровская Германия! Да здравствует Испания, какой мы её сделаем!»[40] Впрочем, и гитлеровской Германии тогда ещё не было, а что касается Советской России, то Ледесма Рамос видел в сталинском государстве плод «русской национальной революции», совершенно чуждый по своему духу марксизму[41].
На таких же позициях стоял французский писатель Дриё Ла Рошель. В 1934 году он писал в своей книге «Фашистский социализм»: «Волну диктаторской мании в Европе провоцировал пример Москвы… Фашизм Рима или Берлина, Варшавы или Анкары кажется мне скорее следствием тенденции, идущей из Москвы, чем противодействием ей»[42]. Как видим, были не только коммунисты, но и фашисты, которые признавали первенство русского маяка, причём ещё с ленинских, а не только со сталинских времен!
В 2004 году я написал работу «Один исток двух потоков». Так я назвал Жоржа Сореля, идеолога революционного синдикализма. После Октябрьской революции он посвятил новое издание своей написанной в 1908 году книги «Размышления о насилии» Ленину, но он же гордился тем, что сумел повлиять на Муссолини, «человека, несомненно, не менее необыкновенного, чем Ленин» [43].
В Приложении к новому изданию своей книги Ж. Сорель писал, оправдывая Ленина, что использование насилия привело большевиков к власти для того, чтобы вернуть России её национальное сознание. И вот, под руководством Ленина, который сочетает в себе способности Петра Великого, как государственного деятеля, и национальные чувства Николая I, большевики снова сделали Москву столицей России. В итоге Сорель называл большевизм явлением «русским и московским».
В те времена мало кто предвидел эволюцию большевиков в этом направлении. Сорель плохо знал, что у нас происходит, но у него была прекрасная интуиция.
Но и Муссолини говорил, что больше всего обязан Сорелю, называл его своим учителем. И когда десять лет спустя после смерти Сореля стало известно, что могила Сореля на парижском кладбище Пер-Лашез находится в запущенном состоянии, две страны вызвались взять на себя заботу по уходу за ней. Это были Советская Россия и фашистская Италия. Но вернемся к Дриё. Он, как и Ледесма Рамос, поддерживал всех диктаторов: «Я за Сталина, Муссолини, Гитлера, Пилсудского и так далее», он понимал, что такие фигуры необходимы, они порождены эпохой, когда происходят «великая реакция, которую познал когда-то Императорский Рим»[44](опять Рим!).