А еще повсюду, ближе к поверхности, плавают морские карасики, иные величиной с вьетнамку, Ларик называет их карагёзами. Они и в самом деле похожи на наших карасей, но с полосками, как у аквариумных скалярий, или с большим черным пятном на хвосте, как у барбусов. Карагёзы очень любопытны, вертятся вокруг тебя, подплывают совсем близко, смотрят круглыми глазами, могут даже больно ущипнуть, приняв волосок или висячую родинку за червячка. Особенно достается мужикам с косматыми туловищами. Но караси в отличие от зеленушек чутки к опасности и увертливы. Подпустив поближе, в них надо хорошенько прицелиться, одной рукой тут не обойдешься: левой сжимаешь кончик резинки, а второй оттягиваешь пику, как стрелу лука. Чпок! Прости, друг, но как говорится, любопытной Варваре на базаре нос оторвали…
Иногда мимо проносятся чуларки, и чем мельче молодняк, тем длиннее косяк. Кажется, мимо летит, огибая тебя и сверкая лезвиями, стая мельхиоровых ножей. Прицелиться все равно не успеешь, бей на удачу! Если повезет, пронзенная рыба начинает крутиться на пике, как пропеллер, и ее надо побыстрей схватить рукой, иначе, порвав брюшко, она умчится помирать в глубину, оставив за собой в воде бурый дымящийся след. Но чем кефаль взрослее и крупнее, тем малочисленнее стая. Огромные лобаны ходят по двое или по трое, грузно, неторопливо, даже величественно, как комиссия РОНО по школьному коридору.
Изредка можно уловить длинные тени, мелькающие в отдалении. Это катраны, местные акулы, но они здесь в отличие от океанских чудовищ небольшие, до метра, и не кусаются. Стрелять в них бессмысленно даже из пневматического или капсульного ружья: гарпун летит медленнее, чем они мчатся мимо. Про пику и говорить нечего! Это как из рогатки подбить истребитель. Катранов ловят спиннингом на блесну с волнорезов, но можно и закидушкой, они обожают мидий и попадаются на крючок с приманкой. Говорят, из плавников катранов получается великолепная уха. Не знаю, не пробовал. А их печень – это вообще лекарство от всех болезней, но больше всего помогает мужчинам на склоне лет. Наверное, что-то вроде седуксена, который в нашем общежитии хвалят все пенсионеры.
Если внимательно присмотреться к продолговатым камням, поросшим кроткими бурыми водорослями, то рано или поздно обнаружишь: под видом булыжника скрывается морской ерш, страхолюдная рыбина с крупными выпуклыми глазами и большим брезгливым ртом, в котором легко уместится даже барабулька. Хищник стоит в засаде, едва шевеля плавниками, и терпеливо выжидает жертву, чтобы совершить молниеносный глотательный бросок. В ерша целишься, как в неподвижную мишень, промахнуться трудно, но если все-таки промажешь, он улетает пулей, оставляя за собой извилистый шлейф мути, взметенной со дна. Можно поплыть по этому оседающему следу и найти место, где беглец снова застыл на песке, точно окаменев. Когда подстреленный ерш трепыхается на пике, разевая огромную пасть, топорща жабры и плавники, прикасаться к нему нельзя, а на берег надо выносить осторожно, отстранив от себя: если уколешься его спинными иглами, беда. Конечно, это не так страшно, как шипы рыбы-скорпиона, но пораненное место будет болеть и даже нарывать. Зато какой вкусный, мерзавец! Но сегодня ни одного ерша мне не встретилось, а жаль…
Чтобы не возвращаться с пустыми руками, я выбрал довольно крупного и чересчур любопытного карагёза, дождался, когда он снова ко мне приблизится, поднырнул и выстрелил, как лучник. Чпок – карась пробит насквозь. Из раны заклубилось облачко крови, и бедняга обреченно закрутился на проволоке. Только тут я сообразил, что забыл впопыхах взять из дома садок, похожий на школьный мешок для сменной обуви с затягивающейся на веревке горловиной, его сшила мне наша рукодельница бабушка Маня из старой плащевки. Сквозь такую плотную материю ни один ерш не уколет! Если бы я нырял в трусах, можно было бы закатать добычу под резинку: спинной плавник карася не опасен. Но в сатиновых трусах купаться неприлично, это как на танцы прийти в шароварах и кирзовых сапогах. На мне – узенькие плавки с завязками, тоже, конечно, прошлый век, и это я особенно остро осознал, увидав Зою в белом, явно импортном купальнике. У мужчин же теперь в моде шорты из непромокаемой синтетики или из материи, напоминающей мелкую шерстяную вязку.
Значит, пора выбираться на берег, у Ларика с собой полиэтиленовый пакет с изображением красной пачки сигарет «Мальборо» – редкая вещь, такие выдают покупателям «Березок». Тоже, видно, кто-то из отдыхающих оставил. В последний вечер они с горя, что отпуск кончился, часто напиваются в хлам и могут забыть в комнате даже паспорт. Случалось. Потом Нинон высылала документ заказным письмом.
Я доплыл до галечной полосы, встал на ноги, выплюнул загубник, переместил маску на лоб, поднял над головой пику с добычей и стал задом (передом в ластах шагать в воде затруднительно) выходить на берег. Пока я нырял, воздух нагрелся и стало по-настоящему жарко. Карагёз, казавшийся крупным в воде, на воздухе выглядел жалкой, трепещущей на проволоке рыбешкой. Чтобы не конфузиться от насмешек и дурацких вопросов, пришлось спрятать трофей за спину.
В прошлом году я брал с собой в Афон отцовский ФЭД, дядя Юра щелкнул, как я выхожу с ершом, ощетинившимся на пике и казавшимся оттого громадным. В Москве я проявил пленку, высушил, повесив на сквозняке, вроде змеиной шкурки, потом, закрывшись в темной прихожей, вставил негатив в увеличитель, получил изображение, навел на резкость и расстроился: трофей на картинке выглядел более чем скромно. Обидно, ведь я хотел показать свою добычу одноклассникам, похвастаться, да и вообще… И тогда мне пришла в голову неожиданная идея. Я положил под рамку картонку, раза в три укрупнил ерша, обвел карандашом и аккуратно вырезал по контуру. Получилась рыбка, вроде тех, что в детской игре вылавливают из картонных прорубей с помощью удочки, к которой привязан магнитик. Затем я спроецировал – теперь уже на фотобумагу – негатив, закрыв изображение рыбы вырезанным силуэтом, и дал выдержку… Торопясь узнать, что же в итоге получилось, я нетерпеливо покачивал ванночку с проявителем, и когда на белой поверхности засмуглели контуры, понял: результат превзошел все ожидания: я выходил из волн, держа на пике морское чудище размером с хорошего крокодила. Напечатав несколько фоток, я раздал их школьным друзьям, и они рты пораскрывали, а Серега Воропаев даже присвистнул. Узнав, что Дина Гопоненко собирается в гости к Шуре Казаковой на новую квартиру в Измайлове, я попросил передать снимок и ей: пусть знает, какого друга потеряла!
Когда Башашкин рассматривал фотокарточку, его удивлению не было предела.
– Когда же ты такого ихтиозавра подбил, племяш?
– Этим летом. Ты же сам меня щелкнул…
– Я… Да, было дело. Но тот ерш вроде был раз в пять меньше.
И тогда я ему во всем признался.
– Ну ты, племяш, даешь! Знаешь, как это называется?
– Мошенничество?
– Подымай выше – фотомонтаж! Доходное, говорят, дело. Не бойся, я никому не скажу. И ведь почти незаметно, хотя если присмотреться…
…Когда я вышел на берег, никто на меня не обратил внимания. Люди, побросав лежбища, толпились вокруг чего-то очень интересного. Я снял ласты и маску, дошел до своего места, стряхнул с пики на гальку умирающего карасика и накрыл углом полотенца, а то снова будут ругать меня за истребление мальков.
Как выяснилось, народ обступил Алана, который добыл здоровенного лобана, удивительным образом попав ему пикой между жабрами. Изгибаясь, рыбина подпрыгивала и широкой плоской головой билась о гальку так, что чешуя и слизь летели в разные стороны. Бедняга смотрела на любопытных людей красными умоляющими глазами. В толпе я увидел Батуриных, они хоть и с опозданием, добрались все-таки до пляжа. Тетя Валя, обнаружив меня, нахмурилась, показывая пальцем на плечи, мол, смотри, сгоришь, как всегда! Я покачал головой, мол, все под контролем. Возник и Ларик. Судя по выражению лица, похвастаться выдающимся уловом он тоже не мог.
– А как она называется? – спросила невежественная девочка с чурчхелой в руке. – Она кусается? Можно ее погладить?
