Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Я не бзд… не бзд… Не боюсь! – твердо ответил Яша, побледнев так, что веснушки на лице стали фиолетовыми, как чернильные брызги от испорченного пера на тетрадном листе.

– Тогда – вперед! И запомни: самое трудное – это обратный путь. Там есть такой выступ… Когда туда плывешь, его почти не чувствуешь, скользкий, а вот обратно он почему-то упирается в живот. Ты брюхо-то втяни, но воздух ни в коем случае не выпускай, иначе кислорода не хватит. И звездец котенку. Понял?

– Понял.

– Повторить?

– Не надо.

Яша обреченно помотал рыжей головой и медленно, словно оттягивая время, обнял всех нас поочередно. Он прижал свои жесткие, как мочалка, волосы к моему лицу и я почувствовал запах девчачьего мыла, знакомый по заводскому душу, когда входишь в кабинку после молоденькой фасовщицы с конвейера.

– Давай, давай! – Алан хлопнул его по плечу и резко подтолкнул.

Яша обреченно улыбнулся и прыгнул с мола, очень грамотно войдя в воду, почти без плеска и брызг, не то что я, тюлень, на глазах у Зои. Мы сгрудились на краю волнореза, наблюдая, как он вынырнул, жадно глотнул воздух, снова ушел на глубину, словно прильнув ко дну, и буквально заполз в расщелину, часто работая ногами, и вода в этом месте стала молочного цвета от мелких пузырьков воздуха.

– Не утоп бы! – проговорил Сиропчик, когда белые ступни ныряльщика исчезли в проходе.

– Не должен, – ответил Алан. – Крепкий пацан. Мы же не утопли. Если все делать правильно, не психовать – ничего не случится. Главное не бздеть!

– Значит, рапаном больше не испытываете? – по возможности равнодушно спросил я, обратив, наконец, внимание на то, что у каждого члена стаи на груди висит «крабовый амулет».

– Детский сад! – скривился Ларик.

– Ясельная группа, – подбавил Сиропчик.

– Х-р-р, – фыркнули братья Чучба, переглянувшись.

– Да, это для хиляков, – кивнул я, хотя и прежняя проверка тоже была не из легких.

Брался крупный рапан, конечно, вываренный и вычищенный, красился в белый цвет, затем Алан отплывал в море и не сразу, а попетляв между волнорезами, незаметно бросал раковину на глубину, где каменные отроги терялись в светлом песке, изборожденном волнистыми линиями, как стиральная доска. Достать меченую раковину непросто. Во-первых, ее еще надо высмотреть на дне, во-вторых, донырнуть – с каждым годом глубина увеличивалась. Алану-то что? Он на десять, а то и двенадцать метров запросто погружается: у осетин очень широкая грудная клетка, как разъяснил мне Башашкин, а значит, и легкие емкие. У них в оркестре есть трубач-осетин, он такое соло без всякого передыха выдает, что его маршал Малиновской именными часами наградил, прослезившись.

Я в прошлом августе нашел заветную раковину только с третьей попытки, а когда выныривал, думал, не выдержу и потеряю сознание. Хорошо, что мне известен один приемчик: когда воздуха катастрофически не хватает, надо делать частые-частые глотательные движения, обманывая организм, тогда можно выиграть секунд двадцать-тридцать, чтобы не захлебнуться. Тем, кто прошел испытуху рапаном, Алан торжественно надевал на шею леску с «куриным богом», так называется обкатанный морем камешек с дырочкой, не просверленной, а натуральной. Подумаешь, скажете, поищи на пляже, повороши мелкую гальку и обязательно найдешь вскоре серый окатыш с отверстием. Но в том-то и дело, что «куриные боги» Алана были розовые, полупрозрачные, очень красивые, и где он добывал такие – никто понятия не имел!

– Дошел до поворота! – произнес Ихтиандр, заметив крупные пузыри воздуха, вынырнувшие из лаза и устремившиеся вверх.

– Что-то долго копается… – поежился Ларик. – Я вообще не заметил, как туда-сюда проскочил. Не надо было полудёнки дожидаться.

– Может, заблудился? – с тревогой предположил Сиропчик. – Там есть одно ответвление, а мы Яшку не предупредили…

– Плохо, – произнес Нестор.

– Очень! – добавил Фазил.

– Значит, так, – скрипучим голосом предупредил Алан, – если не дай бог… сразу расходимся. Никто ничего не видел, не слышал, не знает. Москвич, ты все понял?

– Угу… Но… – Я кивнул и мотнул головой как-то одновременно, чувствуя холод в животе.

– Никаких «но». Помочь мы ему уже не сможем. Просто разбегаемся.

– Но ведь нас же все видели…

– Кто все? – Вожак стаи посмотрел на меня с удивлением. – Никто нас не видел. Оглянись!

В самом деле, в нашу сторону никто даже не смотрел. Немногочисленные загорающие лежали или ничком, уткнувшись в подстилки, или же навзничь, заслонившись от солнечной действительности чем попало: газетами, шляпами, полотенцами… Один комик прикрыл глазницы плоскими овальными камешками. Чистый покойник! Кто-то углубился в книгу, кто-то сосредоточенно отгадывал кроссворд, встряхивая головой, как копилкой, чтобы вспомнить нужное слово из пяти букв, заканчивающееся на «й». Парочка молодоженов с новенькими кольцами, сияющими на солнце, закрылась большим полосатым пледом и безответственно целовалась. В московском троллейбусе им давно бы сделали строгое замечание, но тут курорт… Башашкин неторопливо беседовал, присев на край лодки, с другом своей молодости Ардавасом – седым пузатым стариком в черных сатиновых трусах.

– И вообще… Сначала мы гуляли в эвкалиптовой роще, а потом пошли на Голый пляж, – нарочито беззаботным голосом проговорил Сиропчик. – Яшка матери так и наврал. На всякий пожарный…

– А кто у него мать? – спросил я.

– Новая русичка – Софья Леонидовна… Горелик. Она с первого сентября приступает.

– Откуда ты знаешь? – насторожился Ларик.

– Мой отец их вещи перевозил из Адлера. Сказал, столько книг еще никогда не видел!

– Тихо! – поднял руку Алан. – Не каркайте!

И тут из щели донеслось бульканье, послышался отдаленный всхлип и сиплое дыхание. Мы склонились: там, внизу, где плещется темная вода, белело сжатое с боков бетонными стенками лицо с выпученными глазами, острым носом и раздвинутыми, как у рыбы, губами. Потом оно исчезло, а из просвета между блоками показалась бледная пятерня с синими ногтями.

– Молодец, Горелый! – просиял Ихтиандр, присел на корточки и с чувством пожал руку, торчащую из каменной расщелины.

Мы сделали то же самое. Яшины пальцы были холодные, как лед, и мелко дрожали. Алан сложил ладони рупором и крикнул вниз:

– Теперь не торопись, отдохни, отдышись, успокойся. Потом возвращайся!

Мы вернулись на край волнореза, уставившись на то место между секциями, откуда должен был вынырнуть испытуемый. Вода возле лаза клубилась мутью, видимо, протискиваясь, он разбередил ил, набившийся в щели. Вдруг на поверхность, как пробка, выскочила рыжая голова Горелого. Глаза его были широко открыты, а рот разинут. Яша с хрипом несколько раз втянул в себя воздух, потом, опрокинувшись, долго лежал на спине, вздымая грудь. Наконец, очухавшись, он подплыл к поросшей водорослями бетонной стене.

– Осторожно, не порежься о мидий! – предупредил Фазил. – Давай руки!

И мы втащили его на горячий от солнца волнорез. Парня всего трясло, а его тело покрылось гусиной кожей, твердой, даже колющейся, как крупная наждачка, такой на уроках труда работают по дереву.

– Молодец! – похвалил Алан и торжественно достал из кармашка синтетических шортов заслуженную награду – зазубренную фалангу боевой клешни большого краба.

Несведущие люди могли принять ее за клык какого-то страшного зверя. В самом деле, похожа! Внутрь «зуба» была вставлена и залита сургучом проволочная петелька, а в нее продета леска. Но желающий может заменить жилку на анодированную цепочку. Ихтиандр торжественно надел фалангу на Яшину шею и по-комсомольски пожал руку:

– Поздравляю! Теперь ты наш!

И мы снова, только теперь совсем с другим чувством, обняли смельчака.

– Страшно было? – спросил я как бы между прочим.

– Ерунда! – синими губами улыбнулся Яша. – Главное, чтобы мать ничего не узнала. Вы никому не говорите, а то всем достанется!

– Она у тебя строгая? – подозрительно спросил Ларик, видимо, готовя себя к урокам русского языка, дававшегося ему с трудом, особенно правописание.

12
{"b":"909161","o":1}