– Ну что, – сказал начальник, – давай вспоминай, что ты натворил…

Комаров не знал, что ему ответить. Он озирался по сторонам в поисках тех, кто забирал его с Земли и вел дальше, но их, как назло, нигде не было. Через недолгое время светляки с облака проявились на некотором расстоянии, они курили папиросы с абсолютно равнодушным видом.

– Можно покурить? – спросил Комаров и вскоре крепко пожалел об этом.

Источавший мрак начальник удивленно поднял рыжие косматые брови, притом что они и так были высоко посажены и разлетались над висками каку рыси.

– Когда прибудешь на место, вот там-то уж будет тебе курево!.. – воскликнул он.

После этого гнусавый смачно высморкался. Спустя минуту он вновь спросил о земных делах, употребив слово «грехи». Комаров вместо грехов стал невнятно повторять то, о чем шла речь в тумане: про свои добрые дела, про пожертвования… «Да, помогал храмам, – бормотал он, – на добрые дела скидывались ради Христа…» Когда он невзначай произнес это имя, начальника передернуло, он мгновенно отвернул свою образину на запад, в сторону Атлантики, которая уже хорошо просматривалась над горизонтом медленно вращающейся Земли. Бискайский залив с островами, Серебряный берег, роскошный Сан-Себастьян – все это продолжало жить там своей жизнью… Без Комарова.

– Заткнись, недоумок! От тебя не дождешься ничего вразумительного… – прорычал страж, выводя Комарова из неуместной задумчивости.

Позвали кого-то из помощников. Принесли обшарпанный, замызганный планшет неизвестной модели. Логотип был из каких-то странных иероглифов, не похожих на китайские или японские. Включили планшет – то, что увидел Комаров, ввергло его в панику. На экране с огромной скоростью проносились то цветные, то черно-белые кадры, причем все они как на подбор живописали все самое постыдное и бессовестное, что он успел нагородить за свою жизнь. Там попадались и такие сцены, снятые скрытой камерой, о которых он уже давно забыл и не все вспомнил бы, даже если бы ему на них прозрачно намекнули. Но сейчас все было как на ладони, осязаемо и достоверно. Изображение двигалось чрезвычайно быстро, мелькало как при ускоренной перемотке, но странным образом все четко воспринималось. Наблюдая сцену собственных утех с несовершеннолетними проститутками, от чего кровь обильно бросилась в голову, Комаров воскликнул:

– Откуда это? Кто шпионил за мной?!

Ему не ответили. Пока он смотрел видео, гнусавый начальник оказался за огромным старомодным письменным столом с выцветшим, практически серым сукном. Он со скучающим видом ковырялся пальцем в ухе, извлекая оттуда серу и рассматривая ее на кончике длинноватого не то ногтя, не то когтя.

– Ну что, достаточно? Теперь помнишь? – утомленно проговорил он и вытер палец о торец письменного стола. Комаров чувствовал себя очень дурно, в висках стучало, его былая самоуверенность напрочь испарилась. Примерно так же он чувствовал себя, когда на заре карьеры попал в крайне неприятную ситуацию, сидел в «предварилке», будучи уличен в нелепейшем мошенничестве… Но тогда ему удалось отделаться взяткой.

Комаров вновь растерянно оглянулся на курящих провожатых. На этот раз все смотрели прямо на него. В глазах их читалось неприкрытое злорадство. Их лица заострились, став звероподобными. А тот светляк, что напоминал лису, вдруг, выплюнув окурок в пыль, взвился вверх и самым омерзительным образом принялся с лающим смехом потешаться над Комаровым:

– Ну что, Святая Русь, допрыгался? Ха-ха-хау! Мы здесь, на небе, любим таких, как ты… И ты теперь никуда не уйдеш-ш-шь!..

Светляки, которые все еще испускали сияние, хотя выглядело оно более слабым, чем в тумане, разом оторвались от тверди и с нестройным визгливым хохотом полетели восвояси. Но один, с кудлатой мордой, чуть задержался. Он подлетел совсем близко и прорычал:

– А я ведь тебя сразу раскусил! Насквозь тебя вижу, вот те крыж! – и протянул в лицо Комарову сложенную из пальцев фигу, большой палец внутри которой поддразнивающее подергивался.

Кто-то из местных зажег и запустил грохочущий фейерверк. Окрестности озарились вспышкой, причем среди огней преобладали багровые, оранжевые и дымчатые. Пахнуло не вполне знакомым запахом, отдаленно напоминающим селитру.

Начальник стражи поставил печать на мятом листке и поднялся. Письменный стол постепенно исчез, растаяв в пространстве. Начальник же с доверительной интонацией произнес:

– Пока еще неясно, куда конкретно ты попадешь…

А потом, сверкнув черными глазами, выкрикнул иронически:

– Но то, что там дадут тебе прикурить, – это я гарантирую!

Тут же он очень скверно выругался и одновременно лягнул Комарова ногой, тяжелой как копыто зубра, – резкая боль пронзила голень бывшего министра спорта. Он потерял равновесие и осел на пыльный грунт астероида. Это было первое его сильное физическое ощущение после расставания с земной жизнью…

До этих пор Комаров помнил все события очень ярко, отчетливо, как будто сфотографировав их. Но далее наступила тяжкая страда – его с побоями и издевательствами таскали по другим инстанциям, где время от времени взвешивали добрые дела, их здесь называли «путевым запасом». Запас этот у Комарова оказался скудным по сравнению с противовесом мерзопакостей, который лежал на другой чаше весов, и достичь хоть какого-то баланса ему не удавалось.

Во время процедуры итогового взвешивания вокруг сильно шумели, шел какой-то скандальный торг, слышались вопли и мольбы, попытки что-то доказать. Все это напоминало оживленный восточный рынок. С ловкостью ушлого торговца местный весовщик, внешностью точно такой, каким Комаров в детстве представлял себе чертей, калькулировал содержимое левой и правой чашек, добавлял и убирал гирьки, так чтобы стрелка весов всякий раз останавливалась посередине. Когда правая чашка опустела, весовщик показал на левую и, весело, по-мошеннически подмигнув Комарову, закричал ему в ухо:

– Видишь, какой у тебя контргруз? Что ты имеешь еще предъявить?

Комаров пал духом. В депрессивном состоянии всех подробностей дальнейших скитаний в подлунном небе он не запоминал.

Наконец, разбирательство, тянувшееся как мутный и хаотический сон, было закончено, и наделенный большими полномочиями чин, которого именовали здесь князем, вынес вердикт. Князь отличался от других стражей тем, что был совершенно голый, – однако при этом покрыт настолько густой лоснящейся шерстью, что смотрелось это как своего рода маскарадный костюм. Все внешнее убранство князя состояло из тяжелой цепи какого-то красноватого сплава, дважды обвивавшей его плечи и грудь, на цепи висела огромная медаль. В приговоре изобиловали непонятные термины, а также топографические названия, описывавшие место, к отбыванию в котором приговаривался Комаров. О сроках же заключения вообще ничего не говорилось.

Два крупных молчаливых стражника в тяжелых бронежилетах повлекли его куда-то в сторону от Солнца и Земли. Летели они с невероятной скоростью и при этом очень долго, без привалов. Попадавшиеся на пути объекты были однообразными и безжизненными. Комаров запомнил только то, что был чрезвычайно изнурен в пути.

Предел их маршрута очерчивала тьма, более черная и сосущая взор, чем даже тьма беззвездного космоса, – беспросветная вихревая брешь в пространстве, в которой и лучи солнца едва ли не утрачивали свою силу. Комаров вместе с провожатыми вращался вокруг той оси, по которой их затягивало в темный омут.

Наступил переломный момент, как будто что-то щелкнуло, и время забилось в ином пульсе. Самое сильное ощущение, которое постигло его сразу по ту сторону, заключалось в том, что в нем стремительно угасала воля, как будто ее что-то подтачивало. Навалилась вялость, более тяжелая, чем после приема успокоительных, она не давала сопротивляться поистине кошмарному и бредовому течению дальнейших событий. Этот морок все длился и длился, уходя в дурную бесконечность…

Память тоже перестала быть цепкой…