Нестор наложил на глубокий порез в груди несчастного учителя стальной ранорасширитель и, вооружившись огромной лупой, засунул в рану пальцы, внимательно всматриваясь внутрь.

— Да, — сказал он, подняв с пола упавший протокол осмотра, — все причины смерти установлены правильно. Они тут довольно грамотные, не лаптями щи хлебают! Так что я предлагаю, чтобы не было у нас с ними никаких конфликтов, просто написать в своих протоколах, что все установленные сведения я подтверждаю. Вы слышите, Лилия?

Нестор обернулся и посмотрел на девушку — медиум сидела неподвижно, опустив руки, и полуприкрытыми глазами смотрела на обнаженные трупы.

— Вместе! Как на фотографической карточке, — прошептала она.

Не желая отвлекать девушку, Барабанов на цыпочках вернулся к столу и снова погрузился в работу, бормоча себе под нос:

— Пальцы ампутированы, скорее всего, одним и тем же предметом, края раны рваные, неровные. В протоколе они записали клещи или топор, что вполне может быть. Правда, согласно результатам осмотра мест происшествий, никаких следов от ударов топором не нашлось. Так что это, могу предположить, скорее плотницкие клещи или что-то вроде них. Да, вот, тут хорошо видно, что кость размозжена.

Нестор перешел к другому телу, бросил взгляд на оцепеневшую Лилию и продолжил говорить вполголоса:

— Так, плотник укладывается в нашу версию с куклами — плотники, столяры, деревянных дел мастера и прочее. Однако в этом ряду пока совсем лишней выглядит сама кукла. Убийца же положил в рот убитому не просто деревяшку, а именно куклу, точнее, ее определенную деталь — руку. То есть, — Нестор вытер пот со лба рукавом, — было бы логично предположить, что убийца использует всего одну-единственную куклу — одному в рот кладет руку, другому — ногу, а третьему — скажем, голову. Так и на Петрушках можно сэкономить. Но здесь другой случай, фигурирует только рука, причем всегда правая, у левой руки шарнир в другом месте. Таким образом, мы приходим к выводу, что наш петрушечник для каждой жертвы использует по одному Петрушке, кладя в рот исключительно правую руку куклы. И это не может быть простым совпадением, для него этот ритуал почему-то важен. Ни одной жертве он не стал класть в рот левую ручку.

Барабанов медленно ходил между столами с телами, продолжая рассуждать, уже не смотря на Ансельм:

— Да, а вот палец у жертв ампутирован, наоборот, на левой руке и у каждого свой, особенный. И опять же, это не совпадение. Например, если взять средний палец, то возни с ним куда больше, но убийца отхватил именного его, а не, скажем, большой. Следовательно, это для него имело какое-то особое значение. Почему?

Этот вопрос Нестор задал уже Лилии. Он обернулся и замер — на лице медиума блуждала странная улыбка, и Барабанов понял, что она в трансе. Он сделал несколько шагов к ней, но Лилия вдруг встала и медленно, словно во сне, принялась вальсировать возле стола, держа руки на весу, будто обнимая невидимого партнера. Нестор замер и испуганно следил за жутким танцем. Она тем временем начала ускоряться, затем закружилась и, ударившись о край стола, упала на колени, прижав руки к губам. Лилия несколько раз повторила этот странный жест и наконец, обмякнув, стала валиться в изнеможении на холодный кафельный пол. Нестор едва успел подхватить девушку и помог ей сесть на стул. Белая косынка на ее голове сбилась набок, руки дрожали, а в глазах застыли слезы.

Услышав шум, в дверь вошел патологоанатом. Он пристально посмотрел на Ансельм и сказал, улыбнувшись:

— Ну, а вы говорили, она опытная! Молоденькая еще, рано ей на такое смотреть. Сейчас нашатыря дам.

— Не надо, — слабым голосом сказала Лилия, — мне уже лучше.

Эксперт посмотрел на Лилию — та действительно уже сидела ровно и улыбалась так, как не стала бы улыбаться какая-нибудь дамочка, что лишилась чувств при виде покойника.

— Я все же схожу, — сказал старик.

Она посмотрела на Нестора и сказала, проводя взглядом патологоанатома:

— Я была там, дорогой Нестор. Но уже ничего не помню. Сразу все смывается как волной, когда переходишь. Надеюсь, вы со стороны что-то увидели, и очень надеюсь, что вы что-нибудь из этого поняли.

Нестор тем временем стащил перчатки и бросил их в таз на полу.

— Хм, — проговорил он, запуская руки в лохматую шевелюру, — видеть-то я видел, но вот не очень понял. Да и ваш странный жест можно трактовать по-разному.

Эксперт вернулся, держа в руке пузырек с нашатырным спиртом, улыбка не сходила с его лица.

— Вы не переживайте, — сказал он, — дорогая моя. Уж такое у нас дело — здесь и мужчины взрослые без сознания падают, бывает. И рвет даже некоторых. Я сам, когда учился, пару раз испытывал такое помутнение. Все с опытом приходит, это дело привычки. Нынче-то мы на секционном столе запросто с санитарами и выпиваем, и закусываем. И я вам скажу, это не ради бравады какой-то, а просто чтобы в другой зал не бегать.

Выдав эту тираду, он подошел к ближайшему столу, демонстративно сдвинул ногу вскрытого трупа и стал изображать, как они тут закусывают с санитарами, поднося ко рту руку. Делал он это очень натурально, изображая, как что-то кусает и тщательно пережевывает, закусывая разбавленный медицинский спирт.

Барабанов с удивлением смотрел на манипуляции старого эксперта, а затем подпрыгнул, словно ошпаренный, и бросился к одному из трупов. Он схватил изуродованную кисть, поднял ее вверх и принялся трясти ей, показывая Лилии и испуганному доктору.

— Ну, конечно же, — закричал Нестор, — это был не топор! И не клещами пальцы ампутированы! Их откусили зубами!

В сопровождении двух сыщиков из главного городского полицейского управления, отряженных Цеховским, Муромцев направлялся, чтобы наконец познакомиться с главным и самым загадочным участником этого дела, свидетелем, а возможно, и обвиняемым — самим мистером Панчем, Пульчинеллой, Полишинелем или, по-русски, Петрушкой. В центре города уже несколько дней стояла большая ярмарка, и, помимо торговых рядов, плясок, музыки, ряженых и жуликов всех мастей, там можно было найти и старейший в городе кукольный балаган. Там Муромцев и рассчитывал встретить носатого скандалиста в красном колпаке.

— И что, в К. народ все еще ходит на ярмарки? Неужели уличный балаган еще кому-то интересен? — поинтересовался он у одного из хмурых сыщиков, явно недовольных перспективой провести воскресный день в шумной сутолоке. Тот почесал затылок, сплюнул табачную крошку на мостовую, откашлялся и ответил:

— Вы не думайте, Роман Мирославович, что мы тут в губернии лаптем щи хлебаем, город у нас культурный, даже весьма. Народ все больше по театрам, по операм! Билетов не сыскать! Да хоть бы на галерку если достать удается, и то хорошо…

— Да, народные вкусы здорово поменялись, — согласился со вздохом второй сыщик по фамилии Поплавский. — Ярмарочный балаган, каким мы его знаем с детства, увы, доживает свои последние деньки. Но нынче ярмарка большая, и если вы хотите увидеть представление петрушечника — мы непременно найдем его там. Вот уже и пришли. Вон, видите, слева от спуска, там, где кончается улица?

Издалека действительно доносились уханье му-зыки, гомон и крики торговок, а праздничная толпа наполняла уже подходы к ярмарке. Сыщики, навострив уши и внимательно глядя вокруг, ловко продвигались среди праздной публики и вскоре вывели столичного гостя в дальний угол площади, откуда доносилось глухое посвистывание шарманки. Там, перед импровизированным дощатым балаганом, толпились зрители с задранными вверх головами. Подростки, семейные люди с детьми и просто зеваки дружно внимали громоподобному хриплому басу, отвечая свистом, улюлюканьем и взрывами хохота.

Поплавский сделал знак напарнику, и тот, вооружившись кулечком гарбузовых семечек, занял наблюдательную позицию у входа в балаган. Сам же, ловко раздвигая толпу, провел Муромцева прямо в первый ряд, откуда было видно лучше всего.

Обладателем оглушительного баса оказался солидных размеров мужчина с огромными, жесткими, как стальная дратва, черными усами. Он грозно хмурил брови, топорщил усы и зазывал зрителей, размахивая пачкой билетиков: