— У-у-у! Больше, чем сам стою!

Петрушка куражился и врал как мог, не замечая, как из-за ширмы приближалась собранная в комочек мохнатая фигурка, пока она не толкнула его под зад. Тот подпрыгнул от неожиданности и принялся прыгать вокруг новой игрушки.

— Что это, что это, старик?!

— Это барашек! — странным тоном ответил ему музыкант, отворачиваясь в сторону.

Петрушка в полном восторге принялся гладить мохнатое животное, приговаривая ласковые слова. Потом вдруг запрыгнул ему на спину, сделал, улюлюкая, несколько кругов вдоль барьера, когда рогатый комочек неожиданно скинул его, распрямляясь, и встал во весь рост. Это был не барашек. Это был черт собственной персоной. Кукла была изготовлена с пугающим мастерством — черт был вдвое больше остальных героев представления, поросший черными волосами, с крючковатым носом и длинным кумачовым языком, вырывающимся из зубастой пасти. Муромцев рассеянным жестом потер внезапно занывший висок.

Черт поддел Петрушку рогами и принялся терзать его, подбрасывая высоко в воздух. Руки и ноги куклы беспомощно болтались, Петрушка издавал пронзительные предсмертные вопли, пока черт не утащил его вниз сквозь картонные языки, символизирующие преисподнюю. Из-за ширмы раздался последний затихающий крик, и наступили несколько секунд жуткой тишины.

Но затем снова весело засвистела шарманка, а Яша, со своими прибаутками, пошел вдоль зрителей, собирая в шляпу деньги на водку для петрушечников и старого музыканта. Муромцев машинально кинул монетку и встал, растерянно озираясь. Поплавский подхватил его под локоть и ловко вывел через всю суматоху, прямо за сцену балагана.

За ситцевой ширмой, устало вытянув ноги, сидел на табурете тощий долговязый бородач и пил сбитень из дымящейся глиняной кружки.

— Добридень, дядя Миша! — приветливо подмигнул бородачу Поплавский. — Как ваше здравие? Вот, гляди, пан специальный сыщик из Петербурга приехал к нам. Поговорить с тобой хочет. Если нет у тебя срочных дел, конечно.

— Муромцев Роман Мирославович, — отрекомендовался сыщик. — Я хотел бы задать вам несколько вопросов по делу, которое мы сейчас расследуем. Оно связано с вашими э-э-э… представлениями. С Петрушкой.

— Вот как! Пан сыщик Петрушкой интересуется! — оживился дядя Миша. — И как вам наше представление?

— Весьма занятно и развлекательно. Признаюсь, таких ярких эмоций у публики я не видел ни в одном петербургском театре. И куклы… Вроде простые, но такие живые выходят, как настоящие. Скажите, а как вы так ловко меняете голос?

Петрушечник усмехнулся, отставил в сторону кружку и продемонстрировал гостю маленькую деревянную свистульку, напоминающую утиный манок, и ловко сунул ее за щеку, прижав языком к нёбу.

— А это, пан-сыщик, называется «пищик», из осиновой коры, для потехи детворы!

Зазвучал знакомый дребезжащий голос Петрушки. Дядя Миша сплюнул пищик в кулак и продолжил своим обычным голосом:

— Это и был весь вопрос?

Муромцев отрицательно покачал головой. Он извлек из кармана жестяную коробочку и открыл ее, демонстрируя кукольные ручки. Петрушечник осторожно взял одну, повертел перед носом.

— Старая работа… И не нашенская. Наши мастера таких не делают. Кукла эта на веревочках была — марионетка значит. Наши все больше перчаточных кукол делают, которые на руку надеваются. Как у меня. Вот смотрите сами.

Он выдвинул из-под табурета ящик, в котором лежали арапы в парчовых халатах, красавицы в тюлевых платьях, косматый черт и сверху сам Петрушка.

— У моего, вот, глядите, ручки долбленые, а это у вас совсем другое.

— Так кто же мог такие куклы делать? — нахмурился Муромцев.

— Так у нас обычно сами петрушечники и делают, невелика затея. Марионетка, оно, конечно, посложней будет, но все же не корабль построить — справиться можно.

— Может, вы помните кого-то, кто мог выступать с такими марионетками?

— С немецкими-то? Да не припомню я… Надобно старика спросить. Эй, Павло!

Дядя Миша подозвал шарманщика и передал ему вопрос Муромцева. После этого оба артиста долго думали, накручивая усы на пальцы и вспоминая былое, пока шарманщик наконец не изрек:

— Знавал я одного человека, у которого были похожие марионетки… Давно дело было, лет двадцать назад, а то уж и больше. Был я на большой ярмарке в Л., на границе с Царством Польским. Туда много кукольников съезжалось, все с неметчины больше. Так вот, выступал там один старик с подмастерьем, сам он не то в Вене жил, не то в Париже. И так он лихо с этими марионетками управлялся! Как живые они у него были. Много кукол привозил, штук так пятьдесят, всяких разных: и арапы, и собачки, и драконы, и рыцари. А вместо шарманки у него был, необычное дело, — мальчик-скрипач. Подмастерье его. Да сколько лет уж тому мальчонке… Да лет тридцать уж поди. Небось давно сам уже с куклами ходит… Чаво?..

Старик не понял, чего так встрепенулись сыщики. Муромцев и Поплавский обменялись взглядами и, поблагодарив артистов, поспешили в управление.

В маленьком трактире, куда зашли столичные «Ловцы черных душ», было шумно, накурено и не очень чисто — усатый половой, одетый в аляповатую национальную одежду не по размеру, лениво бродил между столиками и елозил по истертому паркетному полу тряпкой, намотанной на швабру. Подойдя к столику, за которым сидели сыщики, он остановился и принялся рассматривать Ансельм.

Лилия же не смутилась и бросила на него такой взгляд, от которого даже Нестор стушевался, застучав пальцами по столу.

— Милейший, — раздраженно выпалил он половому, — вам что-то нужно?

Тот лишь хмыкнул, перехватил швабру посередине и, ничего не ответив, удалился. Барабанов проводил его гневным взглядом и продолжил тираду, посвященную тому, как он и Лилия посетили морг.

— Понимаете, Роман Мирославович, как толь-ко госпожа Ансельм, — Нестор кивнул на Лилию, — показала эти жесты в своем трансе, у меня вот сразу все состыковалось! Стоит на коленях и так, словно ко рту прижала что-то, чавкает. Словно пелена с глаз спала! Я снова посмотрел на травматическую ампутацию пальцев и понял — их откусили! Зубами! Все сходится, раны идентичны!

Муромцев достал из портсигара папиросу и закурил от предложенной Нестором спички.

— Я слушаю, слушаю, — сказал Роман, жуя бумажную гильзу папиросы, — продолжайте.

— Так вот, — возбужденно зашептал Нестор, оглядываясь по сторонам, — пока не могу сказать, есть ли тут связь. Вот если взять ручку Петрушки: ладошка там сплошная, можно сказать, монолитная. Но если внимательно присмотреться, то можно разглядеть бороздки, разделяющие ладонь на условные пальцы, коих ровно четыре штуки. Большой отдельно от трех остальных. Из этого можно допустить такую версию, — Нестор покраснел и мельком посмотрел на Лилию, — если вы уже не догадались. Может быть, наш петрушечник откусывал лишний, по его мнению, палец? Ну, чтобы жертва, таким образом, превратилась в куклу или, скажем, стала похожа на нее. А для того, чтобы волшебный ритуал завершился, он засовывал кукольную ручку в рот жертвы.

Нестор снова посмотрел на Ансельм, словно ища ее поддержки. Но Лилия тихим, безжизненным голосом лишь сказала, глядя в сторону улицы:

— Правда, Нестор, непонятно, почему каждый раз убийца откусывал разные пальцы. Кукольные ручки-то все одинаковые.

— Дорогая моя Лилия, — Нестор словно ждал ее слов о разных пальцах, — я останусь при своем мнении! Ответ простой — так убийца считает жертвы! Ну, как по пальцам считают!

Барабанов вытянул над столом руки, растопырил длинные пальцы и принялся считать, загибая их, начиная с мизинца:

— Первый, второй, третий… видите, все сходится. У первой жертвы отсутствует мизинец, а не средний палец, например. Потому что именно с него начали.

Муромцев допил кофе, покривился и, промокнув губы салфеткой, спросил с интересом:

— И что же из всего этого следует?

— Роман Мирославович, — улыбнулся Нестор, разведя руки в стороны, — не надо быть семи пядей во лбу, чтобы не заметить болезненную зацикленность нашего кукольника на нескольких факторах. Во-первых, это сам палец. Его нет на кукольной ручке. А если точнее, то там вообще нет пальцев как таковых. Возможно, эта странная алогичность и привела его к срыву. То есть сам факт, что пальцев нет или они срослись. Такое, знаете, врожденное или приобретенное уродство.