Ох, сколько козырей крутилось у Элли в голове:

«Либидо – это природные данные, как энергия, – один спит по четырнадцать часов, а другому достаточно восьми. Для здоровья. Даже не ради удовольствия. И с сексом так же – принимать по назначению врача».

«Телесное – не сакрально. Сакральность – не выше, чем в приёме пищи. Вы же не сильно задумываетесь, с кем выйти на обед».

«Всегда хотела жить в обществе, где принятие тела и сексуальных желаний будет среди основ. Ревность и коммуна из «Чужак в стране чужой» Хайнлайна – разве не идеал?»

Но Егор оступился. Он сослался на авторитеты Священных Писаний, на мудрость предков, прошедшую на страницах книг сквозь время. Проститутки участвуют в дебатах о священных текстах и грехах чаще многих верующих. Издержки профессии.

И Элли осторожно, почти заботливо заметила:

– Твой аргумент не работает, – слушатели дискуссии насторожились. В этот момент они вспомнили, что в их стае чужак. – Священные Писания для меня не аргумент. Это бы сработало, будь источник для меня таким же авторитетом, как для тебя. А так мы остаёмся на предыдущем ходе – твоё слово против моего.

Никто не понял, что Егор проигрывал. Он упал на маленький пятачок своих убеждений. Цена его проигрыша – сомнение в сердцах паствы, что, возможно, Элли права. Сомнения в глубине души. Такие сомнения вселяют тревогу. Её причину сложно понять. Сложно отыскать в памяти услышанные в случайном разговоре слова. Но эта тревога, родившись, заставляет искать защиты. Человек хочет изжить неосознаваемый источник тревоги, вырвать, как сорняк. Сплачивается. Начинает убеждать других в том, во что хочет верить сам. Начинает активно транслировать свои убеждения. И многократно проговаривать их в кругу единомышленников. Иногда сорняк удаётся затоптать. В другие моменты он даёт побеги и в голове рождаются вопросы, приходят новые мысли.

Егор тяжело вздохнул.

И тут Элли поняла: вот оно, Егор постоянно тяготится:

бремя мира слишком тяжело для него, и поэтому он хочет сбежать, Автономия – мертворождённый ребёнок – она родилась под гнётом бремени, а не вдохновения;

бремя тела – сексуальность, открытая, яркая, – утомляет его;

в жизни он сосредоточен на неизбежности смерти.

А Элли испытывает кайф от мира, кайф от собственного тела и живёт на бесконечном праздник жизни.

– Пока вы ищете способ всех спасти, я отказываюсь от самой идеи поиска, – промурлыкала Элли сочувственно.

Егор был больше ей не интересен. Он убегает, сломя голову. Он бежит не оглядываясь, хватаясь за новые идеи и фантазии, как за спасительные тросы. Ему нужно предложить побег. И он пойдёт с ней на конец света.

И даже тут, в их маленькой внешне непринуждённой беседе, она, Элли, помогла ему сбежать от победы. Дала возможность проиграть. Он искренне шёл к победе. Он искренне боролся за падшую душу нектарной гостьи. И честно проиграл, сделав всё для выигрыша. Изощрённая ценность.

Элли думала, что таким, как Егор, нужны такие, как она, чтобы противопоставляться.

«Нас делают наши враги, – крутилось у Элли на языке. – Сильный враг повышает твою стоимость».

Егор заговорил о спасении. О команде. Красиво. Вдохновляюще. Заколосились сердца его слушателей, подвальных жителей тени, которым он дарил надежду на свет. Элли прервала его.

– Нет, малыш. Я просто заберу твою паству.

Добродушная, принимающая улыбка на мальчишеском усталом лице. Егор вошёл в образ умудрённого старца. Он заговорил о том времени, когда ей надоест праздность, когда она устанет жить в мире фантиков. И он, Егор, будет, как всегда, тут. И будет ей рад.

– Это вряд ли, – Элли вбивала последний гвоздь. – Мы служим разным богам. Ты – богу страха, в вечных скитаниях и бегах. Я – богу любви, который помогает мне найти общий язык с каждым, ведь я люблю тебя.

Элли говорила про разных богов, а сама думала, что они оба – и она, и Егор – умеют использовать людей. Люди – батарейки. У него – в мире зомби-апокалипсиса, как и положено мертвецам. У неё – в мире надкусанных яблок на тонких панелях дорогих девайсов.

Каждый получил то, что хотел. Элли выудила свою победу. Проиграв, Егор оказался в центр композиции, сплотил ряды, в очередной раз повиснув на кресте поражения. Каждый из слушателей дискуссии знал: Егор будет бороться за него до конца. Егор умирает именно за него.

Элли потянула за ту самую центральную нить, красную в сплетении потоков. И увидела Егора: напыщенная пустышка и маленький нарцисс, которого Марго, Луноликая и остальные выращивают в большого.

Пустой мёртвый мальчик. Ни одного признака жизни не наблюдается. Только корона.

На выходе Элли коснулась девочки-лучницы. В моменте почувствовала жадный призыв и просто положила руку на её запястье. Не стала отказывать себе в сиюминутном удовольствии. И словно не просто коснулась, а схватила искру с поверхности ее кожи – почувствовала волну рождающегося мира, которая разошлась по телу. Вышла из подвала и поднималась по ступеням, с недоумением разглядывая собственную руку, пытаясь переварить и не упустить странное ощущение.

– Зачем так себя ведёшь? – Марго нависла над ней с верхних ступеней. Руки в боки. Брови сведены.

– Мне можно, – отмахнулась Элли и обогнула подругу, вышла на улицу.

– Кто тебе сказал? Кто тебе разрешил?! – Марго догнала её и схватила за руку, заставляя остановиться.

– Просто, всё просто: я себе разрешила. Я разрешила себе всё.

Марго не отпускала. Молчала.

– Злишься, что я не оправдываюсь перед тобой, как перед мамочкой? Отыгрываешь роль родителя, а я так нагло не впадаю в детство? – Элли пошла в наступление. – Я давно выросла. И в мамаши себе подруг не приглашала.

Марго запыхтела, смотря исподлобья.

– Ты моя меценатка, – сменила тон на озорной Элли. – Спасительница душ. Нет, ну правда, ты, когда смотришь на меня, сама-то веришь, что меня нужно спасать?

– А ты всю жизнь так и хочешь сосать за пять тысяч и чпокаться по десятке?

– Это ты у нас за пятак сосать будешь, – промурлыкала Элли совсем незлобно. – Я наездница опытная, с портфолио. У меня другие расценки.

– Мир, крутящийся вокруг мужиков, – фыркнула Марго презрительно.

– Я для девочек стараюсь, – возразила Элли. – Мужчины от меня другие выходят. Себя знают. И партнёршу удовлетворить могут. Я несу в мир свет, позитив и принятие своего тела. Посмотри на меня: угловатая, без талии, с широкими бёдрами и плечами. Но двигаюсь так, что в памяти у людей остаюсь кошкой. Я некрасива изначально. Но окружающие запоминают меня красавицей. И я живу как красавица.

– Цена невысока – быть мёртвой внутри, – съязвила Марго.

– Я всё про себя знаю, – спокойно ответила Элли. – И люблю себя. Живи я в Древней Греции, пошла бы служить в храм Любви. Предавалась бы там на потоке утехам. И одаривала бы мужчин собой. Почему делиться душевным теплом – хорошо. Вещами – хорошо. А телом – плохо? Может, потому, что именно туда выгнали все комплексы, боли и слёзы? Тронешь, выведешь на свет – и болит? В сексе, как в чулане, привыкли держать своих демонов. И молчать. Ты уверена, что хочешь перетащить эту систему в свой лучший мир? В свою Автономию?

Марго отпустила руку подруги и зашагала прочь.

Элли шла за ней. Подруга сбавила шаг. И они поравнялись.

– Жалко, что вы можете помочь только сильным, – задумчиво проговорила Элли. – Дом для бездомных, странствующих путников в поиске своей стаи. Хороший мальчик твой Егор. И девочка у него интересная. Многогранная. Но я бы с ними третьей не пошла. А посмотреть – посмотрела бы.

И подумала о мальчике с огнём под кожей. Вот с ним бы она пошла. За ним бы она вернулась.

Марго покачала головой, неодобрительно. Внутренний вулкан в ней уже погас. Остались только усталость и разочарование.

– Ты всё пытаешься меня спасти, – продолжила говорить Элли. – Спасая кого-то, спасаешь себя.