Как ни странно, Крысь прогрызла ход в углу комнаты и всё меньше времени проводила дома. Тайра как часовой проверяла хозяйку утром и вечером, а в остальное время дома не появлялась – изредка сворачивалась клубком в ногах или под одеялом по ночам. Животные, которые в определённый момент сконцентрировались в доме Евы, потихоньку стали отдаляться. И их место занимали смешанные ощущения, раскрывающие карту района.

Неделя работы на дому помогла прочувствовать район ещё глубже. Ева сердцем слышала призывы на помощь одиноких подростков, лишённых понимания родителей, и приходила к ним добрым другом. Она чувствовала, как засыхают души одиноких женщин, и, ощущая траектории движения мужчин, выступала светлым ангелом: одну задержала в магазине, на другую натолкнулась и рассыпала бумаги на бульваре. И каждый раз она вмешивалась в течение их судеб, привнося в это течение случайного прохожего, открывая дверцы, которые без неё, без Евы, были бы закрыты. Теперь Ева уже не выходила на зов – она жила им: по пути в магазин, на прогулке она шла и играючи создавала свои маленькие чудеса. Девушка не задумывалась – просто подчинялась интуиции, и всё складывалось само. Как будто Ева поймала волну и стала частью процессов организма. Она уходила с работы посередине дня и незамеченной возвращалась обратно, успевая сказать новому чужому человеку какие-то самые важные слова. Заговорить с соседом. Уступить место в очереди. Незначительные для самой Евы фразы, она даже не запоминала сказанного, просто расслаблялась и позволяла словам идти в мир. А в человеке загоралась жизнь.

Ева кружила в ментальном поле, рефлекторно выхватывая то одного, то другого. Поле её возможностей казалось безграничным. До того самого дня, пока она с размаху не врезалась в стену. Точнее, во встречного прохожего – неприметного парня лет двадцати. Холод и грязь обожгли. За ним тянулась кровь. За ним тянулась алая нить жестокости: череда побоев, грубых разборок. Он был по ту сторону закона. Ева даже замерла, провожая его внутренним взглядом. Хотелось взвыть от боли, которую он сеял в мир. И эта боль прорастала в других людях, метастазами перекидывалась от них на новых. От избитых женщин на их недолюбленных детей. От напуганных и униженных мужчин на их беззащитное окружение.

Ева хаотично искала внутри себя верные слова, действия, выход. Но вместо выхода перед ней рисовалась дорога. И Ева пошла по ней. Дорога плутала дворами, приближаясь к источнику странного тепла.

Следуя по ментальной карте, Ева пришла к монастырской стене. По пути на работу она проходила вдоль одной стены. В этот раз свернула, обогнув строение. И вышла к двум вынесенным вперёд симметричным шатровым колокольням с монументальным порталом Святых ворот. Парные башни с зубчатым декором открывали вход на территорию монастыря. Внутренний свет в Еве погас. Она потеряла путь у святых ворот.

Еве понадобилось несколько дней, чтобы вновь нащупать извилистую дорогу на карте собственной души. Ева петляла, пока, наконец, не остановилась у цели. Небольшая дверь вела в подвал. Над дверью красовался герб: разрушающаяся под напором бури башня. Гром и молнии. И двое… Падающих… Летящих вверх в развивающихся одеждах? И полупрозрачная тень алого ангела.

Во второй раз то же крыльцо стало ответом на боль девушек в эротичных костюмах под куртками и балахонами, на глазах у Евы завалившихся в «Пятёрочку». Под откровенными костюмами пряталась глухая привычная боль.

Полномочия Евы в родном районе заканчивались. Возможности лежали в ореоле тепла, за дверью с гербом.

Ева знала: её дорога лежит туда. Двери зовут её.

Она положила руку на ручку двери. И… не решалась. Ева вдруг почувствовала себя как-то глупо. И странно. Что она скажет? Ева отступила. Перед ней нечто больше неё. Она обязательно сделает шаг навстречу. Но не сегодня.

…

В один из особенно тёплых дней Ева взяла раскладное кресло и пришла к границе района. Девушка смотрела через поток машин как через реку Стилл. На тот берег. Теперь за потоком машин для неё – мёртвый город. Она пыталась уловить хоть тень беспокойства, внутренним радаром ощутить, где боль, которую она может утешить? Тишина.

Ева стояла и не могла понять: как же так – крохотный треугольный лоскут города отражается в ней сотнями оттенков чувств и настроений, радостей и горестей, болей, печалей и счастья. Как будто она соединилась с потерянной частью себя. А за его пределами – глухая холодная пустошь. Может, вовсе нет там жизни. Только тлен и усталость. Может, она просто придумала себе остальной город и остальную жизнь? Может быть, она божество, создавшее, но забывшее, и ставшее частью творения?

Мысль напугала девушку: страшно быть Богом и ещё страшнее прогневать Бога, посягнув на его территорию.

Заглянула в часовню, спросила у Бога, что же происходит? Кто она? В чём её предназначение? Только мерный стрекот свечей и запах ладана. Только тёплый свет и песнопения.

Ева закрывала глаза и погружалась в район. Ей захотелось взмыть вверх и, может быть, так коснуться Бога. Но дороги отрезали её от остального мира, словно купол укрывал её от высоких полётов. Только до облаков – на высоте птичьего полёта, рядом с Птахом. Не выше.

Нырнуть под землю – тоже нет.

«Кто же я?» – горел внутри вопрос. И район словно колыхнулся в ответ, изогнулся, и Ева окунулась в манящее тепло. Ответ был там, только настройся на волну этого тепла и, как ищейка, возьми след.

Ева пошла по нему, как охотник. Время утекало сквозь пальцы. И теперь, как когда-то протекали мимо сознания мысли на вилле-балконе, протекала на автомате, мимо сознания, жизнь.

В сознании осталась дорожка воспоминаний:

Жека, хохочущий, рассказывает про тренировки реконов. А потом радушно так:

– Если хочешь, приходи.

Ева смотрела сквозь него и, не отдавая себе отчёта в происходящем, согласилась:

– Хорошо, приду.

И пришла.

Сказала “да” Жеке, словно делая шаг по дороге тепла и света. Ощущение – как в странном, то проваливающемся в смазанный туман, то выныривающем сне. Качнулась – и вот она на трибунах. Качнулась – и вот рядом с Жекой – все смеются, и она улыбается. Качнулась… И рядом Степан. Почему-то в смешной тряпичной шапочке и с колчаном на плече.

– А я думала, что ты лечишь людей, а не стреляешь в них, – услышала Ева свой голос.

Повисла неловкая пауза. Жека хлопнул её по плечу, и все вслед за Жекой захохотали. Серые внимательные глаза Стёпы:

– Хорошо себя чувствуешь? – И что-то про последствия сотрясения.

Ева заверила, что чувствует себя отлично.

Огонёк в его глазах… Нет, он ещё не конечная точка маршрута. Она ещё не нашла искомое. Она тут за другим. Дорожка тепла и света. Дорожка на внутренней карте.

Ева смотрела на массивный дуб, который рос у спортивной коробки, и думала, что Крысь окончательно ретировалась из обжитой квартиры. Птах больше не заглядывал на окно, но радостно чирикал, если Ева посещала спасённое дерево в парке. Тайра верно следовала по пятам и сопровождала на работе. Но всё больше уходила в тень.

А под дубом – рыцари в жестяной броне. Мечи. И тямбары. Снимают фильм?

Ева потёрла висок.

Это сон?

Сдавила виски.

Потерялась во времени?

Зажмурилась. Она что-то ищет. Кого-то. Она напала на след.

Подняла взгляд. Стёпа, в лёгком трико, как Робин Гуд. Рядом с ним – светлый мальчик. Тёмные глаза, русые волосы, но стоит закрыть глаза, и он превращается в голубоглазого печального принца.

Рядом с ним тонкая девушка – Ева видела её в отделе религиозной литературы, прихожанка Жекиного храма… И резкая, грубая, тоже из библиотеки.

– Не знаю, как Софа терпит всё это. Бабы вокруг него так и вьются, – вздыхал рядом Жека немного завистливо. И его слова плавились в голове, растекались по периферии сознания.

– Хочешь тоже вокруг него повиться? Пойдём, познакомлю, – неожиданно предложил Жека.

Ева тупо посмотрела на Жеку, перевела взгляд на голубоглазого принца с карими глазами.