Синица, конечно, проходил мимо и поймал этот восклик, неодобрительно посмотрел на Еву, которая неодобрительно посмотрела на шуршащего старика.

– Соберись, – прошипел мини-босс и поправил очки.

И за его спиной заклокотали спрятанные бутыли. Ева знала, за какими книгами они стоят. И на мгновение испугалась, что Синица сейчас услышит их клокот. Но Синица не слышал.

А детский смех, который разнёсся по библиотеке, пронзил голову Евы как стрела.

Странная девушка без лица говорила что-то усталому приятному парню. Стоило Еве посмотреть на неё – вот они черты, стоит отвести взгляд, и девушка в памяти превращается в дымчатый силуэт с пятном вместо лица.

Она говорит:

– Эй! Не слушай никого! То, что ты делаешь, важно. Лицом к лицу лица не увидать. Те, кто рядом с тобой, просто не могут увидеть картину в целом. Ты собираешь жемчужины на дне реки. Ты своими цитатами говоришь с океаном смыслов, тревожишь их.

– Софи, ты всегда так увлечённо говоришь, что хочется верить, – отвечает парень.

– Верь. Верь мне. Твои цитаты – жемчужины. А ты – охотник за сокровищами.

Взгляд в сторону. И кажется, что парень сидит один. Может быть, это он беседует с призраком? А вся библиотека слышит гул и свист сквозняка.

Железная соломинка больше не помогала, горячая лежала в кармане. Пара выпитых почти залпом банок колы тоже. В полдень Ева поняла, что стены играют с ней – то сужаются, то расширяются. Ещё минута в библиотеке, и она просто сойдёт с ума.

И Ева вышла на обеденный перерыв раньше времени. Решила променять обед на прогулку по парку. Но внутреннее волнение нарастало. Мозг судорожно примерял причины, как наряд на вечеринку. Ева понимала: череда причин – подтасованные карты. Нечто поднималось из глубины. А причины подбирались для оправдания этой странной волны.

Но сквозняк, похоже, решил выйти на прогулку вместе с Евой. Прямо внутри её головы. Взгляд выхватывал детали – стальной половник на рекламном плакате вместо улыбающейся женщины, которая его держала.

Красная буква «Я» в начале слогана: Ярче! Живи ярче! Живи интереснее!

А при попытке прочитать фразу на боковине трамвая в голове помутнело и живот скрутило от подкатывающей темноты.

«Хорошо им там в библиотеке оставаться без сквозняка», – зло подумала Ева.

Яркие образы и концентрация на деталях. В спину с ухмылкой смотрел кирпичный флигель библиотечного крыльца. В спину с оскалом смотрел кирпичный флигель библиотечного крыльца.

Ноги идут по дороге – или по воде? Вода-вода-вода, не проточная – в раковине течёт, заложила – стылая вода и дорожки вен на руке. Как застыла вода, застынет и кровь в жилах, остановится. Перед Евой – узкие дорожки родников. Она смотрит – и видит вены. Смотрит на свою руку – такой же рисунок.

Петли дорожек привели к подмосткам над заболоченным озером.

Тревога отступила, когда в поле зрения Евы попала маленькая девочка. Она лежала на животе, свесив голову с мостика, и прутиком водила по воде. Мысли рассеялись. Вакуум пустоты и девочка. Ева сделала несколько шагов в сторону ребёнка. Девочка потянулась к воде чуть сильнее, потеряла равновесие и окунулась вниз.

Плюх. Испуганный крик, хлюпанье. Ева подскочила и, прежде чем выхватить ребёнка из воды, увидела, что малышка зацепилась капюшоном, неудачно завернулась и не могла поднять голову, чтобы схватить воздуха.

Ева вернулась в библиотеку. Сквозняк потерялся где-то в парке. Может быть, остался охранять девочку, завывать сочувственно над её ухом.

Ева поняла, что её жизнь изменилась. На мероприятии, когда цыганская юбка взлетала к потолку, в Еве отпечатывались тени отдельных людей – ярко выступали внутри их чувства. И вот теперь в ней отразился сразу весь район, как в зеркале.

Приступы беспокойства стали регулярно выгонять Еву на улицу. То она помогла мужчине, валявшемуся у обочины. Прохожие шарахались от него, как от бездомного. А у него по пути на работу случился сердечный приступ.

То вызывала скорую старой бомжихе, которая вывихнула шейку бедра, пробираясь к тёплому месту ночёвки через теплотрубы.

Тайра верной тенью сопровождала свою госпожу.

Именно она смело шагала в тёмные переулки и бесстрашно шла вперёд, навстречу нарастающему страху.

А однажды вместо тревоги накатила злая безысходная тоска… Она пульсировала и звала. Ева следовала за ней по улицам, меж домов, пока не нашла источник – пожилого мужчину. Он сидел на лавочке. Его губы шевелились: мужчина что-то зло обсуждал сам с собой.

Несмотря на то, что мужчина выглядел агрессивно, Ева не почувствовала угрозу. Она нащупала интуитивную тропу и последовала внутреннему зову, села рядом. Тайра аккуратно устроилась у ног хозяйки и заурчала.

– Можно? – спросила девушка, спрятала руки в карманы и чуть нахохлилась, вжимая голову в плечи.

Мужчина только фыркнул в ответ и бросил на Еву недоброжелательный взгляд.

– Охамели совсем, нигде покоя нет, – бурчал мужчина себе под нос, явно сам с собой обсуждая Еву.

Ева вновь почувствовала странную волну. Мысли исчезли. Сознание смолкло. И Ева просто заговорила. Позже она и сама не могла вспомнить о чём. Речь лилась мерным потоком. Было что-то гипнотическое в её словах. И слова эти проточной рекой уносили обиду и злость из старика. После разговора он ушёл умиротворённым, на мягких ногах, как после сеанса хорошего массажа и качественной психотерапии. Глядя в удаляющуюся спину, Ева отчётливо поняла, что спасла старика от опрометчивого поступка, что его внутренний назревший взрыв развеялся. И он сам, и окружающие в безопасности.

Район развернулся картой на поле её чувств. И Ева стала чувствовать жизнь в нём, как будто район жил внутри неё, а разные люди лишь сочетание голосов и откликов.

Ева шла мимо домов и чувствовала настроение жильцов. Они сплетались в букете, как мазки красок на холсте, и создавали общую картину. Можно сосредоточиться на одном чувстве из букета, погрузиться в него, и перед глазами встанет картина, порождающая эти ощущения. И если поначалу картины вырисовывались смазанные, если поначалу все тревоги раскрывались лишь смутным пятном, то с каждым днём Ева видела картину, порождающую чувства всё чётче.

Иногда она ощущала напряжение, такое, как если бы живот крутило. И девушка спешила к источнику дискомфорта. По мере приближения ощущение усиливалось. И Ева шла навстречу боли. Однажды девушка позволила себе остаться дома и не идти на тревожный сигнал, не усиливать его при приближении. Он достиг пика, взорвался и раскатом прошёлся по телу. Бытовая ссора: сын ударил мать ножом. Ева узнала о преступлении на следующий день из паблика местных новостей и слухов. Что могла сделать Ева? Просто постучать в окно – они жили на первом этаже. Поймать мать на выходе из продуктового и дать возможность высказаться, послушать её, разрядиться.

Чужая трагедия стала Евиной. Беда не просто терзала душу, а как незажившая рана вытягивала силы, вылезла простудой над губой, усилилась псориазом за ушами. Район отразился не только внутри неё, но и рисовал узоры на теле: сыпь, шелушение, корки. Теперь Ева знала: это маячки, стоит прислушаться к себе, заглянуть внутрь и почувствуешь, кому помочь, чтобы спасти себя. Кому помочь, чтобы найти целостность.

Ева часто ходила на работу и обратно вдоль монастырской стены. По пятам трусила Тайра, поблёскивая красными зрачками. Ева больше не думала о зданиях как о телах, которым нужны человеческие души. Она всё чаще смотрела на невысокое одноэтажное здание, примыкающее к древней монастырской ограде, – часть монастырского ансамбля. Часовня святого Крестителя Иоанна Предтечи. Ничто не предвещало перемен в Евиной уверенно катившейся вниз жизни. Ничто, кроме наглой дворовой кошки.

Раз за разом натыкаясь взглядом на часовню, Ева ловила себя на повторяющихся мыслях. Мозг бросил якорь. И вид часовни работал как кнопка «пуск» для заезженной дорожки с мыслями: каменные храмы, пожирающие души. Вечные души, ищущие пристанищ в вечных каменных телах.