– Как у хранителя появляется дар? – сказала она чтобы отвлечься. – Кто выбирает его?

– Я думаю, он связан с прожитой жизнью. Я был хирургом, – донеслось в ответ.

Вере приподняла голову, ей очень хотелось послушать историю Виктора, но она не смела просить об этом.

– Работал в Бурденко, – продолжил тот. – Я был и остаюсь отличником даже здесь. Может, слышала, что ко мне стоит очередь?

Вера покачала головой.

– Но ты ведь не это хотела спросить, – он криво улыбнулся и снова посмотрел на время.

Вера тоже красноречиво перевела взгляд на циферблат.

– А что у тебя к… часам?

Он хмыкнул.

– Я попал в аварию, – хирург чуть приподнял подбородок и посмотрел на Веру. – По моей вине погибли жена и дочь. Я до сих пор не могу… их забыть.

Его голос дрогнул, и Вера подумала, что обязана была как-то унять боль, но вместо этого снова почувствовала себя идиоткой, как накануне в реанимации. Она понятия не имела как вызвать дар.

– Разбился тут, на соседней улице, – продолжил Виктор, сделав вид, что занят приборами. – Поэтому каждый раз как я засыпаю в больнице, если, конечно, не дежурю, прихожу в себя там, в машине. Только их рядом нет. Они сразу же ушли – это я потом понял. Я бросился в приемное и понять не мог, почему меня никто не замечает, пока навстречу не вышла Вера.

Хранительница отвела глаза, представив себя на его месте.

– Знаешь, почему ты меня так напугала? Мне под колеса тогда бросилась девушка. Темные души иногда воспроизводят прошлое чтобы попасть с кем-то из нас за ограду, в стационар. Я позвонил Иннокентию, пока ты в приемном была и он примчался с консультации чтобы покопаться у тебя в голове.

– И что? – холодными губами произнесла Вера.

Неужели она сама могла оказаться темной душой?

Хирург усмехнулся.

– Я понял, что ты одна из нас раньше него, думаю поэтому он до сих пор бесится. Он ведь на всю Москву известный мастер защите по от темных искусств… – Виктор поднял бровь. – Прости меня и его.

Кажется, к собеседнику снова вернулась былая уверенность.

– Многие считают психиатра отличным парнем. Серьезно, Вер, он читает в душах и умеет людям нравиться, но в нашем стационаре в последнее время у него слишком много хлопот.

– В чем его проблема? – Вере захотелось отомстить психиатру за нападение.

– Он не обрадуется, если ты услышишь это от меня, – прищурился Виктор и стал демонстративно собирать инструменты.

Потребность манипулировать была чем-то из прошлой жизни Веры. Ей было неприятно признаваться себе в низменных мотивах, поэтому хранительница выбросила эту мысль из головы.

– Он сумасшедший, – брякнула Вера наобум и тут же поняла, что ее голос прозвучал слишком уверенно.

– Люба проболталась? – брови хирурга сошлись на переносице.

Вера прикусила губу, придумывая оправдание, а Виктор в это время покачал головой.

– Все не то, чем кажется на первый взгляд.

Вера сглотнула, понимая, что в действительности не хотела этого слышать, но Виктор продолжил:

– Он был добрым и честным человеком, но женился на легкомысленной красавице. Эта то ли певица, то ли актриса изменяла ему, а когда надо было скрыть интрижки, лишила его честного имени. Иннокентию намекнули в чем дело, тогда эта безумно любимая супруга начала колоть мужу морфий и выставила сумасшедшим. Он вскрыл в лечебнице вены когда признал, что во всем виновата его вера в людей. И с ним случилось нечто.

– Черт.

– Старше психиатра была только прошлая Вера. Она и встретила его у ворот больницы в тысяча девятьсот девятом. Вера его стражам не отдала, продемонстрировав исцеление от безумия. Очки ее изобретение. В них Иннокентий видит, как обычные люди, без них может в голову залезать, но полностью снимать их ему нельзя. Не знаю, по какой причине.

Виктор перевел дыхание.

– Единственной, кого он слушался, была твоя предшественница. Когда я увидел, как ты с ним поступила, решил, что ты на свое место пришла.

– Почему?

– Все хранители приходят в больницу за своим чудом и уходят, как только будут готовы принять его. Они с Верой условились, что служба сделает его прежним, но он за сто лет, кажется, наплевал на этот договор. Сейчас он блестящий врач и самый известный из московских хранителей, да еще сражается как страж! Если больницу закроют, все московские стационары передерутся за то, чтобы Иннокентий у них остался.

Виктор вздохнул.

– Там он отхватит себе кабинет побольше, завесит своими картинами… – хирург сжал правую руку в кулак. – Только вот то, что твоя предшественница сделала, висит над больницей как проклятие!

– И что мне делать?

Хирург состроил несчастную мину.

– Тут еще есть Люба. Вера верила что…. они созданы друг для друга. Она отогреет его сердце, вернет веру в чудо и все в этом духе.

Вера вспомнила кардиолога, хмыкнула, и неожиданно произнесла вслух:

– Поделом.

– Что? – среагировал хирург.

– Он, по твоим словам, бездушный кукловод, которому в прошлом нравились красивые вертихвостки. Люба не из таких, – пожала плечами Вера. – Ирония. Или урок. Не суди по внешности. Что-то типа…

Хранительница замолчала, увидев, как изменилось лицо хирурга при последних ее словах. Он стал серьезным и даже каким-то немного злым.

– Он лучше нее, – отрезал Виктор. – Не знаю, как объяснить. У нас все разваливаться стало аккурат лет десять назад, когда пришла Люба, и Вера приказала Иннокентию ее вылечить. Он после первого же сеанса отказался. Что-то с ней не то!

Хранительница невольно передернула плечами.

– Он чувствует это острее нашего, поэтому и заперся в своем корпусе, – добавил хирург. – Надо было Вере оставить психиатра в покое…

– Люба в него… влюблена?

Виктор перевел взгляд на Веру. Странно у него блеснули глаза.

– Да. И тебе этот змеиный клубок перешел по наследству.

Потом хирург взглянул на часы, висевшие в операционной, и произнес:

– Нам пора.

Вера вздохнула и принялась собирать инструменты.

– А остальные? – теперь она была уверена, что ей стоит знать истории прочих хранителей, раз с одним-единственным Иннокентием была такая беда.

– С остальными проще, – ответил Виктор. – Михаил Петрович – репрессированный профессор, многое сделал для медицины, был главой кафедры, прекрасным врачом. Единственное, чего он больше не может это стоять у постели больного, но у него по-прежнему золотые руки. В шкуре патологоанатома ему тесно.

Виктор перевел дух.

– Надя – сестричка из медсанбата времен второй мировой, контуженная. Из-за этого о ней мало что известно. Ушла на войну в сорок первом, прямо со второго курса мединститута, попала в лагерь. Пришла сюда в сорок третьем прямо в военной форме. С тех пор не говорит. Иннокентий практикует психологическое консультирование и Надя его клиентка с сороковых годов. С ней никакого прогресса. Им обоим упорства не занимать в нежелании идти во врата.

Хирург хмыкнул.

– А Любовь?

– Про нее никто ничего не знает, – произнес Виктор, снимая со стола манекен. – Она избегает нас. Но Вера в нее очень верила.

– Почему?

Хирург красноречиво взглянул на часы.

– Давай постараемся не опоздать.

– Куда?

– Михаил Петрович обещал собрать хранителей сегодня.

– Но я вроде всех видела, – вздохнула Вера.

– Нет, – взглянул на нее хирург. – Ты еще не знаешь Иваныча.

Кто мог предположить, кем окажется очередной хранитель?

Холодная осенняя ночь дышала в лицо, и девушка вновь с полной силой ощутила, что стала призраком, навечно связанным с этими старыми и обшарпанными корпусами, где болели и умирали люди.

– Нам можно вот так всем вместе собираться, – объяснял хирург, когда хранители вышли из корпуса. – Только после полуночи. Мы ведь все духи. А Иваныч… он жил на этой земле еще до того, как тут построили больницу.

– Но разве не Вера была самая старшая?

Виктор покачал головой.

– Все знают, что он человек не до конца. А точнее, никогда им не был. Он это то, что высшие инстанции присылают на землю, когда решают, что у конкретного места будет особая миссия.