Вождь несказанно обрадовался эффектному пришествию спасителей. На сей раз он внял разуму вьенцев и заставил их отойти на более безопасное от схватки расстояние. Люди не забыли и про умерщвленного сородича.

На четверть мгновения позже Зверя атаковали врагов и остальные.

Вьенцы, мягко говоря, оказались в настоящем шоке, как выразился бы человек с Земли, если бы вдруг очутился рядом сейчас и увидел бы физиономии аборигенов. На их памяти – и в историях, слышанных ими – так никто не умел сражаться, как эти четверо пришельцев – будто демоны войны.

Чужаки крошили скелетов, ломали им кости, с хрустом выкручивали суставы, рвали прочнейшие тетивы, словно былинку, превращали в щепы дуги заговоренных чужой магией луков.

Бромидов с каждым ударом сердца становилось меньше и меньше. Воины непринужденно лишали мертвяков колдовской связи с их же оружием. Темным рыцарям пущенные стрелы не причиняли ни малейшего вреда, неизменно отскакивали от необычайно прочной брони. Зверь же попросту не подставлялся под оные – смарагдовых копий ему сполна хватило вчерашним днем, до сих пор шрамы целиком не рассосались. Он сокрушал костяков ударами могучих рук и ног, от стрел отмахивался ими же, скелетами.

А бромиды, в отличие от смарагдов, в ближнем бою слабоваты, не даром таинственный Бэрайя-маг создавал дальнобойщиками (нет-нет, не водителями автотранспорта на дальние дистанции, а убивающими на расстоянии). Они отбивались свободной рукой и дугами лука и били сами як вяловато, как и положено разупокоенным, отчего совсем не эффективно и отчасти мешая друг другу.

Чуть поодаль от мешанины дробно-костяных звуков и горячки боя убийственно спокойно наблюдали за чужаками безголовый рыцарь и презирающий весь род людской кентавр. Они прекрасно осознавали, что пред ними очень необычные, весьма могущественные и бывалые и тертые в разного рода битвах воители, возможно, совсем не боящиеся самой Смерти.

Калимнула вдруг с горечью понял: именно таких бойцов магу остро не хватает в его рядах, но договориться с ними будет ох как непросто! Не убоясь оживших мертвяков, чужаки во второй раз вступают в бой за них. Едва ли они ландскнехты, презренные наемники – вьенским людишкам попросту нечего предложить взамен по-настоящему сильным воинам.

О чем думает Монстр, о том не ведает даже отец Сирико (хм, а мать у Сирико есть? Не двуполые же эти кентавры создания! – вон у него, где и положено, виднеется чисто мужской атрибут).

Калимнула вздрогнул – в который уж раз за сегодняшнее утро! И была тому веская причина: глубоко задумавшись, упустил тот момент, когда неизвестные герои расправились с последними бромидами, развалив тех шумно на многочисленные осколки, и теперь алчно взирают на них, полководцев, встав в растянутый полукруг. Досадная неприятность! К тому же он был готов поклясться на что угодно – ежели б могли, разорвали бы лишь взглядами на мелкие куски, заморозили или превратили в пылающий факел.

Черный рыцарь так и не шелохнулся, давая возможность первыми напасть чужакам. Долго себя ждать не заставили, переглянулись меж собой, чему-то утвердительно кивнули и бросились в атаку, двое из них обнажили локтевые лезвия.

Зверь один помчал рьяно на конечеловека. Вновь над ним заискрило, материализовался арбалет, тут же выпустивший в цель раскаленный до красна болт. Хао-Шай уклонился от оного, присев на правую ногу и склонив в ту же сторону тело. Болт, не долетев до земли, испарился. Не останавливаясь, он продолжил сближение, в желтых глазах плескался холодный ужас, внушаемый всему живому.

Следующим метнулось тяжелое копье с четырехгранным наконечником, кое Зверь, по-прежнему на ходу, поймал одной правой, слегка пригнувшись на левый бок. При развороте наконечником к врагу и оно испарилось. Когда же материализовывался трехстрельный арбалет, Хао-Шай в подлете рубанул ребром правой руки конскую грудь кентавра – враг дико заверещал, отпрянул назад, едва не завалившись от страшной боли на колени.

Трое в темно-синей броне бросились в рассыпную от свистящего удара вражьего двуручника – мало ли из чего и как ковалось его двустороннее и широкое лезвие? Самонадеянность – худший враг любому делу. Саксоновая броня может выдержать, возможно, шквальный огонь из крупнокалиберных пулеметов, но, вполне вероятно, простая сталь, заговоренная какими-нибудь колдовскими ритуалами, способна и разрубить ее, как вострый топор – осиновую чурочку.

И снова набросились, словно разъяренные осы, поднырнув под косой взмах клинка бронированного чудовища, почти одновременно нанеся свои сокрушительные удары, высеча из черных лат искры лезвиями и когтями, оставив заметные зазубрины на оных. Отпрянули.

Монстр устоял, но зарычал, словно бушующее пламя. Вдруг заметил, что лягнув передними копытами (попал вскользь поверх колен) желтоглазого демона, позорно взял галоп с поля брани. Не долго думая, со свистом вертанув вокруг своей оси меч, последовал его примеру. Как гласит народная мудрость (чьего народа мудрость – неизвестно, может быть, всех сразу, во всех обитаемых мирах) – лучше позорно бежать, чем во славе лежать (костьми). Сегодня позор – а назавтра его можно смыть. Бэрайя-маг за оправданную трусость не наказывает. Правда, Гром может.

Полководцы бежали через единственную улицу Вьены на запад, постепенно сворачивая на север.

Вьенцы же повели себя достойно – не стали глупо улюлюкать и гикать вослед проклятым врагам, упокоили оружие обратно в крепежные петельки и чехлы. С некоторым страхом воззрились на победителей, не зная как вести себя с новыми героями. Точнее, в их присутствии.

Повел себя немного странно Хао-Шай. Он подобрал резким движением в груде костяного мусора уцелевший в битве бромидовский лук, не задумываясь о том, пропитан он сам ядом али нет, нашел нужную стрелу. Затем быстрым взглядом осмотрел ее внимательно, поморщился, будто вдохнул нечистотный смрад. В длину сантиметров тридцати-тридцати пяти с прочным, идеально гладким древком, вроде эбонитовым, хотя черт знает из чего. Наконечник четырехгранный с отходящими от них кзади заостренными шипиками-жалами, не дающими вынуть их (стрелы) из тела пораженной жертвы.

Зверь задумчиво провел подушечкой указательного пальца по маслянистому кончику, столь же задумчиво посмотрел на быстро удаляющихся врагов.

– Не медли! – потребовала Наталья, сообразив, что Дима задумал.

Он и не медлил: спокойно наложил смертоносный снаряд на тетиву, почти до упора натянул ее над правым плечом (дальше – побоялся немереной силушкой порвать жилу), прицелился, отпустил тетиву. Стрела с дзеньканьем отправилась в полет, уступая в скорости разве что пуле, закручиваясь вокруг оси, подобно той же пуле, дабы камнем не слететь с траектории раньше срока.

Полководцы не оборачивались, но кентавр интуитивно учуял смертную опасность. Не оборачиваясь, припустил еще быстрее к купе кустов, что своей разлапистостью и гущей обещали вожделенное спасение. И уже почти скрылся весь за ними, как правую часть крупа обожгла огненно-острая боль. Он сиганул за спасительные кусты, но подсознание услужливо подсказало: смерть настигла гордого красавца, седина висков коего едва-едва коснулась. До дряхлой старости ему тем не менее далеко.

Следом ломился, словно гиперборейский мамонт, Монстр, не выпуская из руки меч.

Наташа ощутила на уровне подсознания некую неловкость – не свою или друзей. Она повернулась назад на черной свалке костей и луков со стрелами, принимая одновременно человеческий облик. Ее примеру последовали Один, Еханна и Дмитрий.

И прочли в глазах и телодвижениях взрослого населения Вьены не то, что хотелось бы: трепет, тоска, уважение, но – страх. Дикий ужас. Страх не перед оборотнями – иного характера. Возможно, вьенцы и обняли бы героев, расцеловали и понесли бы на собственных плечах к алтарю победы (ежели таковой существует), но – страх.

Они обратили свои взоры на князя и не пытающегося спрятаться за спинами вьенцев. Из-за его спины застенчиво выглядывала прехорошенькая Драйя, еще чуть дальше стоял хмурый Дивони, словно грозовая туча. Он заговорил (Ундерман) ровным спокойным голосом, как и подобает вождю, большим усилием воли выдерживая пронзительно-выразительные взгляды спасителей, изъявил смуту всех прямо, без обиняков: