Мой взгляд остановился на плети – длинной, черной, из прочной кожи. Выглядела плетка пугающе. Пару раз я держала ее в руках, и знала, что это норовистая штука. Чтобы нанести точный удар – нужно приловчиться. Но да Рамон с ней. Куда попадет – туда попадет.

Подошла к еще улыбающемуся Маркусу. Посмотрим, как теперь запоешь.

Обошла его со спины, примерилась, и в следующую секунду плеть со свистом разрезала воздух, оставив яркую полосу на спине.

Кареглазый издал приглушенный сип, и я обрадовалась. Наконец-то! Нашла, чем приструнить!

Еще несколько ударов оставили следы на загорелых мышцах раба. Я ждала вскриков, а еще лучше – мольбы остановиться. Но Маркус плотно сжал губы и не издавал ни звука.

«Ничего, он сдастся, – подбадривала я себя. – Просто более крепкий и выносливый, чем обычные рабы. Но сейчас и его проймет».

Еще несколько взмахов плетью. На оголенной спине появились кровоподтеки. Я видела, как вздрагивает тело Маркуса от каждого удара. Понимала, насколько это больно. И тем сильнее мне не нравилось отсутствие реакции.

Я помнила, как наказывала этой плетью рабов по указу тетки. Хватало трех-четырех ударов, после которых несчастный начинал молить о пощаде. Сейчас я нанесла уже больше десятка, а Маркус не издавал даже стонов. И это плохо. Это хуже, чем плохо.

С каждым новым ударом отчаяние и паника охватывали меня все больше и больше. Или я заставлю Маркуса подчиниться, или мне конец.

Рука начала уставать. Наносить удары плетью совершенно не тоже самое, что розгами. Пару раз нечаянно я попала себе по бедру. Плетка отскочила и прошлась по мне концом, но кожу опалило так, что пришлось приложить усилия, чтобы не взвизгнуть от обжигающей боли. А этот упрямец продолжает молчать. Ни стонов, ни криков.

Он там живой хоть?

Я обошла раму, встав перед лицом брюнета. Лицо его покраснело, взгляд был расфокусирован. Жив. Но вид у него, далеко не такой бодрый, как в начале вечера.

– Все еще нравится мой массаж? – спросила я, надеясь услышать в ответ «уже не очень». Или хоть какой-то намек, что Маркус готов к переговорам.

Но вместо этого паршивец выдавил очередную улыбку.

– У вас прекрасные мануальные практики. Я буквально чувствую, как кровь разбегается по каждой мышце, приводя ее в тонус. А уж как сексуально вы выглядите с этой плеткой… ммм…

Да твою же душу да Рамону в задницу!

Злая на упрямство Маркуса и на проклятую госпожу Эйстерию с ее трижды проклятым заказом, я продолжила наносить удары еще яростнее и чаще. Маркус должен сломаться и хотя бы вскрикнуть! Должен! Иначе я в ловушке!

Но вместо этого после очередного удара вскрикнула я сама и уронила плеть. Запястье правой руки пронзило такой болью, что на секунду у меня в глазах потемнело.

– Что случилось? – встрепенулся Маркус.

Сжала зубы, чтобы не стонать, придерживая руку и пятясь спиной к тумбе.

– Да что с тобой? – раб извивался, пытаясь повернуть голову в мою сторону.

– Все нормально, – сейчас мне меньше всего хотелось общаться с военнопленным. Пусть бы он провалился под землю вместе со своей госпожой Эйстерией.

Боль была такая, что, если бы не раб – я бы выла в голос.

– Иди сюда! – прозвучал приказ, и я сама не понимая почему, покорно подошла к мужчине.

– Рука?

Молча кивнула.

– Пошевелить ею можешь?

Попробовала, но это вызвало новую волну мучений, и я не смогла удержаться от вскрика.

– Отцепи меня! – потребовал арамерец.

Мне кажется, в тот момент боль настолько притупила мое сознание, что я мало что соображала. Отстегнула его правую руку, а дальше он справился сам. Я же продолжала стоять в каком-то оцепенении, кусая губы, чтобы не выть, и боясь пошевелить запястьем.

– Покажи, – Маркус потянулся к моей руке после того, как освободился от цепей.

Прикосновение выдало очередную болезненную вспышку, я попыталась выдернуть кисть, но он не отпустил.

– Ш-ш-ш… потерпи чуть-чуть. Я аккуратно. На перелом не похоже. Скорее, это вывих или растяжение. У тебя есть в доме какие-нибудь лечебные мази на такие случаи?

– Есть, – ответила я.

– Это хорошо. Но сначала приложим что-нибудь холодное, чтобы рука не опухла.

Маркус повел меня в столовую и усадил, чтобы я смогла положить травмированное запястье на столешницу. На шум пришел Вир.

– Слишком усердно перевоспитывала. Теперь сидит с растяжением, – пояснил Маркус в ответ на удивленный взгляд северянина. – Будь добр, принеси, пожалуйста, чистую тряпку.

Вир послушно кивнул. Сам Маркус раздобыл миску с холодной водой. Принесенную тряпку он тщательно смочил и приложил к моей руке. Прохладная влажная ткань приятно обволокла кожу.

Удивительно, но не только я, но и Вир слушались Маркуса, будто так и надо. Ладно я слегка растерялась от боли, но мой северянин почему спокойно подчиняется приказам постороннего человека?

– Сейчас подержим немного в холоде, чтобы не было отека, смажем мазью и перевяжем. Мы так в армии делали. Два-три дня и все пройдет. Давай вина принесу? Поможет притупить боль. Вир, где у вас вино? И мазь захвати, пожалуйста.

Мужчины вновь ушли в кладовую, а я сидела, глядя на ноющую кисть и пыталась осмыслить происходящее. Оно не желало укладываться в голове.

Я только что исполосовала Маркуса плетью, и как бы он не храбрился, понимала, что ему пришлось только что вытерпеть. Но при это он ни разу не пожаловался. А стоило мне повредить руку, моментально бросился помогать.

Как это все понимать?

Рабы так себя не ведут.

Но должно же быть какое-то разумное объяснение. Что это? Попытка добиться моего расположения? А смысл, если при этом он демонстративно подчеркивает, что не согласен мириться со статусом слуги? Или он надеется, что я сжалюсь и решу оставить его у себя? А может быть, он действительно настолько крепкий и выносливый, что все мои наказания для него – полнейшая ерунда? Если так, то что мне тогда делать? Как его воспитывать?

– Вот, выпей, – Маркус принес мне бокал вина.

Отхлебнула и закашлялась.

– Ты его не разбавил? Надо было с водой размешать.

– Женщина, ты в своем уме? Как можно портить благородный напиток водой?

– Да это пить невозможно! Слишком крепко. Вир, сделай нормально.

– Давай сам разбавлю, – проворчал Маркус. – А еще говорят, что это мы – варвары.

Арамерец явно пожадничал с водой, и вино все равно вышло крепким, но Рамон с ним. Сейчас это даже к лучшему. Рука до сих пор ныла так, что хоть плачь.

– Сильно болит? – мы с Маркусом одновременно задали один и тот же вопрос.

– Сперва ты, – усмехнулся он. – Как запястье?

Было так необычно видеть сочувствие от раба, да еще и после наказания.

– Жить буду, но сама не ожидала, что так получится.

Заметила, как Вир поставил возле нас заживляющую мазь и молча удалился. Что за такая симпатия у моего северянина к этому вояке? Ни с одним другим новеньким Вир бы меня вот так один на один не оставил. А тут прошло всего полдня, а между мужчинами как будто бы даже какие-то приятельские отношения возникли. При том, что Вир крайне неохотно подпускал к себе новых людей и всегда держался отстраненно. Сейчас же вел себя так, словно знает Маркуса уже не первый год, хотя видел его впервые.

– Слишком сильно замахнулась? – брюнет осторожно взял мою кисть, осматривая.

– Да, с непривычки. Обычно я, знаешь ли, не размахиваю плеткой налево и направо. И вообще мне крайне редко приходится наказывать рабов.

– Выходит, я у тебя особенный? – спросил, бережно нанося мазь на запястье.