– Знаете что, – строгим голосом произнесла она. – Я отправлю вам по почте заказным письмом чек на ту сумму, что мы уже получили, а с этими деньгами даже не знаю, что делать… Пожалуй, вы уж возьмите их назад, а то мне все равно придется их держать дома, шеф больше, сказал, не примет без договора. А зачем мне рисковать – держать дома чужие деньги?

Вася вдруг начал заводить машину.

– Вы знаете, я очень тороплюсь, Вы уж пару дней подождите, а мне нельзя брать эти деньги, я сейчас… В общем, я уезжаю в командировку, и мне нужно срочно…

– Что, прямо сейчас уезжаете? Вы же заболели! – с недоверием спросила Анна.

Вася покрылся испариной еще больше и, кроме того, покраснел как рак.

– Да, приходится, видите, и больным ездить… Но, сами знаете, работа есть работа, не откажешься.

«Особенно если ты – такая потная шестерка!» – брезгливо подумала Анна, но вслух произносить этого не стала.

– Ладно, поезжайте с Богом, разберемся потом, – Анна вдруг почувствовала такую усталость от общения с этим вечно суетящимся и пресмыкающимся человеком, такое омерзение, что решила все оставить на потом. В конце концов, ничего страшного не случится, если деньги пару дней полежат у нее, а потом, если Литровский и дальше будет тянуть с договором, она просто отправит их ему по почте…

Анна вышла из машины, а Вася вдруг дал газу и со всего маху рванул с места так, что от асфальта взлетели искры.

Анна потянулась, распрямляя затекшую в долгом сидении спину и сжимая потную пачку тысячных купюр… И вдруг на ее плечо легла чья-то тяжелая рука.

– Гражданка, Вам придется пройти со мной! – раздался хорошо поставленный, но несколько взволнованный голос.

Анна обернулась. Рука незнакомца не соскользнула с плеча, даже напротив, как бы сжала его, но пальцы сжимающего дрожали. Незнакомый мужчина держал ее плечо правой рукой, а левой совал ей в лицо красную книжечку.

– Я заместитель начальника отдела по борьбе с экономическими преступлениями рыбацкого УВД, – голос молодого человека (мужчина, державший Анну за плечо, оказался молодым человеком лет двадцати семи – тридцати) слегка дрожал.

«Да что они все дрожат-то!» – Мелькнула в Аннином подсознании глупая и совершенно нелепая для данного момента мысль. Она все еще ничего не понимала.

– Гражданка Кондратьева! – чеканил дрожью голос словно заученную фразу. – Только что Вы получили от гражданина Кириллова деньги в количестве десяти тысяч рублей. Мы предлагаем сейчас Вам выдать деньги добровольно!

«Какая чушь! – у Анны в голове все начало путаться. – Ничего не понимаю! При чем тут этот парень с корочками? Я получила деньги, ну и что из этого? Почему мне велят их отдавать?..» Анна почувствовала, как начинает кружиться голова – у нее в минуты волнения резко падало давление. Видимо, она то ли пошатнулась, то ли стала падать, потому что парень с корочками поддержал ее, спешно засовывая свое удостоверение в нагрудный карман и высвобождая таким образом вторую руку… Анна набрала в рот побольше воздуха, продышалась, и сердце и голову вроде отпустило. Она огляделась и только сейчас заметила во дворе две машины, битком набитые людьми. Из одной начали выходить люди, два парня и девушка с видеокамерой. Видеокамеру направили на нее.

«Этого еще только не хватало! – Внутренне возмутилась Анна. – Они, что, действительно меня задерживают? За что? За эти потные деньги, сунутые мне Васей Кирилловым? Но почему? Я же их не украла, он сам мне их всучил, и он должен это подтвердить… Разве это преступление – брать деньги? Нет, надо сообразить, что к чему. Наверно, это подстава. Хорошо, что Вася смылся, а то и его бы задержали, а он, по всему видно, такой трус, что тут же бы раскололся… Что за чушь я несу! В чем раскололся? Нет, наверно, это все-таки подстава. Кто же нас подставил? За что? Наверно, это за ту мою статью про губернатора, которую меня попросил написать Чумнов, когда он отменил бесплатный проезд в общественном транспорте для пенсионеров, а губернатор заставлял его ввести… Да, я тогда тоже считала, что нецелесообразно всем пенсионерам ездить бесплатно, лучше ввести для них льготные проездные билеты… Там, в статье, были еще цифры убытков, которые терпят транспортники из-за пенсионеров… Потом была пресс-конференция с губернатором по этому вопросу, и он говорил про эту статью, был недоволен и еще назвал меня заказным журналистом… Да, точно, это, наверно, за это! Он сейчас в состоянии войны с нашим мэром, и ему надо убрать журналиста, защищающего мэра! Он знает, что Чумнов дружит с Литровским и его шестерками, и сам ненавидит Литровского, вот ему и нужно нас всех связать в одну связку и устранить!.. Тогда мне нужно как можно дольше тянуть время, чтобы Вася уехал в свою командировку, а потом уж Литровский со своими связями подключится и все уладит…»

Анна чувствовала, что в своих умозаключениях находится на ложном пути, но ничего другого просто не лезло в голову. «Молчать, главное – как можно больше молчать! И – обязательно найти адвоката! И еще сообщить мужу… Вот черт, у меня же в сумке подарок для малыша, а меня сейчас промурыжат тут несколько часов… Интересно, Володя забрал Ванюшку из садика?»

В сумке зазвонил мобильник. Анна взглянула на обэпника – у того в глазах мелькнула растерянность, мол, разрешить, не разрешить… «Раз растерян, значит, никуда не денется, – решила Анна, – не будет же вырывать телефон из рук, да еще перед видеокамерой. Небось знает, что я журналист…»

Звонил муж. Анна выпалила ему все сразу:

– Володя, я около дома, меня задержала полиция. Требуют выдать какие-то деньги (мужу Анна еще с утра сказала, что едет в областной центр в редакцию и что будет решаться вопрос о деньгах, так что она не сомневалась, что он все поймет).

– Так, все понятно. Что сделать?

– Позвони Чумнову и адвокату Пименову, оба телефона дома в нашей общей телефонной книжке. Все, целую.

В жизни Анны Кондратьевой было много неприятностей. И все из-за того, что она не то что писать, она и говорить-то неправду не могла! За что и нажила себе множество врагов… Это сказывалось негативно в том числе и на бизнесе мужа. Местные чиновники, ставшие героями ее нелестных публикаций, с удовольствием вставляли ему палки в колеса. Но в одном она была счастлива безупречно – это в семейной жизни! Они с мужем любили друг друга – в этом не было никаких сомнений ни у нее, ни у него, ни у тех, кто их хорошо знал. С годами их чувства не притупились, только обрели более устойчивую форму – стали мене страстными, но более уважительными. И еще одно важное обстоятельство их семейный жизни – маленький сын, которого оба обожали всей душой и который никогда их не огорчал. Мальчик рос здоровым, веселым, правда, баловником и не послушным, но зато очень способным. Он уже два года проучился в музыкальной школе, закончив на одни пятерки, посещал секцию борьбы, где уже несколько раз выступал на соревнованиях в малышовых подгруппах и получил даже синий пояс по кудо. Сейчас Ваня должен был пойти в первый класс, и Анна с мужем трепетно готовились к этому дню. Все было куплено самое лучшее и самое дорогое – и портфель, и костюм, и ботиночки, и кроссовки на физкультуру… Они все время экономили деньги, потому что у них не было собственного жилья, все восемь лет супружеской жизни они жили на съемной квартире и строили собственный дом. Так уж они и решили сразу после венчания: будут строить дом недалеко от церкви, и вскоре действительно удалось дешево купить рядом с храмом развалюху, которую они сломали и начали строительство нового дома… Но на сына не экономили никогда. Его ограничивали в сладостях и жвачках, поскольку, во-первых, считали эти вещи вредными для здоровья, а, во-вторых, в этом имелся особый воспитательный смысл. Но в необходимом его не ограничивали. Например, кимоно для занятий спортом и боксерские перчатки Володя купил сыну самые дорогие…

Анна поймала себя на мысли, что улыбается. Да, она улыбалась воспоминаниям о своей счастливой супружеской жизни, о муже и сыне… Она заметила, что вышедшие из двух машин и обступившие ее люди смотрят на нее с недоумением: мол, без пяти минут в наручниках дамочка, а улыбается… Анне от этих мыслей стало вообще смешно, она расхохоталась. К ее удивлению, из всех окруживших ее, по всей вероятности, работников полиции разозлилась только одна девица. Девица была тощей и невзрачной. Даже какой-то слегка потасканной, измученной и поэтому, видимо, злой.