Фаллион не обязательно верил легендам. Это казалось столь же хорошим объяснением, как и любое другое, почему некоторые дети рождаются с мудростью не по годам.
Но мастер очага Ваггит предостерег его от таких мыслей.
Те, кто утверждает, что у них старая душа, в основном факиры, — сказал Ваггит, — бедные люди, которые притворяются великими и жаждут аплодисментов.
Некоторые выдумывают эти сказки, потому что не могут вынести того, чтобы их считали такими несчастными. Они говорят себе, что страдают только мудрые люди, и, поскольку им больно, они воображают, что это, должно быть, потому, что они мудры.
Другие используют свою мнимую мудрость, чтобы заработать деньги. В Индопале они пророчествуют бедным о надвигающейся гибели и предлагают использовать свои огромные духовные силы, чтобы отвести воображаемые беды.
— Значит, все они мошенники? – спросил Фаллион.
Ваггит посмотрел на него глубоким, проницательным взглядом, полным уважения.
— Некоторые из них настоящие, — тихо сказал Ваггит.
В то время Фэллиону показалось, что Ваггит думает о какой-то задумчивой встрече. Фаллион не знал, что его отец заявил, что Фаллион был старой душой. Теперь он понял, что Ваггит имел в виду его.
Фаллион наблюдал свет внутри себя, исходящий из центральной точки прямо под его сердцем.
Это умение ткача огня, — понял он. Я черпаю силы, о существовании которых я даже не подозревал. Но какая польза мне видеть это?
Немного.
В этом было какое-то утешение. Фаллион ожидал, что его жизнь скоро закончится, и знал, что если это произойдет, он вернется снова.
Он заглянул внутрь себя, изучая свет. Он видел усики, тонкие нити, торчащие из горящего центра, как иглы морского ежа.
Шипы не мерцали и не шипели, как пламя свечи, и не казалось, что они могут умереть. Они были просто здесь, как рога на олене.
Фаллион извивался в своих цепях, и шипы света двигались вместе с ним.
Насколько ярко они могут сиять? – задумался Фаллион. Я ткач пламени. Я могу зажечь веточку пламени из ничего. Что я могу сделать с огнем внутри меня?
Он хотел, чтобы свет вышел, и вдруг он вспыхнул так поразительно ярко, что ему показалось, что вся комната была освещена.
Он висел там, зная, что его окутывает полная темнота, но все же видел комнату во всех подробностях: наручники, удерживавшие его брата, висели пустыми, замки открыты, а каменную стену затемнили пятна пота и мочи.
Частицы пыли и щебня отбрасывали тени на пол.
Крыса храбро завернула за угол другой камеры, теневой свет внутри нее подпрыгивал при движении, совершенно не замечая проницательного взгляда Фаллиона.
Фаллион восхищался зрелищем, когда пришел Шадоат. Он не слышал ее, не видел ни свечи, ни факела. Она пришла в кромешной темноте, как будто ей так нравилось. Только ее голос сообщил о ее присутствии, когда она обогнула край камеры.
— Итак, — весело сказала она, — спящий просыпается.
Фэллион всмотрелся в темноту на краю своей камеры и увидел ее за железной решеткой. Ее плоть была прозрачной, как желе, лишь намек на форму. В ее перегородке горел свет, борющийся маленький серый дух, не ярче крысиного. Но было что-то еще, чернота, которая, казалось, прикрепилась к его спине, какое-то существо неясной формы, вроде червя, и оно цеплялось за ее дух через маленькое ротообразное отверстие, как минога использует свой рот, чтобы держись за акулу.
Фаллион открыл глаза. Не было света, который мог бы раскрыть ее форму, и поэтому он позволил свету внутри себя сиять и изучал ее светом своего духа.
Она наблюдала за ним с пристальным интересом.
Я проснулся, сказал он. Чего ты хочешь от меня?
Шадоат не ответила не потому, что у нее его не было. Фаллион мог видеть это в ее глазах.
Она открыла замок его камеры, вошла внутрь, а затем, не спеша, подошла ближе. Она не остановилась, пока не прикоснулась к нему, стояла, прислонившись к нему, прижавшись грудью к его, вглядываясь ему в глаза.
Она была прекрасна, и Фэллион неловко пошевелился. Он был еще ребенком, и его фантазии о женщинах сводились исключительно к тому, чтобы держаться за руки или ощущать вкус поцелуя, но он в некоторой степени чувствовал, что значит быть мужчиной, желать ее больше, чем жизни и дыхания.
Ты должен увидеть себя, — сказала она. Из каждой твоей поры течет легкая кровь, как в былые времена.
Фэллион понятия не имел, о чем она говорит. В былые времена? Говорила ли она о ярких существах прошлого или имела в виду его из какой-то прошлой жизни?
Почему ты здесь? прошептала она.
Ты меня привел, — сказал он.
Она покачала головой. Не здесь, в этой клетке. Почему ты сейчас здесь, в этом мире?
Фаллион в недоумении покачал головой. Он хотел только выпить. За выпивку он рассказывал ей все, что знал, и целый день лгал.
— Ты знаешь ответ, — сказал Шадоат. Оно здесь, в огне, внутри тебя. Всмотритесь достаточно внимательно, и вы запомните
Но Фаллион чувствовал себя слишком усталым и слишком слабым, чтобы заглянуть внутрь себя в поисках ответа. Он поддался своей слабости, просто позволил себе висеть свободно. Не имело значения, порежут ли цепи его запястья. Свежая струя крови, струившаяся по его локтям, не имела значения.
Он повесил голову и потерял сознание.
Несколько часов спустя он снова проснулся и попытался вспомнить разговор.
Он полностью осознавал свет внутри себя, а также осознавал темное существо, обитающее в Шадоате.
Действительно ли это питало ее дух? Фаллион не был уверен, но теперь вспомнил, что его мать называла этот локус паразитом. Если это было так, то оно цеплялось за Шадоат, как раздутый клещ.
Однако если локус и питался, Фэллион этого не заметил. Он не видел кишечника или каких-то мускулов, которые высасывали пищу из духа.
Возможно, думал он, локус цепляется за дух лишь так, как анемон цепляется за корпус корабля, бездумно ловя свободную поездку по морю.
Нет, решил Фаллион, локус — не просто наездник. Это нечто большее. Это манипулятивно. Оно контролирует вещи. У него есть цель.
Но что?
Фаллион просмотрел слова Шадоата в поисках подсказок. Она не спрашивала о выкупе, как подобает пирату. Она также не искала местонахождение и расположение Посвященных его королевства, как это делал бы заклятый враг королевства.
На самом деле она задала только один вопрос. Почему ты здесь, в этом мире?
