Миррима считала, что он лучше этого.

— Итак, — настаивала Миррима. Три тысячи форсиблов и тысяча фунтов золота У нас есть сделка?

Шадоат покачала головой.

Я не знаю, смогу ли я подняться еще выше, — сказала Миррима. Кровавый металл становится все более редким, и я сомневаюсь, что в Мистаррии насчитывается более трех тысяч форсиблов. Братство Бельдинука недавно вторглось, и по этой причине многие из сил, возможно, уже были использованы. Более высокая цена может обанкротить нацию.

— К сожалению, — сказал Шадоат. Все это не имеет значения. Я не могу отдать тебе мальчиков. Они уже мертвы.

Миррима в шоке уставилась на него.

Им не суждено было быть спасенными, — продолжил Шадоат. Если бы я оставил их в живых, я уверен, что они вовремя пришли бы за мной.

Миррима почувствовала, как ее глаза затуманились, а сердце сжалось от горя. Она поддалась этому, встала на колени и рыдала.

— Могу я забрать их тела? — спросила она, ее разум был в тумане. Их следует похоронить в чертогах их отцов.

Шадоат покачала головой. Ничего не осталось. Я скормил их своим питомцам. Она махала направо и налево, своим стрэнги-саатам, прикованным цепью у основания трона.

Она победила меня, — подумала Миррима. Она знает это и наслаждается моей болью.

Миррима почувствовала, что скатывается в эмоциональную пропасть. Но затем она немного уловила равновесие.

Нет тел? – задумалась Миррима. Даже в ее шоке это казалось странным.

Миррима изучала детей на диване, ожидая ответа, задаваясь вопросом, сказала ли Шадоат правду, но они оба просто смотрели на нее, их лица были спокойными и невозмутимыми, идеальные маски.

— Очень хорошо, — сказала Миррима, все еще находясь в каком-то тумане. Я благодарю вас за публику. Тяжело, она отвернулась и ускользнула из дворца.

Но оказавшись снаружи, с каждым шагом она становилась сильнее и воодушевленнее.

Она ни на секунду не верила, что сможет выкупить принцев. На это было слишком много надежд. Шадоат строил армию здесь, на краю света. Не такая уж огромная армия по меркам Рофехавана или Индопала, но это была огромная армия для такого маленького королевства. Очевидно, у нее были амбиции. И если бы принцев Мистаррии освободили, они могли бы помешать этим амбициям.

Нет, Шадоат вряд ли продастся, если только у нее не возникнет острая потребность в золоте или кровавом металле.

И вряд ли она могла убить мальчиков. В будущем году они могут понадобиться ей в качестве заложников.

Мальчики живы, поняла Миррима. Если бы они были мертвы, Шадоат с удовольствием бросил бы их изломанные тела к моим ногам!

Мальчики живы, и я украду их обратно.

36

УМИРАЕМ ПО СТЕПЕНЯМ

Мудрый человек умирает постепенно. Он умирает от жадности. Он умирает от страха. Он умирает для всех мирских желаний. И когда он готов, он умирает для всего остального.

- Аятен, владыка древнего Индопала.

В своей камере Фаллион то приходил в сознание, то терял его, учась игнорировать рычание стрэнги-саатов, учась быть пленником.

Каждый раз, когда мучитель проходил мимо, Фаллиона предупреждал звук лязга ключей, за которым следовал стук, стук, топот ног в ботинках. Затем появлялся свет, благословенный свет, и в течение долгих минут после ухода зверя Фаллион наслаждался остаточным изображением факела, его пламенем, мягко извивающимся, шипящим, и восхитительным ароматом маслянистого дыма, оставшимся после него.

Иногда Фаллион смотрел, жив ли еще его брат. Джаз теперь редко просыпался. Цепи его не гремели; его дыхание стало медленным. Лишь каждые несколько часов он с трудом переводил дыхание и вдруг задыхался.

Они собираются убить его, — понял Фэллион.

Джаз был вторым в очереди на престол. Те, кто хотел Мистаррии настолько сильно, что убивал детей, придавали ему большое значение.

Но призом стал Фаллион. Он обладал правом первородства. Он был тем, кого убийцы хотели бы больше всего.

И, возможно, даже жители Мистаррии, надеялся он. Возможно, они тоже захотят меня настолько, чтобы заплатить за меня выкуп.

Он не мог себе этого представить. Он был ребенком, и от него было больше хлопот, чем он того стоил. Он не был каким-то великим королем, искусным в дипломатии и мудрым, превосходящим понимание простого народа.

Я никто, знал Фэллион. Они бы не хотели меня.

Но, тем не менее, он подозревал, что они заплатят, хотя бы для того, чтобы успокоить национальное сознание.

Видите, — говорил себе канцлер Вестхейвен, — я не позволил своим принцам умереть. Я хороший человек.

Мистаррия была богатой страной, одной из самых богатых в мире. Конечно, Вестхейвен заплатит.

Если бы он мог.

Фаллион вспомнил дым, поднимавшийся над дворцом на Дворах Прилива. Произошла жестокая битва, из тех, в которых падают нации.

Лоуикер Паршивец мог бы одержать победу, или же военачальники Интернука уже могли вторгнуться. Мистаррия может быть не чем иным, как угасающей мечтой о славе.

Никто не сможет меня спасти, — понял Фэллион. И поэтому я должен спасти себя. Но как?

Наручники были слишком тугими, чтобы он мог их ослабить. За дни, прошедшие после его заключения, они стали еще крепче. Его плоть опухла, и теперь его запястья были такими же большими, как у мужчины. Как бы он ни двигался, ему не удавалось устроиться поудобнее. Иногда, если он слишком сильно извивался, открывались раны, и кровь текла по рукам в подмышки, пахнув железом.

У него был только один актив. Огонь.

Но в его камере гореть было нечему. Ни кроваток, ни матрасов, ни деревянных стульев, ни балок. Возможно, его похитители знали о его способностях, поэтому не давали ему топлива.

Даже если бы у меня был огонь, что бы я с ним делал? Могу ли я сделать его достаточно горячим, чтобы расплавить мои цепи?

Возможно.

Но чтобы пережить такую ​​жару, Фаллиону придется принять Огонь как своего хозяина, стать подобным ткачам пламени из легенд, которые были настолько могущественны, что облачались только в живое пламя.

И таким образом, объятые пламенем, они поддались своим страстям, своему голоду и ходили с места на место, стремясь превратить мир в ад.

Отец Фаллиона сражался с такими существами. Они больше не были людьми.

Зачем мне это нужно? – задумался Фаллион. Зачем мне служить тому, что не служит мне?