…Аслауг удовлетворенно хлопнула в ладоши и объявила:

— Вот! Университетскими альпинистами называются люди с расстройством психики, в основном проявляющемся через навязчивую идею страдания ради личностного роста и командного духа. Вероятно, можно проследить историю такого психоза с монашеских орденов и католических университетов. Так вот: лунная колония в новелле Хайнлайна чертовски напоминает хозяйствующий монастырь, как у бенедиктинцев. Послушники обитают в тесных кельях, это в тексте называется «перенаселенным крольчатником».

— Но, — возразила Кристина, — там в тексте речь идет о супружеской паре.

— Формально да, — согласилась Аслауг, — хотя эротика там лишь чуть выше абсолютного эмоционального нуля. Так вот, жизнь в тесных подземных… Подлунных… Кельях, как дальше следует из текста, это своего рода плата страданием за пребывание в обществе университетских альпинистов, которое в каждом сюжетном ходе противопоставляется земному обществу. Толпе тупого жадного агрессивного сброда. Черт с ней, с Землей, я допускаю, что фантаст так видит. Но лунная колония в форме монастыря с кельями это абсурд. Если (согласно тексту) на Луне действуют добывающие шахты и коммерческие лаборатории, Луна — самоокупающийся проект. Что мешает сделать адекватный быт?

Она замолчала и занялась содержимым своей тарелки, давая понять, что вопрос не был риторическим, и подразумевает возможные ответы со стороны слушателей.

— Возможно, — произнес Вальтер, — фантаст просто не хотел рисовать утопию, поскольку считал, что тогда потеряется достоверность. Как тебе такая версия?

— Не очень, — сказала она, повертев вилкой в воздухе, — Речь ведь не о том, что на Луне у Хайнлайна отель три звездочки вместо желаемых пяти. Речь о том, что у него там типа спального хостела для чернорабочих довоенного Гонконга. По тексту раньше там было нечто типа кубрика-кишки на субмарине времен Второй мировой войны.

— Аслауг, — ласково окликнул Юлиан, — не наезжай так на Хайнлайна, он не нарочно.

— Разумеется! — она экспрессивно воздела вилку к небу (точнее к потолку), — Грузи всю мыслимую бяку на демона Бонхеффера, отмывай Хайнлайна до снежной белизны.

Юлиан задумчиво хмыкнул и налил себе рюмку узо. Кристина вклинилась с вопросом:

— Вроде бы демон Бонхеффера это о психологии распространения нацизма.

— Не только, — ответил консультант по яхтенному дизайну, — ведь нацизм лишь частный случай общего. Скажем так: восприятия обычая, как нормы, даже если обычай внедрен недавно и насильно. И даже если этот обычай — явный бред. Позже Оруэлл уточнил, что бредовый обычай опирается на двоемыслие: надо отрицать существование объективной действительности и учитывать действительность, которую отрицаешь.

— А если ближе к частному случаю Хайнлайна? — спросил генерал.

Консультант по ЯД кивнул, глотнул анисовой водки и ответил:

— Если ближе, то надо начать с загона для рабов в античных каменоломнях, от которого происходят и ночлежки при работных домах эры мануфактур, и матросские кубрики на каравеллах той же эры, и упомянутые кубрики-кишки на субмаринах 1940-х, и хостелы довоенного Гонконга, и бытовые модули лунной колонии у Хайнлайна. Все это обычай считать людей — орудиями по античному экономисту Варрону. Эти орудия бывают трех видов: говорящие — рабы, мычащие — быки, немые — повозки, лопаты, плуги. Логично не тратить на людей больше ресурсов, чем необходимо для их функционирования. Но, как видно из истории, есть нюанс, который всегда приводит такую схему к катастрофе.

— Людям активно не нравится такое скотское обращение, — заметила Кристина.

— Да, — согласился Юлиан, — так или иначе, схема общества, как загона для людей-рабов, настолько желанна для правящего класса любой эпохи, что внедряется в обычай.

Кристина моментально возразила:

— Минутку! А что, правящий класс не знает историю? В смысле, что такая схема всегда приходит к катастрофе?

— Правящий класс знает, — сказал Юлиан, — вот почему необходимо двоемыслие.

— Ладно, допустим… Но ты опять ушел от Хайнлайна к Оруэллу.

— Все ОК, я уже возвращаюсь. Хайнлайн не виноват, что в его лунной колонии комфорт жителей попал на последнее место, по остаточному принципу. Хайнлайн лишь перенес бредовый обычай, действующий в 1947-м, на поле будущего. Перенес механически, не задумываясь об уместности этого и еще ряда бредовых обычаев — для космической эры.

— У тебя, — заметил генерал, — смешались разные классы: рабочие, которым приходилось трудиться в скотских условиях, и университетские альпинисты с культом трудностей.

— Классы разные, — согласился консультант по ЯД, — но массовая культура у них общая, построенная на антигедонизме и социал-дарвинизме. Отсюда и демон Бонхеффера.

Генерал весьма скептически покачал головой.

— Ты произнес слово «антигедонизм» с такой брезгливостью, а между тем, без отказа от погони за удовольствиями не было бы даже 1-й космической эры.

— Слово «даже» лишнее, — отреагировала Аслауг, уже успевшая съесть все, что хотела.

— Вот сейчас я не поняла, — призналась Кристина.

— Это просто, — Аслауг улыбнулась, — 1-я космическая эра была частью большой ошибки цивилизации. В 1918-м, или хотя бы в 1945-м следовало уйти от схемы государств, явно негодной для условий начавшейся машинно-технологической революции. Однако была сделана абсурдная попытка втиснуть МТР в рамки этой схемы. Все равно, что впихнуть цыпленка в как-то склеенные обломки яичной скорлупы. Получилось нечто уродливое, диспропорциональное и нежизнеспособное, ориентированное на войну при абсурдном государственном миротворчестве.

— Минутку… Почему абсурдном?

— Потому, что смысл государств – война и только война. Они возникли, как социальная конструкция для войны, они не способны ни на что, кроме войны и поэтому они всегда стремятся к войне, ведь без войны они теряют ориентир существования и гибнут. Но с другой стороны МТР раскрыла потенциал оружия, разрушительного для критической инфраструктуры государств, так что война в новых условиях обрекала государства на гибель. Потому государства сначала накачивали допинг в военный сектор МТР, но на следующей фазе, испугавшись последствий стали перекрывать кислород всей МТР. И судьбой 1-й космической эры стала смерть от удушья после героического взлета.

Аслауг замолчала и приступила к смешиванию коктейля из кофе, бренди и коричного сиропа. Кристина тоже помолчала немного и поинтересовалась:

— Если все так, тогда что дальше?

— Дальше второй цикл допинга и удушения. Дальше третий, и на нем, как в сказке, эта абсурдная игра сломалась. Несколько подрывных технологий утекли в лужу теневого бизнеса. Теперь их называют дарами Каимитиро.

— Это понятно, — сказала Кристина, — а дальше? К чему приведет 3-я космическая эра?

— К джамблям, — моментально ответил Юлиан.

— Это был спойлер, — также моментально отреагировала Аслауг на его реплику.

Консультант по ЯД растопырил руки, развернув раскрытые ладони вверх.

— Если это спойлер, то что тогда баллада Чоэ Трэй о листьях межзвездной капусты?

— А может, Штеллены еще не слышали, — предположила она.

— Гм… — генерал выразительно поднял брови.

— Мы действительно еще не слышали, — сказала Кристина.

— В таком случае… — произнесла Аслауг, прервалась, чтобы попробовать свой коктейль, довольно причмокнула, улыбнулась и повторила с начала, — …В таком случае, я изложу гипотетическую суть дела в скучной прозе. Извиняюсь: я астрофизик, а не бард, так что введение будет теоретическим, об универсальности инсектулхоидных форм разума.

…

В устном введении Аслауг попыталась конспективно и не слишком скучно пересказать недавнюю статью Ликэ Рэм о компактности множества форм разумной жизни. Термин «инсектулхоидные» при всем своем мистическом изяществе, обозначали лишь пределы возможной стереометрии и кинематики подобных форм. Аслауг избежала залипания в трясину обобщенной теории самоорганизации для неравновесного хаоса, сославшись, впрочем, на уже классические монографии 1980-х. Далее она перешла к менее скучной теории коалиционных игр, определяющей стратегию любых стайных существ. Тут она затронула политику, показав, как единая коалиция (первобытное сообщество в играх с природой) раскололась на взаимно-враждебные коалиции (классовая система).