— Я без понятия, — призналась Кира, — обычно такие дизайн-идеи рисуются просто так и заливаются в персональный блог-альбом. Отраслевое развлечение за чашкой кофе или кружкой пива в кругу коллег.

— Но, — заметил Перрен, — полный проект производства любого автомобиля это все-таки намного более трудоемкий процесс, чем любительское цифровое рисование котиков.

— Так было до LIR, однако теперь… — Каури не стала договаривать фразу, выразительно развела руками, на несколько секунд отпустив старомодное рулевое колесо. По мнению Перрена, подобный жест при довольно быстрой езде по весьма скверной грунтовке был рискованным, но Каури, видимо, знала, что делает – проблем не возникло…

…И мысли Перрена сфокусировались на аббревиатуре LIR, означавшей: Last Industrial Revolution. Глобально-лояльные медиа называли эту индустриальную революцию либо просто номером: i5, либо по главному признаку: роботоциклической революцией. Если опираться на классику политэкономии, не фюзорная энергетика, не генная инженерия с использованием молекулярного дизассемблера, а именно робототехнический цикл стал главным пунктом. То, что называлось роботами в двух предыдущих революциях, было средствами авто-механизации, не более. Они не соответствовали определению, которое

следовало из пьесы R.U.R. Карела Чапека, автора слова «робот»: не заменяли человека-рабочего у станка, а лишь заменяли собой старый станок. Новый станок — псевдо-робот оказывался более эффективным и потреблял меньше живого труда, однако он требовал создания новой отрасли для своей постройки и обслуживания. Эта отрасль поглощала львиную долю выгод от псевдо-роботизации. А смысл роботоциклической революции состоял в развороте к идее Чапека: роботы заменяют людей-рабочих непосредственно, роботы сами себя производят, роботы сами себя обслуживают. Кстати, слово «рурфаб» появилось из сочетания «R.U.R.» и «fabricator»…

…Представление о Последней индустриальной революции (LIR) возникло из обычного экономического анализа последствий R.U.R. Получалось, что при роботизации цепи от природных ресурсов до продукции, цена индустриального процесса стремится к нулю. Дальше ничего принципиально нового в экономическом смысле не сможет произойти, поскольку практически нулевая себестоимость материальных благ это предел товарно-денежной схемы. Научно-технический прогресс продолжится на иной базе. Не на базе ценовых отношений, которые доминировали в мире 500 лет и уже казались вечными…

…Кстати (вспомнил Перрен) модель машинной разработки проекта на всем интервале между идеей и производством изделий возникла еще при i3 (НТР середины XX века) и сформировалась при i4 (цифровой революции начала XXI века). Теперь, при i5…

— О чем ты так глубоко задумался? — полюбопытствовала Каури, как бы выдернув его из трясины экономико-исторической рефлексии

— Вспоминаю вопрос Дугласа Рэнвилла, — ответил он.

— Рэнвилла? — удивилась она, — Нобелевского кретина, твоего шефа в 7-м комитете?

— Я уже объяснял: ООН всегда нужна экзистенциальная мировая угроза.

— Да, ты объяснял. Но о чем тут задумываться?

— О том, для чего в этой прекрасной истории нужны люди, — сказал Перрен.

— Люди это не то, что для чего-то, а то, для чего все, — мгновенно отреагировала Каури.

— Да, Кира, мне знаком этот афоризм аргонавтов, однако подобный ответ ничего не дает конкретному человеку. Обычному человеку, который не умеет генерировать идеи.

— Хм… Этот обычный человек, что, не может нафантазировать вообще никакую идею?

— Да. Представь: таких людей большинство.

— Не представляю, — ответила Каури и отвлеклась на дорогу, становившуюся несколько сложнее. Ландшафт менялся с почти идеально ровной сухой саванны на иную саванну: более влажную и пересеченную руслами ручьев, которые в этом сезоне уже понемногу наполнялись водой.

Она переехала через очередной ручей по едва заметному броду, и повторила:

— Не представляю! У каждого человека есть фантазии. Оуэн при таких вопросах иногда цитирует Грума, эпопею «Форрест Гамп». Или точнее: он цитирует экранизацию. Это в смысле, что даже индивид с легкой дебильностью, мешающей освоить грамоту, вообще говоря, может придумать любопытнее вещи.

— Форрест Гамп это вымысел, — заметил Перрен.

— Да, — невозмутимо согласилась она, — однако, если говорить о просто посредственных обыкновенных людях, то я сама могу привести дюжину таких реальных случаев.

— Приведи хоть один прямо сейчас, — предложил он.

— ОК, вот случай Амоса Джефо, афроамериканца-марлита из Алабамы.

— Ты сказала: марлита?

— Да. Религиозное движение в честь Боба Марли. Панафриканцы вроде растафари: тоже одеваются в цвета эфиопского флага и курят ганджу, только не заплетают дреды. Семья Джефо задумала паломничество в Эфиопию, но в пути узнала, как там, и благоразумно остановилась в Ливии. Агентство абсорбции как раз предложило бесплатные хомстеды колонистам у возрожденного пресноводного моря Феззан. Освоившись, семья Джефо решила: хижина с огородом это здорово, а местный обычай таков, что можно получать многие бытовые товары просто так, однако хочется чего-то еще. Работа на ближайшем предприятии — верфи SPUH не очень привлекала, а таланта к бизнесу у них не было.

— Минутку, — встрял Перрен, — какая верфь на таком озере, хотя оно названо морем?

— Небесная верфь. Грузовые дирижабли. Кстати, я оказалась там, чтобы заказать 8 таких грузовиков для Оуэна, потому узнала эту историю. Итак: Амос Джефо искал занятие по склонностям и способностям. Склонностей у него мало. Способностей еще меньше. Он просто хороший парень. Так что, поиски затягивались, и пока Амос развлекался всякой кулинарией, а лучше всего ему удавались пирожки. То кухонное сырье, из которого они делаются, практически бесплатное в ливийской глубинке, и Амос заряжал пирожки под сотню штук: меньшую часть на стол, а большую часть на продажу прямо с участка. Там обычное дело такие продажи. Ставится стол с прозрачным контейнером и рядом доска с прайс-листом. Пишется номер эккаунта и ставится коробка для кэша. Клиент сам берет товар и сам платит. Или не платит, если хочет кушать когда денег нет.

— Странный обычай, — прокомментировал Перрен.

— Разумный обычай для благополучного общества, — возразила Каури, — пирожки всегда получались чуть-чуть разные, поскольку скучно каждый раз делать одинаково, а порой Амос хаотично экспериментировал: добавлял в тесто что-то новое для вкуса, цвета или аромата. Торговля шла так себе, однако что-то приносила, при том, что семья Джефо не особенно рассчитывала на это: сколько пришло, столько и ладно. Но однажды в начале творения партии пирожков, Амос вспомнил припев из песенки ямайских растафари: …These are green pies With two eyes You feel gaze of it When you eat… Под обаянием этого четверостишья, Амос добавил в тесто — какую-то травку и украсил пирожки перед запеканием чем-то вроде вспенивающегося отвердевающего крема, что привело, хотя не с первой попытки, к изделиям болотно-зеленого цвета с парой этаких контрастных пимпочек, похожих на выпученные глаза, как у рыбы-телескопа. И вот по загадочным законом пищевой психологии, такие глазастые зеленые пирожки привели в совершенный восторг многих потребителей. Они бомбили Амоса звонками и твитами с просьбой повторить, и еще повторить, и еще. Пирожков все сильнее не хватило, ведь в распоряжении Амоса был лишь старый кухонный комбайн. Я познакомилась с ним или точнее он со мной именно в связи с этим: он узнал, что я работаю на Оуэна, у которого большой пищевой бизнес. Дальше я послала Оуэну фото этих глазастых пирожков, ему понравилось, теперь они в ассортименте HortuX, а у Амоса есть доход вроде роялти.

Каури замолчала, сосредоточившись на управлении машиной при переезде очередного ручья вброд. Перрен успел за это время осмыслить услышанное, и затем спросил:

— А если бы мистер Джефо не наткнулся на идею глазастых пирожков?

— Ну… — Каури пожала плечами, — …Тогда, вероятно, позже он наткнулся бы на что-то аналогичное. Это закономерность любой не конвейерной деятельности: занимаясь чем угодно без регламента, непременно натыкаешься на что-то этакое.