Дина осторожно положила на ладонь еще несколько снежных кубиков и направилась в гостиную. Луна была не из тех, кто приветливо выбегала навстречу гостям. Она могла даже не открыть дверь, если не хотела прерывать чтение интересной книги, например.

– Ты спишь? Где ты? Извини, если мешаю, но Федя…Ему очень плохо… Скорая приезжала. Понимаешь? Я не знаю, что делать… Федя… Он… – Дина опять ощутила в горле предательский комок, который мешал говорить. Объятия. Ей нужны утешающие объятия Луны. Луна обнимет за талию, и все наладится. В этот момент Дина чувствовала себя такой маленькой и беззащитной. Что такое ее пятнадцать лет перед злыми кружевами судьбы?

Дина застыла в дверном проеме гостиной. Луна неподвижно стояла перед окном. Медовый свет мягко струился по комнате, так что женская фигура казалась темной и с размытыми очертаниями. Дина сфокусировала взгляд и с изумлением обнаружила, что стопы Луны не касались пола.

Сахарная пудра сделала кожу липкой, и Дина уставилась на кубики рахат-лукума, только бы не глядеть поверх головы Луны. Сердце почему-то переместилось в виски, и стучало там теперь, как сумасшедшее. Дина съела лакомство и тщательно вылизала ладонь. Слезы застыли в глазах, а где-то внутри живота нарастал крик. Он был подобен приближающему поезду. Еще минута-вторая, и ворвется с шумом в пространство, громыханием заглушая все остальные звуки.

Дина пригладила складки на белой блузке и стряхнула невидимые крошки с клетчатой юбки. Крик нарастал, болезненно двигаясь внутри грудной клетки. Ей стоило поднять голову и открыть рот. То был бы момент освобождения, но она стиснула губы и накрыла лицо руками. Тело затряслось в крупной дрожи, когда внезапно пришло осознание: Луна не стояла перед окном, она… Глаза, привыкшие к яркому свету, разглядели веревку, которая выходила словно из затылка Луны.

Дина, по-прежнему сильно сжимая рот руками, резко развернулась и вернулась на кухню. Смотрела на рахат-лукум, восхищаясь как золото солнца, оставляет блики на кристалликах сахара, и тогда разомкнула губы, но не для того, чтобы заорать, а чтобы проглотить остатки лакомства. А потом, захватив рюкзак, вышла из квартиры и поднялась на третий этаж. Она чувствовала, как постепенно каменели мышцы лица, когда перед внутренним взором вновь и вновь появлялось изображение предсмертной маски Луны: отекшая челюсть и разбухший язык.

Дина ключом открыла дверь в свою квартиру и сразу же окунулась в запахи клея из крахмала и новеньких обоев. Мама стояла на коленях и тряпкой намывала пол в коридоре. На кухне разговаривал кто-то еще.

– Ну что ты застыла? Иди переоденься и помоги нам, – женщина ловко собирала остатки клея тряпкой, которую затем споласкивала в тазу с водой.

Дина аккуратно обошла маму, стараясь не задеть ее ногами, и вдруг ощутила, как линолеум расползся в стороны и появилась черная дыра. Стены затрепыхались точно листы бумаги на сквозняке, и Дина полетела в пропасть. Там, в бесконечной темноте, кто-то кричал. Цветы внутри ее грудной клетки почернели и засохли. Оранжевые лилии, розовые пионы и нежные головки васильков не скукожились, как это обычно бывало во время тревоги или боли. Они окончательно погибли. Что-то сломалось. Что-то закончилось.

Луна больше никогда не обнимет меня за талию. Никогда. Не обнимет. За талию.

***

Зоя не менялась. Всегда была крепкой и подтянутой. На ее предплечьях бугрились мышцы, и, не смотря на возраст, лицо покрывали только мелкие морщинки вокруг глаз. Дина знала, что мама никогда не пользовалась декоративной косметикой, слегка поседевшие волосы стригла коротко, а в одежде предпочитала спортивно-повседневный стиль.

И теперь, с волнением заглядывая в глаза напротив, Дина поняла, что мама осталась прежней. Весь мир изменился, но не она. Такой же равнодушно-отстраненный взгляд, натянутые губы-ниточки и широкие прямые брови, никогда не видавшие пинцета.

Дина стояла на пороге, ожидая приглашения. Не к себе домой пришла.

Зоя внимательно рассмотрела дочь, будто в замедленной съемке, по вертикали, от обуви до прически, и даже не попыталась скрыть разочарование.

– Заходи, – сказала она и направилась в гостиную.

Не на кухню, – отметила про себя Дина.

Разве не так принято в гостеприимных домах? Конечно, она все равно и кусочка не проглотила бы, находясь рядом с матерью, но эта подробность все равно запечатлелась в сознании, как неприятный факт.

В квартире было чисто. На журнальном столике хоть сейчас аппендицит вырезай – ни пылинки. И дело не в том, что Зоя ожидала гостей. Нет, она всегда была патологической чистюлей. Кровать Дины заправлялась, прежде, чем она заканчивала с завтраком. В мойке никогда не стояли грязные чашки, а к босым пяткам не прилипали крошки от печенья. И даже когда Зоя, много лет работающая санитаркой в отделении для лежачих терапевтического отделения, уходила в сутки смену, в квартире каким-то загадочным образом сохранялся идеальный порядок.

– Как дела? Как здоровье? – спросила Зоя, когда Дина со вздохом облегчения упала на диван. Сама она, закинув ногу на ногу, уселась напротив дочери в кресло.

– Ну-у-у. Все нормально. Я… Славуня неплохо учится, Митя работает грузчиком. Он хочет поступить следующей осенью в… – Дина мучительно подбирала слова, не соображая какая эмоция уместна в этом разговоре. Радоваться о встрече с матерью, или обижаться, учитывая, что матери, собственно, было наплевать на дочь все эти годы?

– Я в курсе, – перебила Зоя, скрещивая ладони, вздутые от вен. – С Митей я созваниваюсь каждый день.

Дину словно окатили ледяной водой. Она про это не знала. Пытаясь не подавать виду, решила сразу перейти к нужной теме:

– Я сейчас работаю с психологом в связи с тем, что я… ну э-э-э… Я уже давно пытаюсь похудеть, и мы с Ириной, с психологом, пытаемся отыскать причины. Что-то в этом роде.

Зоя ухмыльнулась, резко наклонилась вперед и поставила локти на колени:

– А-а-а! Как обычно виновата мать. Все проблемы из детства. По-моему, все эти психологи – шарлатаны, вымогающие деньги из особо чувствительных людей. Я, конечно, не врач, а обычная жопомойка, но и мне очевидно: чтобы похудеть, нужно меньше жрать и больше двигаться. Разговоры не помогут сбросить килограммы.

– Пожалуйста, не обесценивай мои чувства.

– Ой, вот только не надо этого! Говоришь словами своей этой Ирины. Хочешь, чтобы я попросила прощение, что проводила с тобой мало времени? Ну прости. Мы жили в тяжелое время. Твой папка, царство ему небесное, сначала бухал, а потом ходил по бабам, блять, как кобель озабоченный. Знаешь, почему у тебя не было подарка на девятилетие? Володя стащил отложенные деньги на велосипед и купил своей очередной шлюшке пальто, – Зоя говорила холодно, почти без эмоций, и от этого Дина покрывалась колючими мурашками. – Только вот со своей Ириной ты вряд ли говоришь про отца. Меня обсуждаете. Ну валяйте! Что еще? За что еще попросить прощение? Давай!

Дина с трудом сдерживала слезы. В ее представлении беседа должна была течь по-другому. Кончено, она не ожидала теплых объятий матери, но и такой резкой реакции тоже. А еще больно было услышать такое про отца. Воспоминания Дины хранили образ доброго и светлого человека. Он, будучи пьяным, часто садил дочку на колени и от всего сердца просил прощение за то, что он такой никудышный, а потом осыпал комплиментами. Так что Дина росла с убеждением, как она умна и красива. Потому что папа так сказал.

– Хватит! Я просто… – Дина вдруг забыла те вопросы, которые подготовила по дороге в Минск. Теперь в пустой голове гулял сквозняк. Она только сейчас заметила, что так и не сняла туфли и сумочку держала прямо на груди, будто ее хотели отобрать. – Ладно. Я лучше пойду. На улице меня ждет подруга.

Зоя вновь закинула ногу на ногу и спросила:

– Это все? Не похоже, что ты выполнила задание Ирины.

В гостиной было неуютно. Солнце спряталось за тучей, ползущей по голубому небу. Из приоткрытого окна потянуло холодом. Дина все никак не решалась уйти. Она знала, что мама будет внимательно наблюдать за ее неловкими попытками подняться.