– Я? – вскрикивает она. – Я? Да ты чуть не убил меня! Что с тобой такое…

Выглядываю из-за края дивана ровно в тот момент, когда она, развернувшись, бьет его ладонью по лицу. Но стоит ее ладони коснуться лица, почти одновременно с долетевшим до меня звонким шлепком, как он реагирует – будто по законам физики, где каждая сила порождает равную ей обратную реакцию. Лишь только ее ладонь хлещет по его щеке, как он выбрасывает кулак ей в лицо. Они похожи на двух игроков в теннис, которые по очереди бьют по мячу. Так все быстро.

Ее голова с хрустом откидывается назад. Она на мгновение застывает. Лицо у нее все бледное, на нем написано удивление. Мое сердце останавливается. В голове стучит, и в промежутках между ударами, когда я еще могу о чем-то думать, перед глазами калейдоскопом пролетает жизнь.

Яркие мгновения радости. Тяжелая грусть. Но в основном сожаления.

Собираю воедино ниточки своей жизни – все, что удается подхватить в столь бесконечно малую долю секунды, будто я в спешке покидаю горящее здание. Хватаю все, что у меня есть.

Колени женщины подкашиваются, словно из ее ног испарились кости. Она падает. Раздается еще один приглушенный стук – это ее затылок с размаху бьется об угол стола. А затем и третий – она обрушивается на пол.

Не верю в то, что произошло. Я вкопан в землю, беспомощный, как и она, воздух застрял в легких. Он, этот мужчина, тоже застыл на месте. Стоит над ней, прикрыв ладонью рот. Один удар сердца, другой, и вот он снова зашевелился. Падает на колени и, кажется, шепчет ее имя. Мне с моего места не так хорошо слышно – кажется, что-то наподобие «шельма, ну как так?». Нет, быть такого не может. Привожу себя в чувство, чтобы сделать ноги, но вдруг понимаю, что не могу. Не могу оторвать глаза от него, от того, что он делает. Он нежно гладит ее по щеке, произносит то, что должно быть ее именем, в отчаянии. Шелл, Шелл, Шелл. Потом бьет ее по щеке чуть сильнее, но ее голова безвольно откидывается. Он на мгновение зависает над ней, затем прикладывается ухом ко рту – дышит ли она? Пять, шесть, семь секунд пребывает в такой позе, а затем встает. И, закрыв лицо руками, издает вопль.

Еще один удар сердца, и он снова приходит в движение.

Из своего укрытия наблюдаю за ним – он словно обезумел. Размахивает руками, вертит головой. Действия его случайны, почти бессмысленны. Он бросается в мою часть комнаты и вытирает ботинки, затем – к столу, где подбирает что-то звенящее. Возможно, ключи. Потом обратно, роется, ищет что-то, а я в это время хочу лишь одного: чтобы он ушел и все закончилось. В руках у него пиджак. Он снова устремляется к обеденной зоне. Прежде чем опять забегать кругами, он наклоняется вниз, и я теряю его из вида. Затем вновь появляется в дальнем конце комнаты, в руке у него бокал, который он умудряется выронить. Бокал разбивается вдребезги, он ругается и руками собирает в карман пиджака осколки. Все это я наблюдаю из-за своего обтянутого кожей укрытия.

Меня охватывает паника. Я должен его остановить. Но теперь уже слишком поздно. Надо вызвать полицию. Переворачиваюсь на живот, хочу встать, но что-то меня останавливает. Я не знаю этого человека. Откуда мне знать, на что он способен? Отметаю эту мысль. На самом деле боюсь я себя самого. Знаю, на что я способен. И тем не менее так и не шевелюсь.

Он стоит над женщиной, уронив голову себе на грудь. Бормочет что-то, не разобрать. Вдруг резко поднимает голову. Достает носовой платок и начинает оттирать бутылку, которая теперь у него в руках. Закончив, аккуратно ставит ее на стол, быстро осматривает, передумывает и снова берет ее. Размышляет, затем выливает содержимое на тело женщины, спускается на колени и вкладывает бутылку горлышком ей в ладонь. Снова встает и критически оглядывает получившуюся картину. Безумие явно прошло, уступив место холодному расчету.

Он делает шаг назад. Смотрит. Еще один шаг назад. Опять смотрит. Уходит. В прихожей хлопает дверь. С этим хлопком наконец и я возвращаюсь в реальность.

Я здесь, в комнате, с женщиной, которая умерла.

Поднимаюсь из-за дивана, и к ногам снова приливает кровь. Комната кажется другой. Словно картина, на которую добавили пару новых штрихов. На спинке дивана висит бледно-розовый пиджак. Обложка от пластинки аккуратно лежит на полу, а менее чем в пяти футах от нее – сама пластинка, разломанная надвое. Проигрыватель настойчиво шипит, требуя внимания.

В голове снова стучит, отчего сердце начинает гулко биться. Подбегаю к женщине, трогаю ее шею, надеясь нащупать хоть частицу жизни. Кожа под моими пальцами еще теплая, но, коснувшись, сразу понимаю: она мертва. Нужно уходить, ведь это теперь место преступления, однако что-то удерживает меня. Я стою и смотрю на нее. Ее волосы цвета красного дерева кудрями осыпают лицо, она все еще кажется живой. Белая блузка в пятнах от красного вина похожа на карту. Хочется привести ее в порядок, расправить юбку, которая вся закрутилась и вывернулась так же, как ее ноги.

Тишина в комнате давит. Пора уходить. Озираюсь вокруг, прямо как тот мужчина, и попадаю в его же ловушку – разрываюсь между чувством вины и необходимостью действовать быстро. Надо бежать отсюда. Нельзя находиться рядом с трупом. Только взгляните на меня: я бродяга, и убийство проще всего повесить на меня. Бросаюсь к дивану, хватаю пальто с ботинками. Ошалело озираюсь, не забыл ли чего. Но больше у меня ничего и нет – только то, что надето и в руках. Чуть не наступаю на что-то; нагибаюсь подобрать, однако в последний момент решаю ничего не трогать на месте преступления.

В последний раз гляжу на нее. Она красива – была красива, – о чем говорит ее лицо, укрытое красно-коричневыми кудрями. Повернувшись к двери, чувствую, как слезятся глаза, и я не могу ничего с этим поделать. По щекам льются слезы. Я не знал ее, хотя мог бы. Может быть, она бы мне даже понравилась.

Быстро шагаю по коридору, вновь мимоходом удивившись своему лицу в зеркале. Это все еще я. Однако я изменился. Помолодел? Нет, пожалуй, потерял в выразительности. Останавливаюсь и бросаюсь обратно в комнату, чтобы протереть все предметы, которых касался. Ручку двери, диван. Все, что вспомнил. Потом выхожу, закрываю за собой дверь и влажным краем пальто вытираю ручку с внешней стороны.

Стою босиком на холодном кафеле и чувствую, как колотится сердце. Полиция – вот о чем я думаю; если парень вызвал полицию и меня обнаружат здесь в таком виде, я пропал. Уверен, что слышу вдалеке сирену. Пора сваливать.

Разворачиваю пальто, и на викторианскую плитку вываливаются ботинки. К коже будто приложили что-то холодное и твердое, но я только сильнее закутываюсь. Пальто такое влажное и тяжелое – я будто по шею провалился в грязь. Через рукав берусь за ручку двери и оказываюсь на улице. Поток холодного ночного воздуха бьет в лицо, врывается в легкие. Делаю вдох и, опустив голову, бегу. Надо бы спрятаться. Такие, как я, прятаться умеют, но сегодня мне предстоит спрятаться от себя самого, потому что уже чувствую, как меня накрывает. Клаустрофобия, неизбежность встречи с собой в собственной голове, а когда это случится, мне придется отринуть свое я, стать никем. Не от полиции я прячусь, вовсе нет.

Раньше. Раньше, когда я был как ты, у меня были такие же блага и проблемы. Знаю, ты уверен, мы появляемся из ниоткуда, измазанные грязью, просто материализуемся на улице, но это не так. Запомни, мы все приходим сюда из какого-то теплого местечка. Которое покинули, лишь когда необходимость уйти перевесила все остальное; ведь, останься мы там, тяжесть проблем стала бы невыносимой. Раньше я был таким же, как ты. Например, у меня когда-то был брат.

Обогнув вход в метро станции «Гайд-парк», я останавливаюсь, чтобы перевести дух. Затем, пригнув голову, устремляюсь к Вестминстеру – Зеленой зоне, – от моей чересчур резвой походки чуть не рвутся сухожилия: каждый шаг я стараюсь сделать максимально широким, насколько это вообще возможно в мокрой одежде.