«Марина, ты прочтешь это, когда меня уже не будет. Никого ни в чем не вини. Я ни на кого не в обиде. Просто я очень устал. Ты знаешь, и все знают, в чем дело. Сыну и матери скажи, что произошел сердечный приступ. Все будет хорошо, только постарайся помочь моему сыну. Прости за все».
Внизу стояла аккуратная отцовская подпись.
Подняв голову, мой взгляд остановился на часах, висевших рядом с книжной полкой. Стрелки на часах навсегда замерли на времени гибели отца: десять двадцать. Под ложечкой у меня почему-то заныло, как и тогда, много лет назад, в день его суицида.
2008
Не останавливайся!
– Сними свой крестик! – командует шеф. Я мешкаю. – Ну?!… – Он сердито смотрит на меня.
Я убираю с лобового стекла табличку с красным крестом. Шеф торопит. Предстоит встреча с важным спонсором, который обещает деньги для нового оборудования. Спонсору выгодно: после благотворительности его фирма получит хорошие льготы по кредитам, будут планы по расширению поставок. Шефу тоже выгодно: после подписания клиника получит хорошее оборудование, а сам он – хорошие «откаты». Рука руку моет. Всем хорошо, всем выгодно! Шеф что-то бормочет о том, как медленно тащимся. Впереди пробка. Все едут медленно— ДТП. Еще нет ни гаишников, ни скорой. В правом ряду разбитая легковушка, в кювете – Газель. Опершись, о Газель стоит мужчина с окровавленным лицом. Шатаясь, он пытается голосовать. Я невольно притормаживаю.
– Не останавливайся, ккк…?! – рявкает шеф. Едь! Не вздумай заниматься тут десмургией или еще реанимамацией… Едь, кому говорю! – Я нажимаю на акселератор.
В конце встречи со спонсором, которая завершилась подписанием договора, шефу звонит мобильный.
– Что?! Как?!… Сашка, да ты что! – По разговору догадываюсь, что он говорит с нашим реаниматологом.
– Света… – Лицо шефа сильно напряженно, сосредоточенно. Он не обращает ни на кого внимания, даже на спонсора. – Разрыв чего?!… И еще что? Как, ккак?! А где это случилось? Что?! Она в Газели сидела, на нашей трассе?
Назад гоним еще быстрее. На месте ДТП стоят в кювете разбитая Газель и на обочине машина гаишников.
– Не останавливайся! – кричит мне шеф. Я машинально чуть притормаживаю перед машиной ГАИ, но не думаю останавливаться.
– У Светы моей переломы и подозрение на разрыв селезенки… Представляешь? Жми, давай! В этой дурацкой Газели, которая торчала там, надо же… Кто там сегодня по травме и по хирургии дежурит?
01.02.23.
Братья
1.
Мать наклонилась, чтобы поднять с пола тяжелый чугун, заполненный овощами, но, приподняв его на небольшую высоту, не удержала, уронила, охнула и присела на корточки.
– Вже не можу чавун тягты. Важко… – тихо проговорила она.
Алексей, проходивший мимо веранды, увидев эту сцену, наклонился, поднял чугун и спросил:
– Ма, ты прям тяжелоатлетка! Куда его надо отнести?
– На группку поставь, та приходь, хочу шось казать тебе…
Алексей отнес чугун и вернулся на веранду. Мать уже сидела на скамье, заставленной банками с солеными огурцами, помидорами, вареньем.
– Седай. – Мать указала на небольшой свободный участок скамьи. – Сбираю вам вот…
– Нет, я ничего этого не возьму! Ну, если только по банке томатов с огурцами и баночку вишневого варенья, – качая отрицательно головой, сказал Алексей. – Но если позычешь у Степана прицеп от КамАЗа да гроши дашь, чтоб на кордоне не останавливали, то возьму. Все возьму! – прищурил он левый глаз и присел рядом с матерью. Через некоторое время мать продолжила:
– Ты не во́зьмешь, так хай твоя Ксанка возьме, я скажу, шоб все взяли. У вас семья – съедите, а мене надо полки свобождать, скоро лето. Машина у вас большая… А где все?
– В музей пошли.
– Куды?! – удивилась мать.
– Куда-куда, пошли гулять, потом перезвонили, сказали, что зашли в музей, ваш районный. Детям интересно…
– А ты чего не пошов?
– Так, я с машиной своей перед дорогой занимался, и я уже был там.
– Говорят, что там деда твого Александра Глебовича фотография и статья о нем. Он это… хфорсировав Днепр у войну.
– Знаю, смотрел. – Алексей достал из пачки сигарету.
– Тогда молодец.
Через некоторое время мать спросила:
– Слухай, а можно тебе спросить?
– О чем? Что курю? – снова прищурил глаз Алексей и вопросительно кивнул.
– Та шо ты палишь, то погано… Я хотила тебе про Максимку спитать.
– Чего?!
– Да ты тилько не нервничай… – Мать опустила глаза и стала смотреть куда-то вниз, Алесей стал быстро крутить в руках сигарету.
– Что ты еще хочешь спросить?
– Чего?.. А если Максим не твой, а… Она же мисяца два ти три жила там, у той Праге, а потом ще не раз ездила в этот… как его? Кряков… И все то надовго. Все какие-то курсы у ней были.
Алексей резко встал, взял в рот сигарету и двинулся к входной двери.
– Кто это тебе все наговорил? Не Глеб же! Или… Галка? – резко спросил он на ходу, зажигая сигарету.
Через некоторое время Ольга Петровна продолжила:
– Так ты ж мне сам то все казал, коли Максимка був совсем малэнький, – поникшим голосом ответила Ольга Петровна.
Алексей затянулся сигаретой, выдыхая дым на улицу. Он встал в дверном проеме, посматривая на входную калитку.
– Что ты хочешь, ма? – внешне успокоившись, спросил Алексей. Он продолжал стоять в дверях.
Мать медленно встала, взяла палку, на которую опиралась во время ходьбы, и приблизилась к говорившему.
– Шо хо́чу? А то, что ты мой сын! Что все годы ни за кого так сердце не болить, як за тебя! – Ольга Петровна попыталась поймать его взгляд и прошла мимо сына во двор.
– Что ты предлагаешь? – Алексей отвернулся от матери, чтобы выдохнуть дым. Он собирался уже выйти на огород, чтобы прекратить начатый разговор.
– Стий! – заметив его движение, вскрикнула Ольга Петровна.
– Чего? – нехотя откликнулся Алексей.
– А ты, взяв бы, да и попросив бы гроши у Глеба на експертизу, а? – неожиданно спросила мать.
– На что?! На какую это экспертизу? – Алексей глубоко затянулся. – Это тебя кто, Галина надоумила про експертизу?! – Он повысил голос, снова посмотрел на калитку, потом на мать. Отвернулся, сплюнул, затянулся.
Мать, опираясь на палку, села на скамью, стоящую рядом с верандой. На дворе было солнечно – стояла теплая майская погода. С каждым порывом ветра с вишен слетали белые лепестки цветов. Весь двор был усыпан белым цветом, как снегом.
– Так с кем ты все это обсуждаешь, ма?! Может, ты еще с соседями делишься своими умными мыслями? – спросил Алексей на повышенных тонах.
– Та не… Ты шо! Какие соседи или Галя… У мене ж телек ёсть, а по телеку идуть таки передачи про эти разборы… Кто да чий, так там исследують эту… дэ-эн… Как ее там? Передачи такие ё, – спокойно и твердо ответила Ольга Петровна.
– Во, блин, какие вы все умные стали! А я-то… – Алексей напоследок затянулся и бросил недокуренный окурок в банку с водой, стоящую на крыльце. – Да… Какие вы вси ву́ченые теперь стали, и все у вас ёсть. – Он сел рядом с матерью на скамью и стал рассматривать копошившихся под ногами муравьев, которые перебегали от одного белоснежного лепестка к другому. – А я-то думал… – Он не окончил и начал прислушиваться к шуму на улице.
– Я только о тебе, сын, и думаю. Я вже с Глебом переговорила, шоб вин тебе грошив дав и на учебу Феде, и на помощь по хозяйству, и на эту… експертизу. Он же помог тебе с машиной, знаю, что он и другим помогае. Душа болить за тебя. Как ты… Как тебе живется с ней, с этой Ксаной…
– Оксаной, – поправил Алексей мать.
– А с кем обсуждать? Если б могла, то только с Богом бы и посоветовалась. Ты же знаешь меня. Не люблю я на людях про свои хворобы гутарить.
– Так тут же у вас какая-то церковь есть, взяла бы да и посоветовалась там. Далековато, правда…
