Представьте себе динозавра, который пасется у опушки леса, лучи солнца и тени ветвей скользят по его спине, а перья на хвосте и бедрах колышутся в такт походке. Название, которое мы дали этому животному, – трицератопс грубый (Triceratops horridus), было придумано еще в 1889 году на основе еще более древней системы присвоения каждому организму родового и видового названия. Сегодня окаменелые кости этого динозавра невероятно распространены – сотни черепов найдены в штатах вокруг Скалистых гор, – а значит, мы немного больше знаем о его разновидностях, развитии и поведении, чем об остальных динозаврах, что позволяет нам увидеть мысленным взором, как эта рептилия пасется на подножном корму, покачиваясь взад-вперед на своих столбообразных ногах.

А теперь рассмотрим само понятие мезозойской эры. Геологи и палеонтологи разделили это время на три части – триасовый, юрский и меловой периоды, – разграничив их исходя из наличия определенных слоев горных пород и видов живых существ с помощью методов абсолютного датирования. Динозавры появились ближе к середине триаса, около 235 миллионов лет назад, достигли расцвета в юрском периоде и продолжили царить в наземных экосистемах в меловом – в общей сложности они были самыми харизматичными животными на планете более 160 миллионов лет. Но, с нашей воображаемой точки зрения, все эти понятия очень далеки. Трицератопс не знает ни как его зовут, ни какой сегодня день недели, ни сколько миллионов лет отделяет нас от него, трехрогого травоядного, рыскающего в поисках свежей поросли себе на обед. Не знает он и о своей неминуемой гибели.

История, которую я собираюсь вам рассказать, охватывает миллион лет и находится на стыке научных данных и предположений. Это ви́дение миров позднемелового периода и раннего палеоцена через призму того, что мы узнали за десятилетия открытий, – рассказ, скорее вытекающий из научных знаний, чем описывающий сам научный процесс. Часть моей истории носит умозрительный характер, основана на гипотезах и доступных свидетельствах и не представлена в литературе. Но бо́льшая часть картины смертоносных разрушительных экологических изменений опирается на факты, на научный скелет, который я облекаю в плоть повествования. Приложение этой книги объясняет, где факты, а где гипотезы или предположения; благодаря такой структуре книги мы сможем проследить за изменениями в период с 66 до 65 миллионов лет назад, не пропуская ни одного важного момента. Моя цель – дать развернутое представление о живых организмах и их биологии в период страшного испытания с точки зрения экологии и сделать все возможное, чтобы представить их именно как живые организмы, а не как окаменелые ископаемые. В конце концов, это и есть цель палеонтологии – начать с даров смерти и отыграть назад к жизни.

Не сомневаюсь, что некоторые из моих предположений окажутся неверными или потребуют модификации. Наука не перестает делать открытия, уточняя и обогащая наши представления, но я полагаю, мы достигли момента, когда у нас есть подробное объяснение того, что нам известно о конце мелового периода. Я в значительной степени ограничила сюжет древними окрестностями Хелл-Крика как раз потому, что об этом районе мы знаем больше всего, но я включила эпизоды о других местах и экосистемах, чтобы показать всю глубину тогдашней катастрофы. Надеюсь, в ближайшие десятилетия произойдут новые открытия, которые дадут нам более подробную картину катастрофы в других частях света, вдали от тех мест, где водились тираннозавры. Но, учитывая эпизодичность и фрагментарность ископаемой летописи, я часто удивлялась тому, как много нам удалось узнать даже об одном уголке земного шара в тот период, когда там происходили грандиозные изменения, свидетелями которых мы с вами собираемся стать.

Итак, перемены на пороге. Пока мы смотрим по сторонам, прислушиваясь к дыханию цератопсов и жужжанию насекомых, десятикилометровая внеземная глыба подлетает все ближе и ближе. Где-то за пределами земной атмосферы уже маячит конец мелового периода.

Трицератопс протух. Хотя прошло всего несколько часов с момента, когда огромное травоядное пало, вокруг его неподвижного носа и остекленевших глаз роятся черные тучи мух, которым мешает разве что суета и перебранка усевшихся на тушу воздушных тварей. Они ждут. Стол уже накрыт, но гостей еще не пригласили к обеду.

Незадолго до своей смерти от выжигающей внутренности расползающейся раковой опухоли{32} старый трицератопс весил десять тонн. Он не был самым крупным представителем вида T. horridus, но раз за разом побеждал в схватках с другими самцами, когда толкал и бодал их огромными рогами, отстаивая свой статус. Каждый сезон трехрогие соперники с ревом, вымазанные грязью и пометом, мерились силой на огромных заросших папоротником полянах, которые под их копытами сразу же превращались в месиво. Но в прошлом году самец заболел. Где-то глубоко внутри росло недомогание. Участвовать в ежегодных схватках ему стало не под силу, и теперь он сторонился сварливой компании собратьев. Одинокая тень на фоне пейзажа, маленький рогатый холмик из мускулов и костей, большую часть времени он проводил, ломая гнилые бревна на краю мелового леса и валяясь в вонючих грязевых ямах, служивших дополнительным слоем защиты чешуйчатой кожи от кусачих насекомых, которые пристрастились копошиться в его кожных складках. Именно в одной из подобных луж он однажды задремал и больше не поднялся.

Первыми тушу заметили птерозавры. Им было проще всех. Пушистые летающие рептилии целыми днями парили, раскинув перепончатые крылья в теплых восходящих потоках, и высматривали падаль внизу. Чтобы схватить порцию гнилых внутренностей и засохших сухожилий, им достаточно было спикировать с высоты. Они походили на аистов с крыльями летучей мыши, неправдоподобные существа, которые тем не менее были первыми позвоночными, освоившими активный полет. Начиная от примитивных изолирующих покровов и заканчивая пустотелыми костями – все их тело было подчинено полету. Впрочем, грациозность этих парящих падальщиков мало чем полезна на земле: cтоя они складывают крылья и опираются на невероятно удлиненный четвертый палец, а передвигаются, как на ходулях, переваливаясь с ноги на ногу и попискивая. Каждое приземление на счету. На ковыляние по меловой пойме уходит куда больше энергии, чем на парение в воздухе, что делает желание перекусить особенно важным. А неосторожные или слишком самоуверенные не всегда успевают вернуться в воздух.

Ни одна часть рогатой туши не пропадет даром. Скорби здесь нет места. Туша такого размера может накормить несчетное число желудков, это шведский стол, дарующий энергию всем от мала до велика, и каждый кусочек мертвого динозавра снова вернется в экосистему. Но трицератопс – отнюдь не мягкий кусок мяса. Птерозавры и птицы, некоторые с крошечными зубками, уже объели те части, какие смогли оторвать. Клювы протыкают глазницы, проникают в ноздри, раздирают клоаку: мертвое тело динозавра словно покрывается мелкими язвами. Но чтобы добраться до богатств, спрятанных внутри, нужно кусать сильнее, нужен хищник, способный прокусить чешуйчатую кожу, фасции и мышцы и добраться до угощения, заключенного в теле динозавра. Прошло больше суток после того, как самец испустил дух на папоротниковом ложе, а летающие падальщики все ждут. Они щебечут, ссорятся и пищат, сидя на неподатливо жесткой шкуре, предвкушая трапезу, которая не может начаться без почетного гостя.

Наконец, когда сумерки заливают пойму сине-фиолетовым светом, на второй вечер дежурства сапрофилов из кипарисово-гинкговой рощи выходит огромная тень. Хищнику некуда спешить. Длиной десять метров и весом больше восьми тонн, мрачная рептилия занимает вершину экосистемы. Конечно, нельзя назвать ее неуязвимой. Переломы, укусы паразитов и болезни грозят ей не меньше, чем любым другим животным. Но единственную непосредственную угрозу для нее представляет разве что другой представитель ее же вида, да и среди них мало кто превзойдет ее ростом – по сути, это массивные челюсти, дробящие кости, а тело в основном для этого и предназначено. Тираннозавр рекс, высший хищник Хелл-Крика.