Бертрам мигом подобрался. Уильям редко говорил таким тоном, но уж если говорил…

– Да, Уилл. Пусть берет маленькую спальню в конце коридора, я ею почти не пользуюсь. Все пожитки оттуда можно убрать завтра.

– Отлично. Еще несколько распоряжений, и я пойду вниз и расскажу все Питу и Дон Лингу. И постарайтесь понять, что мы собираемся встретить мальчика как можно любезнее.

– Есть, сэр, – ответил Бертрам.

Кейт и Сирил промолчали.

В день предполагаемого приезда Билли все в доме Хеншоу проснулись рано утром, и еще до завтрака все необходимые приготовления были сделаны. Основную деятельность развернули в маленькой комнатке в конце коридора на третьем этаже, хотя, как выразился Бертрам, вся Страта почувствовала «подъем».

К завтраку Бертрам, выразивший намерение «порадовать мальчика», полностью очистил комнату, а потом бросил клич по всему дому, предлагая внести свои вклады в ее украшение. Большая часть дома с радостью откликнулась. Даже Дон Линг проскользнул наверх и презентовал странный китайский флажок, сообщив, что «осень рад» его подарить. А Пит оказался в своей стихии. Пит любил мальчиков. Разве он не служил им всю свою жизнь? Кстати, стоит заметить, что о девочках он и не думал никогда.

Только Сирил держался в стороне. Но и он не забыл о приготовлениях, происходивших на этаже под ним – об этом ясно свидетельствовали мрачные низкие звуки, слетающие из-под его пальцев. Сирил всегда играл то, что чувствовал. Бертрам, заслышав утром траурные мотивы, усмехнулся и сказал Уильяму:

– Это же траурный марш Шопена. Очевидно, Си полагает, что настал конец его мечтам и надеждам о мире и счастье.

– Господи! Вот бы он немного заинтересовался происходящим, – загрустил Уильям.

– Конечно же, ему интересно, – многозначительно сообщил Бертрам.

– Я понимаю, но… Бертрам, – старший брат, балансировавший на стремянке, перебил сам себя: – Будем вешать над окном ружье или удочку?

– Мне кажется, это неважно. Мы же повесим куда-нибудь и то, и другое, – ответил Бертрам, – а еще есть индийские палицы и сабли, их тоже нужно повесить на видное место.

– А неплохо выходит, – обрадовался Уильям. – Тут еще между окнами пустое пространство. Я думаю, принести сюда свою витрину с… пауками.

Бертрам воздел руки в притворном удивлении.

– Сюда? Ты доверишь кому-то свои драгоценные сокровища?

Уильям нахмурился.

– Бертрам, не говори глупостей. Они будут в безопасности. К тому же, они все равно уже очень старые. Я собирал пауков много лет назад… когда мне было столько же лет, сколько Билли. Я думаю, ему понравится. Мальчики всегда любят такие вещи.

– Я вовсе не о Билли беспокоился, – возразил Бертрам, – а о тебе и пауках.

– Не волнуйся. Ни обо мне, ни об остальном, – добродушно ответил Уильям. – Как тебе? – спросил он, осторожно слезая со стремянки.

– Отлично! Разве что немного воинственно… слишком много ножей и кинжалов над шифоньером. Может, ты планируешь отправить Билли в армию?

– Знаешь что? Мне уже нравится этот мальчик, – радостно сказал Уильям. – Как ты думаешь, что ему нравится?

– Понятия не имею. Может, он неженка и только фыркнет при виде твоих ружей и пауков. Может быть, он предпочитает осенние листья и вышитые нравоучения.

– Нет, – запротестовал Уильям, – сын Уолтера Нельсона не может быть неженкой. Нельсон был лучшим полузащитником в Гарварде в течение десяти лет, и он всегда участвовал во всех наших затеях. «Осенние листья и нравоучения!» Ха-ха!

– Прекрасно. Но в этом уравнении еще остается неизвестное. Не стоит забывать о Спунке.

Уильям поежился.

– Берт, как ты думаешь, что это такое? Может быть, Сирил прав, и у нас будет мартышка?

– Откуда я знаю, – весело сказал Бертрам. – На свете есть множество различных созданий. Если бы речь шла о тебе, нужно было бы только определить, что именно ты коллекционируешь в этот момент. Спунк мог бы оказаться змеей, ящерицей, жабой или даже бабочкой. Сам знаешь, в возрасте Билли ты постоянно приносил домой этих зверей.

– Да, – вздохнул Уильям, – но я не думаю, что Билли привезет ящерицу. – Он отвернулся.

В доме на Бекон-стрит в этот день не делали почти ничего, только «готовились к Билли». В кухне готовил Дон Линг. Во всех остальных комнатах, кроме владений Сирила, трудился Пит – вытирал пыль, подметал и слонялся по дому к своему полнейшему удовольствию. Уильям не пошел в контору. Бертрам не притрагивался к кистям. Только Сирил занимался обычными делами: репетировал перед грядущим концертом и правил примечания к своей новой книге «Музыка в России».

Без десяти пять нервный, встревоженный Уильям оказался на Северном вокзале. Только тогда он наконец расслабился и облегченно вздохнул.

«Думаю, все наконец-то готово!» – сказал он себе.

Он не стал вдевать цветок в петлицу. Он уговаривал себя, что не должен выполнять такие просьбы. Ему нужно всего лишь найти в толпе юнца лет восемнадцати, одинокого, возможно, немного испуганного, с гвоздикой в петлице и, может быть, с собакой на поводке.

Выглядывая его, Уильям почувствовал странную теплоту в сердце. Он приехал на вокзал встречать своего тезку, сына Уолтера Нельсона, одинокого сироту, который обратился именно к нему, выбрал его из всех людей на белом свете. Много лет назад он сам держал в руках крошечный фланелевый сверток, из которого высовывалось красное сморщенное личико, но всего через месяц личико побелело и сделалось восковым, и все надежды, связанные с белым свертком, умерли вместе с младенцем. Теперь это был бы взрослый парень – примерно ровесник Билли, который сейчас приедет. На сердце становилось все теплее. Он стоял у ворот и ждал приезда Билли.

Поезд из Хэмпден-Фоллс запаздывал. Он прикатил на вокзал в пятнадцать минут шестого. Длинный ряд пассажиров потянулся к железным воротам.

Уильям стоял у самых ворот, тревожно вглядываясь в лица. Молодых парней было много, но ни одного – с гвоздикой в петлице. А потом Уильям увидел его – симпатичного синеглазого юношу в опрятном сером костюме. Уильям тихо вскрикнул и бросился к нему, но тут же понял, что юноша в сером приехал с большой веселой семьей. Билли мог выглядеть как угодно, но он был одинок.

Уильям отошел назад. Этот обходительный, уверенный в себе парень не мог быть Билли. Но, поглядев на пассажиров, он увидел, что все ушли, кроме десятка женщин. Уильям решил, что тот парень должен быть Билли. Собравшись с духом, он поспешил за синеглазым юношей и тронул его за плечо.

– Простите, вы не Билли? – спросил он.

Юноша остановился, посмотрел на Уильяма и покачал головой.

– Нет, сэр.

– Но вы должны быть Билли. Вы уверены?

Юноша рассмеялся.

– Простите, сэр, меня зовут Фрэнком. Да, матушка? – весело добавил он, обращаясь к леди, которая очень сурово оглядывала Уильяма через пенсне в золоченой оправе.

Уильям не стал ждать ответа. Пробормотав извинения и приподняв шляпу, он ретировался.

Где же Билли?

Уильям беспомощно оглядывался. Вокруг было пусто. Вереница пассажиров из Хэмпден-Фоллс уже разошлась, остались только носильщики, которые грузили чемоданы и узлы на тележки.

На платформе не осталось ни одного одинокого несчастного человека, кроме миленькой девушки с чемоданчиком и плотно закрытой корзинкой, которая стояла у самых ворот, тревожно оглядываясь.

Уильям еще раз посмотрел на девушку. Во-первых, он увидел на ее коричневом пальто яркое пятно, которое оказалось гвоздикой, а во‐вторых, она была очень хорошенькая и очень уж тоскливо смотрела по сторонам.

«Жаль, тут нет Бертрама, – подумал Уильям, – он бы немедленно набросал это лицо на манжете».

При виде гвоздики Уильяму стало больно. Он так долго искал эту гвоздику в толпе – но совсем в другом месте. Он сочувственно подумал, что девушка тоже могла встречать кого-то, кто не приехал. Он заметил, что она отошла от ворот в сторону, к залу ожидания, и всмотрелась в стеклянные двери, но потом вернулась к воротам, как будто боялась от них отойти. Уильям очень быстро забыл о ней, потому что девушка подсказала ему идею: может быть, Билли был в зале ожидания! Как глупо было не подумать об этом раньше! Наверняка они не заметили друг друга в толпе, и Билли отправился его искать прямиком в зал ожидания! С этой мыслью Уильям поспешил прочь, оставив девушку стоять у ворот в одиночестве.