Я пригляделся сквозь листья и ветки. Мужчина стоял, наклонившись, подрезая стебель розового куста. Последние лучи дневного света блестели на остром лезвии его ножниц.

– Да, я его вижу, - сказал я, хотя из-за широкополой шляпы, которую он носил, я почти не видел лица этого человека, кроме его седой бороды.

– Ты помнишь, Гордиан, раньше, когда Архиас читал стихотворение, которое он сочиняет для моего триумфа, - то место о мятежном генерале Варие?

– Конечно: «Никому не поднимать меч на одноглазого»

– Точно. Когда Архиас произнес эти строки, на моем лице промелькнула тень; ты это заметил?

– Возможно.

– Не скромничай, Гордиан! Я почувствовал на себе твой взгляд. Ты замечаешь то, чего не видят другие.

– Да, Лукулл, я видел вашу реакцию, и она меня удивила.

– Поэма точна, до определенной степени. Я хотел, чтобы Марк Варий был схвачен живым, и его схватили. Мои люди привели его ко мне в цепях.

– Вы проявили к нему милосердие.

Он безрадостно улыбнулся.

– Не совсем. Я сохранил ему жизнь, чтобы в конце концов его можно было провести по улицам Рима во время моего триумфа. Ты знаешь, что происходит с захваченным врагом в такой процессии: люди плюют на него, проклинают его, швыряют в него отбросами. А потом, как предатель, Марк Варий был бы сброшен с Тарпейской скалы и встретил бы свою смерть.

– Вы говорите так, будто ничего этого уже не произойдет…

– Нет, потому что Варий сбежал. Во время моего возвращения домой, прямо в поле зрения Сицилии, он каким-то образом выскользнул из кандалов, вылез на палубу и прыгнул за борт. Мы развернулись и поплыли за ним, но солнце светило нам в глаза, и мы потеряли его из виду. Течение было сильным. До берега было далеко, и, возможно, , что и сильному пловцу добраться до него было бы невозможно, но Варий  ослаб из-за заточения, а один из моих солдат был уверен, что ранил его; казалось почти наверняка, что Варий сгинул в море и утонул.

– Вы получили информацию что это не так?

– Ни малейших слухов. Я знаю, о чем ты думаешь: Варий был человеком известным, за его голову назначена награда и у него имеется особая примета – нет одного глаза. Если он выжил, он либо сбежал за пределы Рима, либо похоронил себя так глубоко, что можно считать его мертвым.

– Кажется, ни живой, ни мертвый Варий вам сейчас ни к чему. Ваш триумф пройдет великолепно и без этого украшения.

Лукулл приподнял бровь.

– Цицерон предупреждал меня о твоей склонности к сарказму. Но ты затронул самую суть дела. Я сохранил жизнь Вария с конкретной целью вернуть его в Рим живым. Он ускользнул от меня и сорвал мои планы. В конце концов, я ведь мог просто сказать солдатам, чтобы они принесли мне его голову на копье. И все же… – он снова повернулся к рабу, который подрезал кусты роз. – Эй, ты, там! Садовник!

Мужчина бросил работу и поднял глаза. Увидев, кто его окликнул, он быстро опустил голову, так что его глаза были закрыты полями шляпы. Я никак не смог разглядеть его лицо.

– Да, хозяин? – отозвался он.

– Иди сюда.

Садовник двинулся к нам, склонив голову.

– Достаточно, стой, - сказал Лукулл. До мужчины оставалось еще несколько шагов. – Как долго ты здесь работаешь в моем саду?

– С начала весны, хозяин. Меня купил в Афинах один из ваших агентов и привез сюда, чтобы ухаживать за розами. Это то, что я делал всю жизнь, хозяин, ухаживал за розами. – раб сносно говорил на латыни с греческим акцентом. Он продолжал отводить взгляд, словно испытывая трепет перед своим хозяином.

– Как тебя зовут? – задал вопрос Лукулл. – Да, да, я знаю, что спрашивал тебя раньше, но скажи мне еще раз.

– Мото, хозяин, – мужчина нервно вертел садовые ножницы в руке.

– Покажи свое лицо.

Мото приподнял подбородок. Он моргнул и прищурился, когда последний луч солнца упал на его единственный глаз; другой глаз отсутствовал. Травма давно зажила. Место, где должен был быть глаз, покрывала покрытая рубцами кожа.

– Как ты потерял свой глаз, Мото? – спросил Лукулл на удивление ровным голосом.

Мужчина вздохнул. Он уже рассказывал эту историю раньше.

– Это случилось очень давно, хозяин. Укололся шипом розы. Сначала казалось, что это небольшая ранка, но потом она загноилась. Несколько дней у меня была лихорадка, я чуть не умер. В конце концов, мне стало лучше – но я остался без глаза.

Лукулл кивнул.

– Возвращайся к работе… Мото.

С облегчением оттого, что его отпустили, раб поплелся обратно к розовому кусту.

Лукулл схватил меня за локоть сильнее, чем это было необходимо, и затащил в глубокую тень под вишневым деревом.

– Ты видел, Гордиан?

– Видел, что?

– У него только один глаз!

– Да, я заметил. Что из этого?

Лукулл понизил голос до шепота.

– Его лицо – оно какое-то не такое. Оно в чем-то другое – более худое, более морщинистое ... но человек может изменить свое лицо, если ему это будет нужно. И его голос другой, я должен это признать, но любой может сделать вид, что говорит с акцентом…

– Что вы хотите сказать, Лукулл?

– Этот раб, этот садовник, который называет себя Мото – я почти уверен, что этот человек на самом деле… Марк Варий.

– Что? Конечно, нет! Разве вы не можете сказать это наверняка, просто посмотрев на него?

– Глаза ненадежны; глаза обманывают человека. Есть еще одна способность, которую декларирует Антиох, - чувство знания…

– Едва ли можно поверить, что Варий вырвался из ваших лап только для того, чтобы появиться в вашем саду и ухаживать за цветами, Лукулл, – я чуть не рассмеялся, но выражение его лица остановило меня. Он был очень серьезен. – Несомненно, в Риме должны быть люди, которые знали его прежде, чем он стал предателем и присоединился к Серторию, люди, которые могли бы опознать его без всяких сомнений. Соберите несколько таких людей и попроси их взглянуть на этого Мото.

– Я уже сделал это, Гордиан.

– И каков результат?

– Все они отрицают, что этотчеловек - Марк Варий.

– Ну, тогда…

– Они врут!

Я покачал головой.

– Я не понимаю. Почему вы думаете, что он – Варий?