И все же мне казалось, что в Большом Цирке творится что-то непредсказуемое.

С пением петухов я покинул окрестности Цирка, поплелся через Рим на Эсквилинский холм. Бетесда ждала меня. Ее глаза загорелись при виде, несколько истощенного расходами, мешочка с серебром, который она нетерпеливо выхватила из моих рук и положила в пустой домашний сундук.

Через несколько часов, когда у меня все еще болела голова от слишком большого количества вина и слишком короткого сна, я снова оказался в кабинете консула. Я договорился приехать к нему домой за час до первого забега, чтобы доставить свой отчет о том, что успею узнать к этому времени.

Я рассказал ему все, что узнал. Слухи из вторых рук о купающихся в банях и пьяниц в таверне казались мне банальными, но Децим Брут молча выслушал и серьезно кивнул, когда я закончил. Он покосился на портрет своей жены.

– Тогда получается ничего нет! Скорпус  просто утонул, а сыскарь ничего не нашел. Ты все-таки перехитрила меня, Семпрония?

Портрет не ответил.

– Я еще не закончил, консул, - сказал я ему. – Сегодня я сам пойду на скачки. Я буду держать глаза и уши открытыми. Я еще могу…

– Да, да, как хочешь, – Децим Брут неопределенно махнул рукой, отпуская меня, и не сводя яростно прищуренных глаз с изображения Семпронии.

Раб проводил меня из кабинета консула. В атриуме дорогу нам пересекла небольшая вереница женщин. Мы остановились, когда мимо проплывал шлейф сопровождавших свою хозяйку из одной части дома в другую. Я вгляделся в их глубину и увидел пышные каштановые волосы, украшенные жемчугом. Зеленые глаза встретились с моими и посмотрели в ответ. Раздался хлопок в ладоши, и процессия остановилась.

Семпрония вышла вперед. Децим Брут был прав: картина не передавала ее красоту. Она была намного лучше, чем я ожидал. Даже сквозь пышную драпировку ее столы была заметна ее гибкая элегантная фигура, которая подтверждалась тонкостью ее длинных рук и изящной шеей. Она сверкнула отчужденной вызывающей улыбкой, которую так хорошо уловил ее портретист.

– Ты новенький. Ты из сослуживцев моего мужа? – спросила она.

– У меня… были дела с консулом, - ответил я.

Она осмотрела меня с головы до ног.

– У тебя круги под глазами. Ты выглядишь так, как будто гулял всю ночь. Иногда мужчины попадают в неприятности, не ложатся спать допоздна…  и суют нос, куда не следует.

В ее глазах блеснул вызов. Она мне угрожала? Я должен был держать язык за зубами, но я не стал.

– Как поживает Скорпус? Я слышал, у него проблемы.

Она сделала вид, что озадачена.

– Скорпус? Ах да, эта надоедливая ищейка моего мужа. Скорпус утонул.

– Я знаю.

– Странно. Он плавал, как дельфин.

– Я слышал.

– Такое может случиться с кем угодно, – она вздохнула. Ее улыбка исчезла. Я увидел проблеск сочувствия в ее глазах и взгляд, от которого у меня застыла кровь. «Такой хороший был парень, - казалось, говорил ее взгляд. - Как жаль, если и тебя придется убить!»

Семпрония присоединилась к своей свите, а меня провели до двери.  

К тому времени, когда я добрался до Большого Цирка, весь Рим, казалось, заполнил длинную узкую долину между холмами Палатина и Авентина. Я проталкивался сквозь толпу, выстроившуюся у закусочных и лотков, спрятанных под навесом, наступая на ноги и укорачиваясь от локтей, пока не подошел к тому входу, который искал. Внутри стадиона места уже были забиты зрителями. Многие одели красные или белые туники, или размахивали маленькими красными или белыми платками, чтобы показать свои пристрастия. Я окинул взглядом, вытянутый внутренний овал стадиона, и был ослеплен сумасшедшим лоскутным одеялом красного и белого, словно забрызганным кровью снега.

В ожидании скачек беспокойные и нетерпеливые зрители хлопали в ладоши, топали ногами и орали пожелания и лозунги. Крики: «Диокл в красном! Езжай быстрее, чем говоришь!» соревновались с «Белые! Белые! Быстрее всех!»

Высокий голос прорвался сквозь грохот.

– Гордиан! Сюда! – и я обнаружил Луция Клавдия. Он сидел у прохода, похлопывая по пустой подушке рядом с собой. – Вот, Гордиан! Я получил твое сообщение сегодня утром и послушно занял тебе место. Лучше, чем в прошлый раз, правда? Не слишком высоко, не слишком низко, с великолепным видом на финишную черту.

Но что было более важным, консульская ложа находилась поблизости, немного ниже нас и правее. Когда я занял свое место, я увидел серебристую голову, появившуюся там – Децим Брут и его товарищ - консул Лепид прибыли вместе со своими свитами. По крайней мере, он благополучно добрался до Цирка. Отдельные песнопения были заглушены возгласами приветствий. Оба консула повернулись и помахали толпе.

– Бедный Деци, - сказал Луций. – Он думает, что они его подбадривают. Дело в том, что они приветствуют его прибытие, потому что только теперь гонки могут начаться!

Когда началась грандиозная процессия, раздался рев труб, а затем еще больше аплодисментов. Статуи богов и богинь проносились по ипподрому на повозках, ведомые крылатой богиней Победы. Когда провозили Венеру, любимицу игроков и влюбленных, монеты так и сыпались из толпы и тут же подбирались ее жрецами. Шествие богов закончилось огромной позолоченной статуей Юпитера на троне, которую везли на телеге, такой большой, что ее тянули двадцать человек.

Затем пошли колесницы, которые в тот день должны были участвовать в гонках, медленно кружа по трассе Цирка, украшенные цветами их команд, красным или белым.  Многие зрители на трибунах просто боготворили этих героев. Каждого гонщика встречали рукоплесканием и скандированием, что также касалось и ведущих лошадей. Раздающийся одновременно со всех сторон шум стал оглушительным.

Я никогда не был игроком или страстным поклонником скачек, поэтому имел представление всего о нескольких возничих, но даже я знал Диокла, самого известного из красных. Его было легко заметить по необычайной ширине плеч, щетинистой бороде и развевающейся гриве угольно-черных волос. Когда он проходил перед нами, ухмыляясь и махая толпе, я пытался увидеть реакцию Децима Брута, но смог увидеть только затылок консула. Улыбка Диокла стала саркастической, когда он проходил мимо консульской ложи, или мне это только показалось?

Шествие закончилось. Трасса была расчищена. Первые четыре гонщика заняли свои места у стартовых ворот – карцеров на северной оконечности круга. Две Белые колесницы, главная – задающая темп, вместе со второй, предназначенной для препятствования соперникам, будут соревноваться с двумя красными колесницами.

– Ты взял гоночную карточку? – Луций поднял деревянную табличку. Многие на трибунах использовали их, чтобы обмахиваться; Я видел, как по всему стадиону в красно-белую клетку все обмахивались гоночными карточками.