– Но этого не случилось, - сказал я.

– Серторий с его стремлением доминировать во всем, наконец-то, стал настолько невыносимым для своих последователей, что они его убили. Одноглазый приспешник Сертория – Варий, в конце концов, оказался не таким способным полководцем; в морском сражении у острова Лемнос Лукулл взял его в плен и уничтожил его армию. Митридат был побежден на всех фронтах и лишен своих самых ценных территорий, которые теперь платят дань Риму. Что сделано, то сделано, и, кажется, такой результат всегда был неизбежен. Триумф Рима был гарантирован с самого начала по милости богов, и иначе и быть не могло.

– Значит, ты веришь в судьбу?

– Рим верит в свою судьбу, Гордиан, ибо на каждом этапе истории его судьба это подтверждала.

– Возможно, - с сомнением сказал я. В характере моей работы было тыкать, подталкивать и заглядывать под поверхность вещей, так сказать, переворачивать коврики и исследовать занесенный под них мусор; и, судя по моему опыту, ни один человек (и, в более широком смысле, ни один народ) не обладал таким понятием, как определенная судьба. Каждый человек и народ шли по жизни урывками, часто отклоняясь в неверном направлении, а затем возвращаясь назад, обычно совершая множество катастрофических ошибок и отчаянно пытаясь скрыть их, прежде чем перейти к следующей ошибке. Если боги и принимали какое-либо участие в этом процессе, то обычно для своего развлечения за счет несчастных смертных, а не для того, чтобы осветить дорогу к заранее определенному пути величия. Только историки и политики, с острым корыстным интересом и неопределенными взглядами на историю, могли смотреть на ход событий и видеть в них божественный замысел.

Если Цицерон придерживался другой точки зрения, я не удивлялся. В тот момент он стремительно и уверенно приближался к апогею своей политической карьеры. Его работа в качестве адвоката в судах завоевала ему дружбу самых влиятельных семей Рима. Его продвижение по карьерной лестнице было отмечено успешной избирательной кампанией. В грядущей гонке на выборах консула он считался явным фаворитом. Когда я впервые встретил его много лет назад, он был молод, неопытен и гораздо более циничен в отношении мировых обычаев; с тех пор успех приручил его и дал ему розовый, самодовольный ореол тех, кто начинает думать, что их успех неизбежен, наряду с успехом города и империи, которым они служили.

– И все же, - заметил я, - если бы все пошло по-другому, Серторий мог бы стать правителем Запада со столицей в Испании, а Митридат все еще оставался бы бесспорным царем Востока, тогда Рим уменьшился бы в размерах до простой заводи, из-за которой эти двое стали бы ссориться.

Цицерон вздрогнул при этой мысли.

– Хорошо, что Серторий был убит, а Митридат не нанес поражение Лукуллу.

Я откашлялся. Одно дело Цицерону заниматься философскими рассуждениями о судьбе, но совсем другое – противоречить фактам недавней истории.

– Я считаю, что Помпею удалось окончательно положить конец войне с Митридатом, раз и навсегда.

– Помпея назвали победителем в войне, да! Но Лукулл воевал с Митридатом в течение многих лет по всей Малой Азии, прежде чем был отозван в Рим и вынужден уступить командование Помпею. Если Помпей так быстро справился с Митридатом, это только потому, что Лукулл размягчил для него почву, – Цицерон фыркнул. – С тех пор, как Лукулл вернулся в Рим, он заслужил триумф за свои многочисленные победы на Востоке, но его политические враги успешно сговорились лишить его этого. Что ж, их обструкционизму скоро положат конец, и в ближайшее время, в этом году Лукулл, наконец, отпразднует свой триумф; и возможно, и я приложу к этому рук, если боги поддержат мое избрание, и я стану консулом. Так что, Гордиан, пожалуйста, не нужно атаковать меня кучей аргументов о Помпее, как единственном покорителе Востока. Лукулл сломал хребет врагу, а Помпей просто вовремя подошел и убил его.

Я пожал плечами. Это был спор, о котором у меня не было твердого мнения.

Цицерон прочистил горло.

– В любом случае… ты бы хотел присоединиться к нему сегодня днем за неторопливой трапезой?

– Присоединиться к кому?

– Ну, конечно, к Лукуллу.

– А-а!  – я кивнул. Так что это была истинная цель желания Цицерона увидеть меня этим утром и смыслом его рассуждений. Все это время предметом беседы был Лукулл.

– Лукулл меня пригласил?

– Ну, да. И позволь заверить тебя, Гордиан, что ни один человек в здравом уме не отказался бы от приглашения поужинать с Лукуллом. Его завоевания на Востоке сделали его очень, очень богатым, и я не знаю никого, кто больше него любит тратить свое богатство.

Я кивнул. Лукулл был хорошо известным эпикурейцем, любящим радости хорошей жизни и и не отказывающий себе в чувственных удовольствиях. Даже во время военных кампаний он отличался расточительностью своего стола. Толпа в Риме с нетерпением ждала его триумфа, который, наряду со сказочной процессией, включал в себя общественные развлечения, пиршества и раздачу подарков всем присутствующим.

– Если Лукулл желает меня увидеть, почему он не связался со мной напрямую? И чему я обязан такой чести этого приглашения? – другими словами: в какие проблемы попал Лукулл и что ему от меня нужно? Я мог не говорить об оплате: Лукулл не был скупердяем и со всеми был щедрым.

Цицерон искоса посмотрел на меня.

– Гордиан, Гордиан! Ты всегда такой подозрительный! Во-первых,  Луций Лициний Лукулл не из тех злодеев, которые посылают раба для передачи приглашения своим согражданам, с которыми он не знакои. Это совсем не в его стиле! Он заводит новых друзей через тех, кто уже является его другом. Он очень строг в подобных вещах, приличия очень важны для него. Это не значит, что он чопорный, а как раз наоборот. Ты следишь за моей мыслью?

Я недоверчиво приподнял бровь.

Цицерон фыркнул.

– Хорошо, это я назвал ему твое имя и предположил, что он захочет познакомиться с тобой. И не с какой-либо гнусной целью, причина совершенна невинная. Что ты знаешь о круге друзей Лукулла?

– Практически ничего.

– Но, если я упомяну их имена, ты, несомненно, узнаешь их. Знаменитые люди, пользующиеся уважением в своих областях, лучшие из лучших. Это такие люди, как Антиох Аскалонский, греческий философ, Аркесислав, скульптор, и некоторые другие. Конечно же, Авл Архиас, поэт. Эти трое - постоянные спутники Лукулла.

– Я, конечно, слышал о них. У Лукулла что, есть привычка собирать друзей, имена которых начинаются с одной буквы?

0 Цицерон улыбнулся.

– Ты не первый, кто замечает это: иногда сам Лукулл сам называет их «Три А». Простое совпадение, ничего не значащее – как я думаю, Аристотель тоже составил бы им компанию со своими инициалами!  В любом случае, как ты понимаешь, беседа за столом Лукулла может быть довольно возвышенной, с обсуждениями философии, искусства, поэзии и так далее. Даже мне иногда бывает сложно поддерживать ее, если ты можешь себе такое представить! - он громко рассмеялся над этим самоуничижением; чтобы быть вежливым, я сумел усмехнуться.