– Насколько я понимаю, недавняя перепись показывает около восьмисот тысяч римских граждан, - заметил я.

– Конечно! – Луций Клавдий один за другим сунул свои пухлые пальцы в рот, обсасывая жир от жареного перепела. Другой рукой он убрал со лба локон вьющихся рыжих волос. – Если так будет продолжаться, в один прекрасный день граждан будет больше, чем рабов! Цензоры действительно должны что-то предпринять для ограничения гражданства.

Политические предпочтения моего друга всегда были на стороне консерваторов, в конце концов, Клавдии – патриции. Я задумчиво кивнул.

– А цензоры сегодня кто?

– Лентул Клодиан…, - сказал он, засовывая последний палец в рот, - … и старый Луций Геллий Попликола.

– Попликола, - невинно пробормотал я. – Кажется мне это имя знакомо, только вот откуда, не помню…

– Гордиан, очнись? Попликола был консулом два года назад. Неужели ты не помнишь ту неприятность со Спартаком? Попликола, как консул, должен был выступить против восставших рабов, и те задали ему порку, - и не раз, а дважды! Это ли ни позор, рабы на фермах под предводительством разбойника-гладиатора разгромили обученных легионеров под предводительством римского консула! Люди говорили, что это произошло потому, что Поппи слишком стар, чтобы вести армию, это был крах его карьеры! Но вот прошло два года, и Поппи – цензор. Это большая ответственная должность. Но безопасная – никаких военных походов! Как раз для такого человека, как Поппи – это его призвание, к тому же он честен как прямая палка.

– А что же делают цензоры?

– Перепись и контроль – две их основные обязанности. Вести список избирателей, распределять избирателей по трибам, следить за тем, чтобы патрицианские трибы имели наибольший вес на выборах – вот и все. Мы же не можем допустить, чтобы семьсот девяносто девять тысяч обычных граждан имели такое же право голоса при избрании магистратов, как и тысяча тех, чьи семьи управляют этим городом со времен Ромула и Рема. В этом весь смысл работы цензора. Это часть переписи.

Я кивнул.

– А контроль?

– Цензоры не просто говорят, кто является гражданином, а кто нет; они также говорят, каким гражданин должен быть. Привилегия гражданства предполагает определенные моральные стандарты даже в наши распутные дни. Если цензоры ставят черную отметку за аморальное поведение против имени человека в списках – это серьезное дело. Они могут исключить человека из Сената. Фактически… – он наклонился вперед и понизил голос, чтобы подчеркнуть серьезность того, что он собирался сказать. – Фактически, ходят слухи, что цензоры собираются опубликовать список из более чем шестидесяти человек, которых они выставят из Сената за нарушение моральных качеств: взяточничество, фальсификацию документов, хищения. Шестьдесят человек! А это уже настоящая чистка! Ты можешь представить себе настроение в Сенате. Все подозрительно относятся друг к другу, всем нам интересно, кто в списке.

– Значит, Попликола в наши дни не самый популярный человек на Форуме?

– Мягко говоря. Не пойми неправильно, чистка пользуется большой поддержкой. Я сам полностью ее поддерживаю. Сенат нуждается в тщательной уборке! Но Поппи собирается нажить себе серьезных врагов. Что смехотворно, так это то, что он всегда был таким миротворцем, – Луций рассмеялся. – Когда Поппи был губернатором Греции в молодые годы, говорят, что он собрал вместе всех спорящих философов в Афинах и практически умолял их прийти к какому-то консенсусу относительно природы вселенной. Говорил, что «Если мы не можем иметь гармонию в нашем мире, как мы можем надеяться на милость богов?» - его подражание хриплому голосу цензора было поразительным.

– Перепись и контроль, - пробормотал я, отпив вино. – Я не думаю, что рядовым гражданам стоит бояться цензоров.

– О, черная метка цензора – проблема для любого человека. Ограничивает право голоса, отменяет государственные контракты, аннулирует лицензии на содержание магазинов и лавок в городе. Это может разорить человека и довести его до нищеты. А если цензор действительно хочет доставить неприятности человеку, он может вызвать его на суд перед специальной комиссией Сената для расследования обвинений в безнравственности. Как только такого рода расследование начнется, оно никогда не закончится – одной подозрительной мысли достаточно, чтобы вызвать сердечный приступ даже у честного человека! Да, цензура – мощная система. Поэтому надо, чтобы ей занимались люди абсолютно безупречного характера, совершенно незапятнанными в скандалах, как Поппи… – Луций Клавдий внезапно нахмурился и наморщил мясистый лоб. – Конечно, появились эти ужасные слухи, которые я услышал только сегодня днем – настолько возмутительные, что я сразу отверг их.

– Слухи?

– Наверное, попросту злобная клевета со стороны одного из врагов Поппи…

– Клевета?

– О, какая-то чепуха насчет сына Поппи, Луция, который вроде бы пытался отравить старика – используя сладкое пирожное, если ты можешь в такое поверить! – я приподнял брови и попытался выглядеть удивленным. – Но такие истории всегда начинают появляться, не так ли, когда такой старичок, как Поппи, женится на женщине, достаточно молодой, которая скорее годится ему в дочери, и к тому же красивой. Ее зовут Палла. Она и ее пасынок Луций. Люди видят их вместе время от времени без Поппи, на гонках на колесницах или на драматических представлениях, смеющихся и весело проводящих время, и следующее, что ты потом узнаешь, - это эти мерзкие слухи о том, что Луций, пытается отравить отца, чтобы жениться на мачехе – вот это был бы скандал! И я уверен, что есть много таких, кому хотелось бы думать, что это правда.

Попытка отравления произошла сегодня днем, но Луций Клавдий уже слышал об этом. Как мог слух распространиться так быстро? Кто мог его распустить? Конечно же, не сын Попликолы, если бы он был отравителем. Но что, если сын Попликолы невиновен ни в каких проступках? Что, если бы его каким-то образом обманули, заставив передать смертельное пирожное, враги его отца, которые затем преждевременно стали распространять эту историю…

Или скорость слухов может иметь более простое объяснение? Возможно, привратник Попликолы был не так уж и скуп на слова, как меня заставили подумать его краткие ответы. Если привратник рассказал другому рабу в доме об отравленном пирожном, тот рассказал рабу в доме соседа, а тот рассказал своему хозяину.

Я попытался сохранить безразличное лицо, но Луций Клавдий увидел, как в моей голове закрутились мысли. Он сузил глаза.

– Гордиан, что ты задумал? Как мы вообще заговорили о Попликоле? Ты что-нибудь знаешь об этих слухах?

Я пытался придумать способ сдержать свою клятву перед цензором, не обманывая своего друга, когда меня спасло прибытие Момо, любимой собачки Луция Клавдия. Крошечный мелитейский терьер вбежал в комнату, белый, как снежный ком, и почти такой же круглый; в последнее время он стал таким же толстым, как и его хозяин. Собачка бросилась к нему и затявкала у ног Луция, слишком тяжелая, чтобы запрыгнуть на диван. Луций вызвал раба, который поднял собаку и положил ему на колени.