– Как он умер, Сосистридес?

– Это случилось вчера в гимнасии. Там проходило общегородское состязание среди мальчиков – метание диска, борьба, скачки. Я не смог присутствовать. Я весь день по своим делам находился в Помпеях … - Сосистридес снова утер слезы. Он протянул руку и коснулся венка на лбу сына. – Клеон завоевал лавровый венец. Он был великолепным молодым атлетом. Он всегда побеждал во всем, но говорят, что вчера он превзошел самого себя. Если бы я только мог оказаться там, чтобы увидеть это! Затем, когда другие мальчики удалились в ванны внутри гимнасии, Клеон остался один, чтобы искупаться в бассейне. Во дворе никого не было. Никто не видел, как это произошло…

– Мальчик что, утонул, Сосистридес?  – это казалось маловероятным, если этот мальчик занимался плаванием так же хорошо, как и всем остальном.  

Сосистридес покачал головой и крепко зажмурил глаза, выдавив из них слезы.

– Гимнасиарх – старый борец по имени Капуторес. - Именно он нашел Клеона. Он сказал, что услышал всплеск, но не подумал ничего особенного. Позже он вошел во двор и обнаружил Клеона. Вода была красной от крови, а Клеон лежал на дне бассейна. Рядом с ним валялась сломанная статуя. Должно быть, он ударился об нее затылком, так как на нем была ужасную рану.

– Что за статуя?

– Эроса – бога, которого римляне называют Купидоном. Херувим с луком и стрелами, украшение на краю пруда. Небольшая статуя, но тяжелая, сделанная из твердого мрамора. Она каким-то образом упала с пьедестала, когда внизу проплывал Клеон … - Он смотрел на бескровное лицо мальчика, глазами наполненные страданием.

Я почувствовал присутствие еще одного человека в комнате и повернулся, чтобы увидеть молодую девушку в черном платье с черной повязкой на голове. Она подошла к Сосистридесу.

– Кто эти гости, отец?

– Друзья провинциального администратора в Сицилии – Гордиан из Рима и его сын Экон… Это моя дочь Клея. Дочь! Прикройся! – внезапное замешательство Сосистридеса было вызвано тем, что, Клея уронила платок с головы, ненароком показав, что ее темные волосы были грубо острижены, так коротко, что не доходили до плеч. Ее лицо больше не было прикрыто мантией, и на нем были признаки безутешного горя. На ее щеках были видны следы потеков от слез и синяки там, где она, казалось, ударяла себя, испортив свою привлекательность, которая не уступала красоте ее брата.

– Я оплакиваю потерю того, кого я любила больше всего на свете, - сказала она глухим голосом. – И я не стыжусь показывать это, – она бросила ледяной взгляд на меня и на Экона, затем выбежала из комнаты.

В Риме презирают крайние проявления горя, там чрезмерный публичный траур запрещен законом, но мы были в Неаполе. Сосистридес, казалось, прочитал мои мысли.

– Клея всегда была больше гречанкой, чем римлянкой. Она позволяет своим эмоциям показать себя. Прямая противоположность своему брату. Клеон всегда был таким крутым, таким отстраненным, – он покачал головой. – Она очень тяжело переживает смерть своего брата. Когда я вчера вернулся домой из Помпеи, я нашел его тело здесь, в атриуме; рабы принесли его домой из гимнасии. Клея была в своей комнате и беспрестанно плакала. Она уже срезала свои волосы.

Он посмотрел на лицо своего умершего сына и потянулся, чтобы прикоснуться к нему, его рука выглядела теплой и румяной на фоне неестественной бледности холодной щеки мальчика.

– Я думаю, кто-то убил моего сына. Ты должен помочь мне узнать, кто это сделал, Гордиан, ради моей скорбящей дочери, и чтобы мой сын смог обрести покой.

– Верно, я слышал всплеск. Я был здесь, за своим прилавком, в раздевалке, а дверь во двор была настежь распахнута, как сейчас.

Гимнасиарх Капуторес был седым старым борцом с огромными плечами, совершенно лысой головой и выпирающим животом. Его взгляд продолжал скользить мимо меня, наблюдая за приходом и уходом обнаженных молодых атлетов, и время от времени он прерывал меня на полуслове, чтобы выкрикнуть приветствие, принятое здесь, включавшее в себя какое-нибудь шутливое оскорбление или непристойность. В четвертый раз, когда он потянулся взъерошить Экону волосы, Экон ловко увернулся и встал поодаль.

– А когда ты услышал всплеск, ты сразу пошел посмотреть? – спросил я.

– Не сразу. Сказать по правде, я не особо об этом подумал. Я подумал, что Клеон и на этот раз ныряет в бассейн, что, заметьте, противоречит правилам! Это длинный неглубокий бассейн. только для плавания, прыжки в нем запрещены. Но он всегда нарушал правила. Думал, что ему все сойдет с рук.

– Так почему же ты не пошел и не велел ему прекратить? Ты же гимнасиарх, не так ли?

– Как ты думаешь, это имеет значение для этого испорченного мальчишки? Я здесь только тренер гимнасии, но никак не ее хозяин. Ты знаешь, что он сделал бы? Процитировал бы несколько причудливых строк из какой-то известной пьесы, скорее всего о старых борцах. с большим животом, повернулся бы ко мне своей голой задницей, а потом прыгнул бы обратно в бассейн! Мне не нужно горе, большое тебе спасибо. Эй, Маниус! – крикнул Капутор юноше позади меня. – Я видел, как ты со своим возлюбленным боролись сегодня утром. Ты что изучал эти позы по похотливым рисункам на вазах своего старика? Ха!

Через плечо я увидел, как рыжеволосый юноша блеснул похотливой ухмылкой и сделал непристойный жест двумя руками.

– Вернемся ко вчерашнему дню, - сказал я. - Ты слышал всплеск и не задумался о нем, но, в конце концов, вышел во двор.

– Просто чтобы подышать свежим воздухом. Я сразу заметил, что Клеона больше нет в бассейне. Я подумал, что он направился в ванну.

– Но разве ты не должен был встретить его по дороге?

– Не обязательно. Во двор у нас два прохода. Большинство людей проходит здесь мимо моей стойки. Другой ведет через небольшой коридор, который соединяется с внешним коридором. Это более окольный путь, чтобы попасть к баням, но он мог бы пойти и этим путем.

– А мог ли кто-нибудь попасть во двор таким же образом?

– Конечно.

– Тогда нельзя сказать наверняка, что Клеон был там один.

– А ты дотошный, парень! – саркастически заметил Капуторес. – Но ты прав. Клеон вначале был там один, я в этом уверен. И после этого никто не проходил мимо меня, ни входя, ни уходя. Но кто-то мог прийти и уйти через другой проход. Во всяком случае когда я пошел туда, то сразу понял, что что-то не так, хотя не мог точно сказать, что именно. Лишь позже я понял, что это было: исчезла статуя, та маленькая статуя Эроса, которая стояла там с тех пор, как я стал здесь работать. Ты знаешь, когда смотришь на что-то каждый день и принимать это как должное и когда оно пропадает, ты сразу даже не можешь сказать, чего не хватает, но чувствуешь это? Вот так и было. Потом я обратил внимание на цвет воды. Она вся была розоватая, но в одном месте - темнее. Я подошел ближе и увидел его лежащим на дне, неподвижным и без единого пузырька воздуха, и рядом с ним статую, разбитую на куски. Сразу стало очевидно, что здесь произошло. Пойдем, я тебе покажу это место.