– Скорее, я сказал, – повторил он властным голосом, чтобы никто не решился с ним спорить. – Боюсь, у нас мало времени… Гизил, Лаурих, вы идете со мной! А еще кто-то должен встать на страже здесь, наверху лестницы, чтобы докладывать, как продвигаются дела внизу. Есть желающие? Ты, Квирин? Или нет, лучше Куно, ведь у тебя, прости, не такая большая семья, мой добрый Штаублинг. А всем остальным отойти на край площади. Ждите нас, надеюсь, мы быстро!

– Я пойду с вами, – неожиданно проговорил Биттерлинг, и в его голосе прозвучала та же решимость, что у Одилия. – Мне необходимо с этим покончить!

Старик Пфиффер пристально посмотрел на него, сдвинув брови, и наконец кивнул:

– Если чувствуешь в себе силы, идем.

– А я буду сторожить, – твердо произнесла Гортензия. – Уходи с остальными, Куно. Я видела, как все началось прошлым вечером, и дойду до конца, хорошего или плохого, вместе с Биттерлингом и Одилием. Если, конечно, нам удастся завершить это дело после неимоверно долгой ночи.

Снова зашумела листва, хотя ветра не было, и в ветвях липы послышался стон. Гортензии в страхе показалось, будто бы расколотый ствол наклонился, когда старик Пфиффер, Звентибольд, Гизил и, наконец, Лаурих зашагали вниз.

Одилий чиркнул длинной спичкой, которую ему дал Моттифорд, и поднял ее высоко над головой. Он спускался первым, так медленно и осторожно, словно нес фонарь с угасающим огрызком свечи. Маленькое пламя слабо мерцало, но не гасло. Гизил, шедший следом за Биттерлингом, зажег вторую спичку, и теплые светящиеся точки вступили в возобновившийся танец ледяных кристаллов.

«Две одинокие огненные бабочки в снежном буране, они замерзнут насмерть», – подумала Гортензия, стараясь унять дрожь.

К ее ужасу, с тех пор как четверо квенделей скрылись внутри, липа скрипела все сильнее. Гортензия не понимала, чего добивается старик Пфиффер, желая рассмотреть полумертвое существо вблизи, но знала, что его не остановить никакими возражениями.

Биттерлинг неподвижно смотрел на маленькое пламя, плывущее перед ним примерно на уровне глаз. Одилий снова вел их в подземелье. Звентибольд лишь смутно представлял себе, почему он, так ужасно страдавший в мрачном лабиринте, вдруг ощутил в себе силы добровольно спуститься под землю. Как и все квендели, он верил в приметы, которым лучше следовать, чтобы не противиться капризам судьбы, даже в спокойном краю вроде Холмогорья. Однако, как теперь выяснилось, обманчивому покою их обыденной жизни не стоило доверять. Бульрих, всегда стремившийся познать границы их мира, пожалуй, первым это заметил, что и привело его в Сумрачный лес, как некогда Эстигена Трутовика и несчастных братьев из Звездчатки. Что-то подсказывало Биттерлингу, что он должен спуститься на глубину в память о своем храбром кузене.

Старик Пфиффер неожиданно остановился. Звентибольд, с усилием сохранив равновесие, шагнул в сторону и уткнулся спиной в стену. Ощущение было почти знакомым: земля, корни и камни.

К ним присоединились Моттифорд с егерем, и все четверо уставились туда, где на пути лежала преграда. Погасла спичка, и спустя мгновение Одилий, Гизил и Лаурих зажгли новые и осветили белый мерцающий ком у своих ног.

– Странная ткань, – заметил Одилий, – непрозрачная и тонкая одновременно, как будто соткана из нитей тумана.

У Гизила Моттифорда под рукой неожиданно оказалась посеребренная трость Левина Дрого. Он осторожно ткнул ей в центр свертка, и все затаили дыхание. Раздался еще один мучительный стон, наполнивший квенделей ужасом. Кто скрывался под этим покровом, друг или враг?

Огонек в руке Лауриха задрожал и померк, да так, что он пошатнулся.

– Клянусь святыми грибницами! – зашипел он и отступил к стене.

– Еще раз, господин Гизил, ткните еще раз вашей палкой, – неожиданно потребовал Звентибольд, сам себе удивляясь. Моттифорд уставился на него так, словно тот потерял рассудок. Уголки рта Звентибольда подергивались, как будто ему хотелось не то плакать, не то смеяться. – Только слегка! Я просто хочу снова услышать его голос…

Услышав эту странную просьбу, старик Пфиффер метнул на Биттерлинга острый взгляд. Звентибольд выдерживал его до тех пор, пока не заметил в сверкающих глазах Одилия оттенок понимания.

– Ладно, давай еще раз, – призвал, в свою очередь, Гизила Одилий. – Сделай, как просит Звентибольд. Похоже, он о чем-то догадывается.

Моттифорд и Лаурих с подозрением воззрились на своих спутников, словно не узнавая их. Новая дрожь, куда сильнее, чем прежде, сотрясла липу до кончиков тянущихся к квенделям корней.

– Ну же, за дело! – поторопил Одилий.

Неодобрительно покачав головой, Гизил довольно сильно ударил по свертку. Раздался жалкий стон, затем сверток зашелся в таком сильном кашле, что едва не покатился прочь.

– Держите его! – закричал Биттерлинг в сильном волнении, пытаясь поймать того, кто, по его мнению, находился под тканью. – Я знаю этот голос! Только один квендель в Холмогорье так кашляет, будьте уверены! Как же распутать эту проклятую пеленку?! Мне нужно немедленно увидеть его лицо! О, священные грибные кольца мирных лесов, пусть после всех наших несчастий моя догадка окажется верна!

Никто не успел остановить его или поддержать в стремительных действиях, потому что в эту минуту липа заскрипела, как крыша, которая вот-вот рухнет. На квенделей посыпались земля и камни, и они услышали крик Гортензии с вершины лестницы. Снизу неожиданно быстро поднялся туман, и вместе с ним вверх взметнулись предательские мерцающие огни.

– Скорее, – крикнул старик Пфиффер, – нужно выбираться отсюда! Гортензия, беги, прячься! Мы идем!

Колебались они не дольше мгновения, затем Гизил и Лаурих схватились за один конец свертка, а Биттерлинг и Одилий – за другой. Со своей ношей они поспешно, насколько хватало сил, поднялись по лестнице, чувствуя, как ступени дрожат под их торопливыми шагами и медленно, но верно покоряются.

Гортензия, не послушав старика Пфиффера, ждала их у выхода. Когда они выбрались наружу, гигантский ствол треснул так громко, словно лопнуло то немногое, что еще удерживало его вертикально.

Лаурих, последним перепрыгнувший через острые щепки порога, на мгновение оглянулся и увидел, что стены лестницы раскачиваются, как карточный домик на чайном столе. Облако пыли взвилось вверх и смешалось с туманом.

Квендели поспешно миновали затененный участок под сенью дерева и выскочили на солнечный свет.

– Уходите с площади, бегите со всех ног! Липа вот-вот упадет! Спрячьтесь подальше, безумные вы глупцы!

Голос старого Пфиффера рокотал, как гром, заглушая все остальные звуки.

Липа погибала в смертельных муках. Последние любопытствующие, задержавшиеся рядом с деревом, спешно бежали с площади. Где-то послышалось ржание пони Моттифорда, а быстро удалявшийся стук копыт свидетельствовал о том, что животные, должно быть, убежали вместе с повозкой.

Одилий велел своим спутникам остановиться, когда они добрались до двора перед трактиром. Липа была совсем недалеко.

– Здесь мы в безопасности, – выдохнул он, утирая лоб.

Квендели осторожно опустили на землю вырванный у тьмы сверток. Площадь позади них опустела, там не осталось ни единого жителя. Посреди площади высилось умирающее дерево, которое все еще стояло.

Гортензия вместе со всеми посмотрела на загадочный мерцающий кокон у своих ног. Она заметила улыбку Биттерлинга, но не могла понять, чему он улыбается. Быть может, радуется, что вырвался из-под земли? Лицо старика Пфиффера, напротив, застыло строгой маской.

– Осторожней, ради всех мирных лесов, не спеши! – наставлял он Биттерлинга, который лихорадочно пытался развернуть белую ткань.

– Звентибольд, Одилий, вы что, с ума сошли? – в ужасе воскликнула Гортензия, догадавшись, что эти двое затеяли. – Гизил, держите свою трость наготове, чтобы хоть один из нас мог достойно встретить то, что сейчас восстанет. Эти двое не ведают, что творят, с тех пор как попали в туман!

Видимо, так и случилось, иначе объяснить поведение Биттерлинга было невозможно. Нечто, с чем он столкнулся на лестнице под липой, сделало его столь смелым, что это граничило с глупостью. Он нетерпеливо тянул во все стороны искусно завернутую ткань.