Узнала она его, только подойдя так близко, что могла бы без труда дотронуться. Старик, похоже, ее не слышал, потому что и правда не двигался, больше похожий на каменную или деревянную скульптуру, сросшуюся с окружающими его стенами, а не на квенделя из плоти и крови.

Глядя на совершенно неподвижного Одилия, Гортензия засомневалась, жив ли он еще. Потом ей показалось, что издали доносится тихий звук, как будто что-то крадется, желая остаться незамеченным. Ей стало жутко, но она заставила себя посмотреть поверх головы Одилия в глубь туннеля. Возможно, за ней следили из темноты, но, как ни странно, страх отступил. Внезапное дуновение свежего ветра оживило ее чувства, и на мгновение она вспомнила утренний еловый лес, еще влажный после дождя и источающий пряный аромат.

Встряхнувшись, она вновь обратилась к старику Пфифферу. Когда она позвала его в этот раз, то с облегчением обнаружила, что он жив и шевелится. Вскоре, гораздо быстрее, чем она смела надеяться, ему удалось забраться вслед за ней в туннель.

– Что там было? – спросила она теперь, пока Звентибольд карабкался наверх.

Одилий поднял голову и заметил, что Гортензия пристально на него смотрит.

– Я никого не видела, кроме вас. Вы сидели совершенно неподвижно. А потом вдруг дунул холодный ветер и запахло хвоей, как осенью в сыром сосновом бору.

Старик Пфиффер задумчиво покачал головой.

– Я ничего и не помню, – ответил он, – какое-то гнетущее ощущение… Точно меня удерживали злые чары, а может, то была моя собственная слабость. Дорогая Гортензия, я от всего сердца благодарю тебя за то, что ты так храбро меня спасла! Без тебя я бы точно погиб…

Он не рассказал ей о сосновом аромате, который тоже почувствовал. Когда Одилий пытался подробнее припомнить те минуты, ему казалось, что там был кто-то еще, благодаря кому он смог освободиться и дойти до этой пещеры с Карлманом и Звентибольдом.

Гортензия, в свою очередь, оставила мысли при себе. Она лишь кивнула старику и повторила прежний вопрос:

– Так вы сможете туда забраться?

Одилий посмотрел на упорно продвигавшегося к потолку Звентибольда и сказал, пытаясь наполнить голос обычной решительностью:

– Конечно, чего же мы ждем?

Следующим на карниз отправили Карлмана, предварительно снабдив бесконечными напутствиями держаться крепко и немедленно сообщить, если потребуется помощь.

– Не так уж и высоко, – отмахнулся молодой квендель от преувеличенной заботы. В конце концов, этой ночью они преодолевали и не такие трудности. – Мы с Эппелином и ребятами забираемся на деревья раза в три выше.

– Тем хуже для тебя! – рявкнула Гортензия, настаивая на том, чтобы поддерживать Карлмана снизу, пока она сможет дотянуться.

– Оставь мальчика в покое, – услышала она голос Одилия. – Лучше сама ступай за ним следом. А я пойду последним, наверняка буду забираться медленнее всех.

Гортензия задумчиво качнула головой.

– Ну нет, следующим пойдете вы, а я – последней. Так я сразу узнаю, если вы устанете на полпути. – Она вздохнула и неуверенно улыбнулась. – Вы совершенно правы, Одилий. Мальчик справится сам, просто мы, старые грибы, истосковались по солнечному свету.

Вскоре все четверо путников оказались на узком карнизе и принялись медленно пробираться наверх. Руками они осторожно хватались за корни, которые иногда обрывались, и тогда требовалось немедленно искать новую опору, чтобы не сорваться вниз. В таких случаях квендели пугались и дружно вскрикивали.

– Ничего страшного, – растерянно отвечал тот, из-за кого начался переполох. Только старик Пфиффер ни разу не вскрикнул.

Пока они потихоньку пробирались к отверстию в потолке, Гортензия думала о том, как им выбраться, когда они дойдут до цели. А Биттерлинг, который лез первым и поднялся уже довольно высоко, размышлял по пути, что отныне мыслит категориями, о которых ни один квендель и понятия не имеет. «За эту ночь мы сильно изменились», – пришло ему в голову, и черная волна грусти нахлынула на него при мысли о судьбе кузена Бульриха. Однако он приказал себе отложить на потом печальные мысли и осторожно повернул голову влево, чтобы увидеть синее утреннее небо.

Когда они добрались примерно до половины пути, снаружи снова послышался лай, а затем голос Гизила Моттифорда:

– Тоби, к ноге! И не отходи от меня!

В то же мгновение проем над путниками потемнел, потому что терьер просунул в него голову. Обнаружив, что путь в глубину перекрыт, Тоби возмутился и предупреждающе зарычал. Ему показалось странным, что четыре квенделя стоят, прижавшись к стене, да еще так близко, словно они были одним существом, ползущим наверх медленно и задумчиво, как улитка в винограднике. Рычание перешло в угрожающий лай.

– Сию же минуту вылезай из кроличьей норы, горный ты гном! Подожди, вот я до тебя доберусь! И эти жалкие кусты меня не остановят! После завтрака отправлю Лауриха с топором, и он наведет здесь порядок!

Все в округе знали, что, когда рядом никого нет, владелец деревушки Крапп обсуждает дела со своими псами.

– Неужели ночью разыгралась буря, да такая, что выкорчевала дерево? – продолжал Гизил. – Я ничего не слышал, хотя Дорабелла…

– Помогите, господин Гизил, помогите! Мы здесь, в этой проклятой дыре! На помощь, погибаем! – так внезапно и пронзительно завопил Биттерлинг, что все трое, следовавшие за ним, вздрогнули. Затаив дыхание, квендели прижались к стене.

Снаружи воцарилась напряженная тишина. Замолчал даже Тоби, кончик его морды пропал из отверстия. Потом послышался шорох, и Звентибольд, стоявший ближе всех, подумал, что это либо отошел пес, либо подкрался его хозяин. «Какая разница», – подумал он и решил не останавливаться.

Осталось совсем немного, еще чуть-чуть – и удастся подтянуться за край проема, если он окажется достаточно прочным.

– Гизил, пожалуйста, послушайте! – раздалось под сводами пещеры. – Это я, Гортензия, и вы не ослышались: мы здесь, у вас под ногами, в темной пещере, куда забирался ваш Тоби, и отчаянно пытаемся выбраться. Если вы как можно скорее нам не поможете, то старый Пфиффер свалится первым, потому что его силы уже на исходе, да и остальные долго не продержатся.

Раздался еще один шорох, и в проеме показалась седая голова квенделя. Тень падала на его лицо, но все услышали, как Гизил Моттифорд громко и отчетливо задышал. Затем он с шипением выдохнул сквозь стиснутые зубы, будто свистом подзывал собаку. Звентибольд, как истинный ценитель, узнал аромат трубочного табака «Баумельбургская камнеломка».

– Гортензия? – ошеломленно воскликнул Моттифорд. – Во имя всех лесных грибов, это действительно ты? Скажи еще что-нибудь, подтверди, что меня зовут не подземные призраки или кое-что похуже!

– Конечно, это я, – отозвалась Гортензия, – а со мной Одилий Пфиффер, Звентибольд Биттерлинг из Звездчатки и юный Карлман!

Несмотря на затруднительное положение, Карлман отметил, что криками из-под земли можно напугать всякого, кто верит в подземных духов и прочую нечисть, и решил при случае предложить такой розыгрыш приятелям.

– Хотел бы я в это поверить, – проговорил тем временем Гизил Моттифорд, точно разговаривал сам с собой или с Тоби, а не с хорошо знакомыми ему квенделями. Он мог представить их себе где угодно, только не там, где они сейчас находились.

В самом деле, он никак не ожидал этим солнечным утром увидеть соседей в норе под землей. Туда залезали разве что во время охоты на барсуков или кроликов, обычно посылая вперед собак. Ни Звентибольд Биттерлинг, ни Одилий Пфиффер, ни тем более Гортензия, насколько ему было известно, охотой не увлекались. Впрочем, мальчишка Бедды Шаттен-барт вполне мог заблудиться в какой-нибудь пещере, куда забредали только балбесы. Но что там делали остальные – оставалось совершенно непонятным. Несмотря на все загадки, его помощь требовалась немедленно, и вызывать подкрепление из дома было некогда.

– Спокойствие! – крикнул он. – Я вытащу вас одного за другим.