– Пойдём в машину, – со злобой пророкотал он и с силой толкнул дверь на улицу.

Первые минут пятнадцать они ехали в полном молчании. Лана приходила в себя. Она не знала, как теперь покажется на глаза в органах опеки. После такого громкого «хлопанья дверьми» им больше не позвонят, а на их деле ярко-красным фломастером выведут слово «Неадекваты». Первый раз забыли о встрече и не приехали, второй раз устроили скандал на ровном месте. Мда… Красота, да и только. Есть чем на работе похвастаться!

– Может, скажешь, что случилось? – наконец не выдержала она. Их внедорожник поймал «красный», и Влад с остервенением ударил по тормозам, остановившись минимум сантиметров на пятьдесят дальше положенной линии. – Чем тебе так не угодил этот ребёнок?

– Его фамилия Ковалёв.

– И что? Чапаев, Репин? Какая разница? Нянечка тебе правильно сказала. Если мы его усыновим, у него будет наша фамилия.

– Мы его не усыновим!

Лана тяжело вздохнула и с величайшим непониманием уставилась на мужа. Он сделал то же самое. На светофоре загорелась отметка «десять».

– Ты правда не понимаешь?

– Я не понимаю.

Лана действительно не понимала. Влад знал что-то такое, что до неё никак не доходило. И он хотел, чтобы она догадалась, а она не могла. Наверное, сказывалась беременность. Хотя в этот раз как-то рановато. Обычно бесконечно тупой Лана начинала ощущать себя в конце пятой недели.

Он покачал головой, но всё же сжалился и объяснил.

– Это сын Вики.

Глава 30

Вернувшись домой, Лана сразу ушла в спальню и долго лежала на кровати, глядя в потолок. Влад остался в гостиной и коротал вечер за просмотром телевизора и игрой в «стрелялки». Лёг спать он лишь во втором часу ночи, но вырубился, едва коснувшись головой подушки. Наверное, специально мучил себя до посинения, до глаз в кучку, лишь бы забыться. У Ланы так не получилось. Большую часть ночи она провела без сна, а на утро чувствовала себя разбитой. В голове не укладывалось: как же она не узнала «Серёженьку»? Вероятно, не очень-то вглядывалась.Тогда. В их первую встречу в роддоме он был в два раза меньше, чем сейчас, да ещё и спал. Лана помнила только его широко раскрытый рот, зато Влад, рассмотревший когда-то мальчика в мельчайших деталях, естественно, помнил всё остальное.

Утром за завтраком Облонские вели себя подчёркнуто вежливо. Влад самолично поджарил хлеб с яйцом и заварил свежий чай, Лана нарезала салат из огурцов и заправила нежирным йогуртом. Другой темы для разговора, кроме погоды, у них не нашлось, и они мусолили её, пока вконец не устали.

– Крещенские морозы ещё закончиться не успели, а синоптики уже метели обещают.

– Да-да, и те вроде как собираются бушевать весь февраль.

– Тяжко будет проехать. И аварий за это время случится уйма.

Когда Влад ушёл, Лана принялась мыть посуду. Перед самым Новым годом она ушла с «удалёнки», но в связи с беременностью вновь решила на неё вернуться. Месяца через полтора, если не будет сильного токсикоза. А дальше… Дальше надо доносить.

На работе, хвала небесам, работы было немного, и, сбежав за десять минут до начала обеденного перерыва, Лана решила наведаться в краевую детскую больницу. Ситуация, что произошла вчера, покоя ей не давала. Странное чувство тревоги так и давило на грудь. Гештальт ни в какую не хотел закрываться, и Лана решила разбередить эту рану ещё раз.

Охранник, дежуривший на посту, мало чем отличался от тех, что сидели в отделении невынашивания и роддоме. Купюра в две тысячи рублей показалась ему вполне приемлемым аргументом, и Лана без всяких проволочек поднялась на четвёртый этаж. Правда, до комнаты знакомств ей дойти не удалось. Вчерашняя нянечка наткнулась на неё в первом же коридоре и стойко загородила собой проход.

– Я бы хотела увидеть мальчика, – объяснила Облонская.

– Зачем? – насупилась женщина. – Как я поняла из вчерашнего разговора, ребёнок Вас и Вашего мужа не заинтересовал, поэтому я не вижу смысла его мучить.

Услышав настолько категоричный ответ, Лана замялась. Она не знала, как объяснить, что весь вечер и почти всю ночь думала о матери этого самого ребёнка. Что же с ней такое приключилось? Может, онкология, как у Александры Фёдоровны? Хотя какая онкология? Вику вдоль и поперёк под микроскопом изучали во время беременности. Заведись у неё что-то подобное, и оно бы тотчас обнаружилось. Тогда, возможно, тромб оторвался. А что, вполне вероятно. Лана про такое читала. Тромбоз после родов не редкость, особенно у тех, кто прошёл через кесарево сечение.

– Вы сюда помолчать пришли? Тогда, пожалуйста, не отнимайте моё время.

Из-за Ланиного нервного покусывания губ нянечка нахохлилась ещё больше и стала похожей на разозлённую курицу:

– Вам кажется, что раз он маленький, то ничего не чувствует. Так вот, он всё чувствует и очень даже хорошо. Люди приходят, смотрят на него, а затем уходят и оставляют. Знаете, что после такого бывает? Ребёнок начинает болеть, потому что ощущает себя ущербным. Начинает думать, будто с ним что-то не так, и разучивается делать то, что умел делать раньше. Но Вы мне, конечно же, не поверите.

– Нет, отчего же? Я Вам верю. Я про такое читала.

Лане вдруг резко стало жарко, хотя она и стояла на сквозняке в одном кашемировом платье. Приподняв брови, нянечка чуть сбавила тон.

– До вас три пары приходили и после вас ещё одна. Все отказались.

– Четыре пары? – озадаченно переспросила Лана. – Их-то что не устроило?

– Да, всё одно. Из-за матери.

– Из-за матери?

– Точнее, из-за её смерти. Убили её, вот все и боятся. Хотя чего боятся, не понимаю…

– Как так убили? – Лана приложила ладонь ко рту. Жар в её теле схлынул так же резко, как появился, зато съеденная впопыхах в такси булочка запросилась обратно.

Нянечка посмотрела по сторонам, словно опасалась, что её кто-нибудь услышит, и понизила голос до еле разборчивого шёпота:

– Зарезали её. Как поросёнка зарезали. Девочка-то молодая была совсем, года двадцать два-двадцать три. Жила в хрущёвке. А хрущёвка, сами знаете, какая. Ни консьержа, ни вахтёра. Один жилец вышел, другой совершенно посторонний человек зашёл. Дела никому нет. Пенсионеры по квартирам сидят, молодые на работе. Уж не знаю, почему она дверь открыла. В общем, ей к лицу тряпку с хлороформом приложили, а в грудь и в живот три ножевых ранения нанесли, а потом дверь захлопнули. Соседи даже писка не слышали. Умерла на месте. Полицию часов шесть спустя вызвали. Те же соседи. Мальчика услышали. Он от крика буквально разрывался. Чуть не умер, бедненький, от обезвоживания. Привезли к нам еле живого. Наши врачи чудом откачали. Ваш муж вчера всё про имя спрашивал. Так вот, Боренька его зовут, и это имя очень ему подходит. Знаете, что оно означает?

Лана на автомате покачала головой.

– Борец. Вот он за жизнь и борется.

Иоланта прислонилась к стене и схватилась за живот. Четыре месяца назад, разговаривая с Викой в роддоме, она была уверена, что жизнь эту пигалицу за содеянное накажет. Смерти ей, однако, Лана никогда не желала, тем более вот такой – собачьей. Как по заказу, вспомнился первый Викин приход, абсолютно хамское поведение и эта её «наполовину девственница». Только сейчас Лана осознала,чтоименно Вика вложила в столь несуразное словосочетание. Её изнасиловали ещё ребёнком, а потом она долго копила на операцию по восстановлению девственности, словно надеялась, что кусок кожицы между ног поможет ей всё забыть, однако никакая операция её не вылечила. По крайней мере, психологически. Вылечила бы, и не было бы ни клофелина, ни баров, ни вымогательства.

А ещё Лана вспомнила все эти её пижамки с мишками и розовые носочки. Превратившись в аферистку, в душе Вика продолжала оставаться маленькой девочкой, ребёнком, который отчаянно нуждался в любви и заботе.А ещё в матери. В матери, которая от неё отказалась ради «пресловутого женского счастья», а после ради бутылки. Вот в чём заключалась карма Вики. Не в смерти. Она любила жизнь, но своего сына она любила больше. Она так за него боролась, но всё равно не смогла уберечь от детского дома. Дома, который так ненавидела...