– Поедем в Долину Любви, – предложил он.

Соглашаясь, она быстро кивнула.

Они сели в машину и некоторое время ехали молча, взирая на неизменно матовый пейзаж. Возле Долины Любви тоже стояло синеглазое дерево, а под ним уютно попыхивал настоящий самовар, греющийся на пихтовых ветках. Тонкий аромат исходил от горящего дерева, наполняя собой воздух Каппадокии, неизвестно отчего лишённый запахов.

Антон и Тоня вошли в долину сбоку.

– Не знаю, не знаю… – насмешливо рассуждала Тоня, – я не уверена, что они так уж похожи на то, на что претендуют…4 По-моему, это скорее свечи на именинном торте.

Антон улыбался в ответ, с удовольствием приглядываясь к своей неожиданной компаньонке. Основания некоторых столбов были дырявыми и предлагали путешественникам укрыться в них от дождя, солнца или уединиться для чего-нибудь другого.

Тоня просила Антона сфотографировать её то у гладкой округлости, то у шершавого выступа, то рядом с акварельно-нежными розовыми кустами. Ему нравилось это занятие, ведь, позируя, Тоня всегда улыбалась такой тёплой улыбкой, что двое парней-туристов, при виде неё замедлили ход. «Проходите, проходите…» – ворчал про себя Антон, любуясь тонкой Тониной кистью, подносящей к лицу изысканную розовую ветвь.

– Не знаю, что происходит, – весело крикнула Антонина, спускаясь с возвышения, на которое залезла для выгодного ракурса, – я всё болтаю и болтаю, а обычно из меня и слова не вытянешь…

Она замолкла, застеснявшись своих собственных искренних фраз. Антону хотелось взять её за руку, но он позволил себе лишь дотронуться до её локтя.

– Давай поднимемся наверх и выпьем чаю, – предложил он.

Они вернулись к многоглазому дереву и уселись на деревянные лавочки, приставленные к простому деревянному столу.

– Ики бардак чай,5 – сделал заказ Антон.

Им принесли два стеклянных стаканчика, стоящих на изящных белых блюдцах, расписанных красными цветами.

– Аристократично, – сказала Тоня, – а у нас пьют из кружек размером с мини-самовар…

Аромат напитка, заваренного по всем правилам чайного искусства, его настоящий живой вкус, тепло, отдаваемое тем, кому повезло им наслаждаться, растворили последнюю гранулу неловкости, обычно испытываемой недавно знакомыми людьми. Несколько секунд остатки этой гранулы ещё виднелись на дне чайных стаканчиков, однако и они, в конце концов, исчезли без следа. В тишине Тоня устремила взгляд вдаль на шлемы вросших в землю древних воинов – очередную каппадокийскую гряду.

– Странная здесь атмосфера… – задумчиво произнесла она, каждой клеточкой чувствуя, как густой воздух Каппадокии обволакивает её тело. – Будто затягивает в себя. Мне сейчас кажется, что я никогда отсюда не уеду, потому что ехать просто некуда. На свете и правда есть что-нибудь, кроме этого места?

Задавая вопрос, она чудесно улыбнулась уголком рта. Антон сглотнул.

– У меня было что-то подобное, – сказал он, взволнованно радуясь схожести их ощущений и расценивая это как ещё один добрый знак. – Когда я приехал сюда в первый раз, мне чудилось, что если дойти до границы Каппадокии, то за последним столбом окажется пустота.

Антон, уже не таясь, смотрел на забавный Тонин профиль. На её удлинённой шее он заметил тёмное пятнышко и решил, что туда попала крупинка Каппадокии, но через секунду понял: это родинка. Ему захотелось обнять Тоню сзади и прикоснуться к её пятнышку губами. «Пригласи её на ужин», – сказал он себе. Однако в нём сидел страх. Вот сейчас она произнесёт: «Извини, что сразу не объяснила, но я с мужем (или с любовником). Мы поссорились, и поэтому я плакала. Теперь мне пора возвращаться в отель, чтобы найти его». Несколько минут эти мысли водили неприятный хоровод у него в голове. Наконец, как-то зло и глухо, боясь услышать нехороший ответ, он спросил:

– Ты точно путешествуешь одна?

Она выдавила одно только слово: «Да». У него кольнуло под левым ребром. Сердце отбило несколько ударов и замерло. В горле наступила засуха.

– Тоня, – сказал Антон, – я вижу, тебе моя помощь не нужна. Но, может, ты согласишься помочь мне… Я – не турист, а бизнесмен. Утром я подписал договор купли-продажи и кое-что приобрёл здесь, в Каппадокии. Вечером турецкие партнёры устраивают по этому случаю ужин. Но я, Тоня, тоже совсем один. В общем, не хотела бы ты пойти туда со мной?

– Один… – вдруг вырвалось у неё.

– Ты даже могла бы изобразить мою жену, – проговорил он быстро, стараясь выглядеть как можно более непринуждённым, но уже жалея, что зашёл так далеко, – это понравилось бы туркам. Восточные люди очень ценят семью, женатый человек производит благоприятное впечатление…

Он выдумывал всё это на ходу, лишь бы уговорить её, и она это чувствовала. На самом деле туркам-продавцам было глубоко плевать на его семейное положение. Антон выглядел странным и даже неуверенным, что, по мнению Тони, не должно быть свойственно деловым людям. Ей захотелось согласиться.

– Хорошо, хорошо, – сказала она, пряча свою неподражаемую улыбку-вспышку, которая, увы, совсем погасла в следующее мгновение.

– Только… у меня нет приличного платья. Это ведь будет праздничный ужин.

Он проговорил торопливо, словно пытаясь помешать ей передумать:

– Поедем в Аванос, там полно магазинов.

Она кивнула в ответ, и он ликовал. Когда они садились в машину, он изо всех сил сдерживался, чтобы не обнять её сзади.

***

Антон припарковал машину недалеко от центра Аваноса. Словно ниоткуда возник тончайший дождь. Казалось, что он не падал сверху, а проступал прямо на прозрачном воздухе, как влага проступает на запотевшем стекле. В Аванос они попали по узенькому мосту через реку Кызылырмак, где пешеходы и машины двигались почти вплотную. Посреди реки, растопыривая крылья, приглушённо гоготал остров с разноцветными гусями. Плакучие деревья свешивали в воду ветви, как зелёноволосые красавицы, в чьих густых причёсках запутались острые шпильки минаретов. Безветренная погода и тихий моросящий дождь окутали город лёгкой грустью и нежностью. Манекены в витринах выглядели меланхоличными и немного сонными.

– Люблю такие дни гораздо больше, чем бесконечно жарящее солнце, – сказал Антон.

– Почему?

– В детстве я часто делал уроки за столом у окна моей комнаты. Вид был так себе… крошечный дворик и помойка, до которой не всегда доносили мусор. Я представлял, будто всё это нарисованное и, значит, если дождь будет достаточно долгим, то, в конце концов, смоет эту декорацию. Вот тогда откроется настоящий красочный мир. Но так как этого никогда не происходило, я говорил себе, что дождю не хватило времени. В общем, каждый раз, когда идёт дождь, я надеюсь на изменения к лучшему, – объяснил Антон.

В нём росло желание поделиться с Тоней воспоминаниями. Он чувствовал, что этого хочет и она сама. Она выслушает его, не оттолкнет, как вампирка Альбина, презрительными словами о сильных мужиках. Помолчав, Тоня спросила:

– Что говорили родители?

– Я не делился с ними. Никогда не наблюдал с их стороны интереса к моей персоне. По-моему, я им даже мешал. Наверное, я из тех детей, которых завели для порядка. Отец был спортивным журналистом и вечно пропадал на стадионах, а после матчей пил в барах с другими репортёрами и, кстати, спортсменами тоже. Иногда он даже не удосуживался пойти на стадион, а просто пил. Утром покупал в киоске газету со свежими статьями других журналистов и варганил по ним свой обзор матча, на котором не был. Мать либо готовила, либо ела, либо ходила по магазинам. А я любил смотреть на дождь и воображать прекрасные миры.

Забавно почесав милую профитрольку носа, Тоня сказала:

– В дождь хорошо спать или…

Ей подумалось, что в дождь хорошо заниматься любовью, но этого она, разумеется, не произнесла.

– Или что?

– Думать, зачем живёшь…

Сказав это, Тоня засмеялась над странностью диалога едва познакомившихся людей. Однако Антон был серьёзен.