С моей помощью она выбралась из зависимости. В какой-то момент тон ее разговоров изменился, и я понял, что девочка хочет большего. В последний день, перед моей выпиской, она пришла ко мне в комнату и разделась догола. Открыто предлагала себя.

А потом долго извинялась, вымаливая прощение, когда я выставил ее за дверь. Нет у меня к ней романтических чувств и не было никогда. Но чувство ответственности за нее осталось.

После того, как я уехал, Агата пропала с радаров. Через какое-то время вернулась на родину, стала изредка ненавязчиво писать мне. Ничего сверх того — она могла месяцами не давать о себе знать, и я практически забыл о ней. Не мне судить того, кто оступается.

Как бы то ни было, сейчас я не могу оставить ее одну в такой момент. Ей нужна помощь.

Агата живет в небольшом коттеджном поселке с таунхаусами. Подхожу к нужной двери и звоню в нее.

Девушка открывает мне — в короткой майке в обтяжку, через ткань которой выделяется грудь, и полупрозрачных стрингах. Нихуя себе диверсия, что тут сказать.

Агата пьяна, ее шатает.

— Славочка! — виснет на мне, лижет ухо.

Бр-р.

— Накинь что-нибудь сверху, — говорю ей и снимаю с шеи ее руки.

— У-у-у, бука какой! — заигрывает со мной и крутится: — Тебе не нравится?

Голая задница мелькает перед глазами, не вызывая совершенно никаких эмоций. Агата красивая, но никогда не возбуждала меня как мужчину. Она для меня всегда была просто девочкой, попавшей в беду.

— Нет. Накинь, я сказал.

Прохожу на кухню, а тут початая бутылка вина. Поднимаю ее с пола и ставлю на столешницу.

Агата снова вешается на меня со спины:

— Ты такой хороший, Славочка! Самый-самый лучший. Один ты обо мне заботился, никто, кроме тебя.

Снова снимаю с себя ее руки, разворачиваюсь, а она как паучиха прилипает ко мне, обнимает:

— Скажи, неужели я совсем тебе не нравлюсь? Думаешь, я маленькая? Я умею доставлять мужчинам удовольствие! Хочешь, докажу?! — падает передо мной на колени, лезет к молнии, тянет собачку вниз.

Перехватываю ее за локти, она сопротивляется. Во время этой перепалки недопитая бутылка вина опрокидывается и падает на столешницу, расплескиваясь мне на белую рубашку.

— Блять! — рычу и уже не церемонясь отрываю от себя девушку. — Агата, а ну быстро свалила отсюда, надела халат и прикрыла свою жопу!

— Хорошо, папочка, — стреляет в меня глазами.

Ебаный пиздец.

Иду в ванную комнату и снимаю рубашку, долго застирываю ее, пытаясь избавиться от красных пятен, мою руки. Слава богу, Агате хватает ума не лезть под руку. Надо срочно звонить ее матери. Эти проблемы не моя забота.

Слышу сигнал дверного звонка и закручиваю кран. Может, это ее мама пожаловала? Было бы неплохо.

— А он в ванной, — поет Агата и оборачивается ко мне: — О, а вот и ты, милый.

Перекладываю мокрую рубашку из одной руки в другую и поднимаю взгляд.

Таня смотрит на меня расфокусировано. И в этом взгляде столько боли, столько злости.

Как ей все объяснить?

Агата надела халат, но он практически прозрачный, совершенно не скрывает ее обнаженную задницу. И я. С голым торсом и расстегнутой молнией.

Заебись.

Глава 47. Детка, ты только не плачь, мы слегка облажались

Таня

Первый порыв — выключить телефон и сбежать. Внутри так болюче тянет все. Хочется, как маленькой, разреветься в голос.

И я машинально начинаю перебирать ногами. Бреду по улице куда глаза глядят, перевариваю то, что услышала минуту назад. На звонок телефона моего любимого мужчины ответила девушка. Однозначно дала понять, что Славе сейчас не до меня. Потому что вот это: «Он в душе» говорит само за себя.

Мерзко и противно. Ненавистно это все.

Помню, как несколько лет назад была свидетельницей неприятной истории: моя подруга Соня увидела своего любимого в объятиях другой. Тогда она сбежала, даже не попытавшись во всем разобраться. А стоило бы, потому что по итогу ее Димка оказался втянут в нехорошую игру: его подставили и обстряпали все так, будто он изменил, но на самом деле ничего не было.

Меня будто пронзает стрела ярости.

Беру в руки телефон и открываю приложение. На днях мы со Славой прошли новый круг доверия и обменялись данными о местоположении. Теперь он всегда знает, где я, а я знаю, где он.

Открываю карту и вижу мигающую точку его телефона. Это совсем близко. Новый район с таунхаусами для богатых. Вызываю такси и еду туда. Машина останавливается возле приметной «Ламбы» Славы, поэтому я убеждаюсь в том, что он наверняка тут. А вот зачем — пусть рассказывает сам.

Я не какая-то неуравновешенная истеричка, но сидеть у окна и ждать, когда явится благоверный, не собираюсь.

В жилом комплексе все дома одноэтажные и рассчитаны на двух хозяев. Ошибиться невозможно. Поднимаюсь на несколько ступеней и нажимаю на дверной звонок.

Сердце в груди грохочет с такой силой, что, боюсь, пробьет ребра. Мне страшно увидеть, что там, за этой дверью. Страшно услышать слова лжи. А вдруг все, что я нарисовала в своей голове, — правда?

Правильная часть меня пытается обелить Славу, который своим поведением ни разу не скомпрометировал себя. Не может он предать. Не сейчас, точно.

Неправильная часть меня заводится не на шутку и обдумывает план мести.

Дверь открывается, и передо мной предстает…

Миниатюрная блондинка в труселях, предназначенных выставлять все напоказ, а не скрывать. В тонком халате, как и в тонкой майке вообще нет никакого смысла — они почти прозрачные. Картина маслом!

Она красивая. Сделанная, вылизанная. А еще в доску пьяная.

Девица облизывает губы и опирает руку о стену, не пропуская меня внутрь.

— Где Слава? — задаю вопрос и стараюсь звучать так, чтобы мой голос был холоден.

— А он в ванной, — певуче отвечает та и оборачивается к Славе, который как раз выходит из двери: — О, а вот и ты, милый.

Милый?

Это не единственное, что шокирует меня. Волков полуголый. На нем только брюки, у которых расстегнута молния. Сомневаюсь, что можно сделать мне больнее.

В носу моментально начинает свербить, к горлу подкатывают рыдания. Хочется, как тургеневской барышне, всхлипнуть и сбежать. И бежать. Долго-долго. А еще уехать отсюда куда подальше, чтобы не слышать, не знать больше этого предателя. Наказать его как можно больнее.

Но у меня нет права на это. Во мне растет маленькая жизнь, и я должна прямо вот тут, на берегу, решить — доверяю ли я Славе?

Девица беззвучно смеется, кусает губы и переводит взгляд с меня на Волкова. Протягивает руку и кладет ему на голую грудь:

— Ты долго, дорогой, — произносит показательно-томно.

Слава вздрагивает и тут же, не церемонясь, откидывает руку девушки. Смотрит на меня. Вины во взгляде нет, а вот шока и растерянности слишком много.

— Будет что сказать? — даже не пытаюсь говорить спокойно.

У меня вообще-то гормоны. А еще задетое самолюбие и разбитое сердце. Какие уж тут спокойные разговоры.

Девица разворачивается, напевая громко и виляя бедрами, уходит из коридора:

— Малышка томно дышит, малышка хочет движа, малышка хочет движа.*

Охеревше провожаю взглядом ее голый зад. Открываю в шоке рот.

Слава ерошит волосы и рычит.

— Я все не так поняла? — поднимаю бровь.

— Блять! Да! — протягивает руку и затягивает меня в дом, крепко прижимает к себе.

Утыкаюсь носом ему в шею и вдыхаю едкий аромат чужого женского парфюма. Морщусь. Подкатывает тошнота. Упираю руки в живот Славы и отталкиваюсь. Смотрю ему в глаза с вызовом:

— Уже можно начинать объяснять.

Волков кивает и со злостью отшвыривает в сторону мокрую рубашку.

— Агата! — орет на девушку, а я дергаюсь.

Берет меня за руку и ведет внутрь дома. Эта самая Агата лежит поперек дивана вниз головой и продолжает петь ту же песню.

— Агата, блять! — снова орет Слава. — Какой я тебе нахер «дорогой»?

А ей вообще насрать, она, как заевшая пластинка, продолжает: