На крыльцо выходит женщина — видимо, она и есть та самая Кузьминична. Машет мне рукой, я открываю калитку, захожу. Местечко, конечно, атас. Пальцы моментально леденеют, и волосы на загривке начинают шевелиться.

— Приехал? — заглядывает мне в глаза.

Кто она тут? Местная сумасшедшая или деревенская ведьма? Уж больно колоритно все смотрится. И дом этот, и сама женщина.

— Приехал.

— Проходи в дом. Таня вот-вот проснется.

— А почему она спит у вас? — хмурюсь.

На часах пять вечера. Не поздновато то ли для сна?

— Потому что ей больше негде спокойно выспаться. А ей это нужно, понимаешь?

Вроде как понимаю, но есть ощущение, что эта самая Кузьминична говорит о нечто большем.

— Наверное, — пожимаю плечами.

— Значит, позже поймешь.

Прохожу в дом и сразу попадаю в небольшую кухню. Недалеко от стола стоит топчан, на котором спит Таня. Так сладенько, сложив ладошки и приоткрыв ротик.

Протягиваю руку и глажу ее по голове, на моем лице неконтролируемо расцветает улыбка. Осматриваю ее, и, когда вижу перемотанную ногу, улыбка меркнет.

— Что у нее с ногой? — оборачиваюсь к женщине, которая сидит на стуле и внимательно следит за мной.

— Наступила на стекло и поранилась. Не переживай, ничего страшного.

Продолжаю гладить рыжую. Ее ресницы начинают трепетать, она открывает сонные глазки. Смотрит на меня, растягивает губы в ласковой улыбке и сладенько потягивается.

Мр-р-р, кошечка моя, девочка красивая.

— Ну привет, — улыбаюсь, как дебил, ловя остатки ее неги.

— Привет, — отвечает ото сна хрипло.

Моргает, наводит фокус, потом, будто вспоминая, где находится, садится резко, и улыбка пропадает из ее глаз.

— Что ты тут делаешь? — спрашивает шокированно.

— Приехал за тобой. Поехали домой, Танюш?

Протягиваю ей руку, рыжая вкладывает в нее свою ладонь.

— Идите, — кивает нам Кузьминична. — С Богом.

Таня поднимается, и я интуитивно притягиваю ее к себе, обнимая одной рукой.

— То, что вы сказали… — Таня сглатывает и нерешительно поднимает взгляд на старуху.

— Живи своей жизнью. У тебя все будет хорошо, — произносит серьезно, берет со стола склянки и вкладывает их в ладонь Тане: — Передай Львовне, ей сейчас помощь посильнее нужна. А теперь идите. Вам пора.

— Но бабушка…

— Не переживай за нее. Она под защитой, ничего не случится.

Странный разговор, но я не лезу, по ощущениям, старуха не несет зла. Разворачиваемся, уходим. Кузьминична провожает нас. У калитки я вспоминаю, почему ее лицо мне казалось таким знакомым. Оборачиваюсь:

— А папоротник я так и не нашел, — усмехаюсь, глядя в глаза женщине.

— Это потому что ты его и не искал, — смеется лукаво.

— Не искал, — сознаюсь. — Я другое искал.

Опускаю взгляд на Таню, которая с интересом наблюдает за нами. Садимся в машину, выезжаем.

— О чем вы говорили? — спрашивает наконец.

— Помнишь тот день, когда я нашел тебя в реке вместе с этим причудливым венком? Незадолго до того, как только я приехал в вашу деревню, ко мне подошла эта ваша Кузьминична. И говорит, мол, поезжай туда-то, там найдешь свой счастливый папоротник. И я поехал, даже не сообразил, как оказался на том берегу.

Смеемся с Таней. Несмотря на то, что все кажется каким-то абсурдом, на душе становится легко и хорошо.

А дома Таня тихонечко шепчется с бабушкой, успокивает ее, затем собирает вещи и тепло прощается с ней. Маргарита Львовна заметно приободрилась и выглядит в разы лучше. Храбрится, уговаривает Таню не беспокоиться, отпускает нас с Богом.

Уезжаем в город.

Мать Татьяны по-прежнему «где-то». Где угодно, только не рядом со своей дочерью.

Ну и хер бы с ней! Где надо подлатать, детка, ты скажи, я все сделаю. Нахожу руку Тани и сжимаю крепко. Улыбается мне, сжимает мою в ответ. Да-а-а.

Глава 44. Все, что было раньше, — уже не важно

Таня

Уезжая из поселка, оставляю все плохое позади. Перечеркиваю прошлое, в котором так много материнского холода. Не зацикливаюсь на нем.

А Кузьминична и вправду ведунья.

После того, что та рассказала, мне стало так хорошо, так чисто на душе. Я будто бы реально отпустила прошлое.

Не знаю, насколько правдивы ее слова, возможно, она просто деревенская сумасшедшая, которая несет бред и отчаянно верит в него. Еще и пытается заставить уверовать в него других.

Каждый верит во что что хочет. В то, во что удобно и проще верить. Пусть так. Я хочу верить — того, что случилось, невозможно было избежать.

Слова Кузьминичны о матери — это что-то очень страшное. Неужели она действительно делала это? Тогда вот он, еще один недостающий пазл в объяснении ее отношения ко мне.

Автомобиль подскакивает на кочке, и я машинально кладу руку на живот.

Вожу пальцами по коже и прислушиваюсь к себе. Неужели я и вправду беременна? У меня нет смысла не верить Кузьминичне. Достаю телефон и сверяюсь с календарем. Задержки пока нет, месячные должны прийти только завтра. Решаю не параноить и подождать три дня, если будет задержка — тогда уже начну думать, что делать.

Всю дорогу болтаем со Славой. Я пересказываю ему разговор, который состоялся между мамой и бабушкой, сознаюсь, что подслушала его.

Что делать дальше с мамой, не знаю.

С бабушкой — и подавно. По-хорошему, не хочется оставлять ее в поселке, но она там не одна, а со своей дочерью. Может, в материнстве моя мать не состоялась, но бабушку она всегда любила. Узнает, что я уехала, и вернется, будет рядом с бабушкой.

Смысла вытягивать ту в город нет. Не поедет. Этот разговор уже состоялся у нас неоднократно, и все без толку. Бабушка не городской человек. Ей хорошо и комфортно рядом с природой.

Возвращаемся в квартиру. Мыслей о том, чтобы собрать вещи и вернуться к себе в квартиру — ноль. А смысл? Врать себе я больше не желаю и не буду. Я люблю Славу и хочу жить с ним.

Украдкой подглядываю за мужчиной, который хозяйничает на кухне. Пока я сижу за столом и с улыбкой на лице слушаю его болтовню, Слава готовит. Ничего необычного — простые макароны с сыром. Но самые вкусные в его исполнении.

И я ловлю волну. Меня окутывает такой любовью, что аж дыхание перехватывает.

Подхожу к нему со спины и обнимаю. Переплетаю руки на твердом животе, целую между лопаток, трусь носом.

Слава замирает с ложкой в руках, пытается повернуться, но я его удерживаю.

— Постой так еще чуть-чуть, — прошу тихо. — Иначе я и не отважусь сказать, что люблю тебя. Иногда мне кажется, что я полюбила тебя еще тогда, пять лет назад. Знаешь, ты был глотком свежего воздуха. Чуть ли не единственным шансом вырваться из мертвой хватки матери. Все эти годы я гнала от себя мысли о тебе. Воспоминания стирала, выжигала. А потом ты вернулся, и я не смогла… Несмотря ни на что, я не смогла быть без тебя. Я хочу, чтобы ты знал: неважно, родилась любовь сразу, воскресла или появилась совсем недавно. Я люблю тебя. Я обязательно буду делать странные вещи, потому что не знаю, как правильно нужно любить, — меня не научили. Но обещаю тебе: я буду стараться любить тебя так, чтобы ты всегда это чувствовал.

Опускаю руки, и Слава тут же разворачивается. Несмело поднимаю глаза. Он ошеломлен, но в его теплом взгляде столько света, столько нежности.

Пожалуйста, смотри так на меня всегда. Даже когда я буду сильно раздражать тебя. Даже когда ты будешь думать, что я самая несносная женщина. Даже когда будешь злиться — смотри так на меня всегда.

Слава берет мое лицо в ладони и приподнимает:

— Не надо стараться, — произносит серьезно. — Просто будь собой. Ведь я люблю тебя такой, какая ты есть. Не бойся оступиться, я рядом.

Опускает голову и целует сладко-сладко, тягуче. Так, что внизу живота моментально тяжелеет. Закидываю вверх руки и обнимаю Слава за плечи.

Закрепляем обещания, данные друг другу, и слова о любви.

— Мы теперь будем жить вместе? — спрашиваю я, едва получается оторваться от него.