Помогаю Тане собрать вещи. Она принципиально не берет много. Небольшая сумка с вещами, буквально на несколько дней. Пусть так, главное другое: это шаг вперед. Маленький, совсем нерешительный, совершенный, можно сказать, под давлением, — но и хер с ним.

Я не обещал, что буду играть честно.

Глава 35. Крылья не мои, я никогда не взлечу

Таня

— Тут у нас мойка, вон там холодильники. Продукты привозят несколько раз в день. Посуду моет Лариса Евгеньевна, но иногда и нам приходится становиться. Много нестандартной посуды, сама понимаешь, тот же венчик не очень-то просто вымыть.

Кондитер Любовь проводит экскурсию по кухне кондитерской, в которой мне предстоит работать. Персонала не так много, как могло бы показаться, но здесь четкое разделение обязанностей, поэтому они все успевают.

— Вообще, коллектив у нас тут дружный, — рассказывает мне она. — Шеф-кондитер наш своеобразный, но за своих горой. Иногда, когда поступают какие-нибудь безумные заказы, его срывает, но он отходчивый.

Девушка улыбается мне искренне, и я невольно отвечаю улыбкой. Впитываю каждое слово как губка. Безумно хочется приступить к работе, аж руки чешутся.

Первый день отрабатываю чисто на драйве — адреналин, эндорфин, серотонин в действии. Ребята вкалывают на полную мощь, и я вместе с ними. Шеф Эльдар остается доволен мной и даже позволяет забрать домой пару кусочков муссового торта, который я приготовила самостоятельно.

Меня распирает от радости. Хочется зайти в магазин и купить бутылочку вина, чтобы отметить первый рабочий день, но останавливаю себя. Все-таки я живу со Славой и не хочу, чтобы перед перед ним мелькал алкоголь.

Я живу со Славой уже две недели.

Не понимаю, почему я до сих пор не съехала от него. Изначальной причиной была мое нестабильное состояние, которое, в общем-то, уже давно стабилизировалось.

С матерью я не общалась ни разу. Она тоже за это время не изъявила желания к разговору со мной. От нее не было ни звонка, ни сообщения. Обидно ли мне? Нет, не обидно. Обида — это для маленьких детей. Когда забирают игрушку или покупают не того робота, которого хотелось.

У меня нечто иное.

Мои внутренности разорвало от жгучей боли, вывернуло наизнанку кровавым месивом. Я улыбаюсь, креплюсь. Я вру, и Слава это видит. Но, как бы там ни было, это то, что я могу контролировать, потому что привыкла.

В отличие от матери, бабушка ежедневно звонит и тихо спрашивает, как я. Она ждет, что я расскажу ей что-то, а у меня нет желания говорить. Не из-за себя, скорее из-за нее. Я знаю, что ей будет больно. Она обязательно начнет винить себя, а я этого не хочу.

В общем, все в моей жизни нормализовалось, и от Славы можно съезжать. Можно. Но, черт возьми, как же не хочется.

За эти дни Волков показал себя с какой-то мужской стороны. Он был внимателен, обходителен. Веселил, обнимал, когда я скатывалась в грусть. С виноватым выражением лица кормил подгоревшей яичницей. Стоически пережил нападение Василия на робота-пылесоса, мокрые кроссовки и ободранные обои.

Я искренне полагала, что Слава будет настаивать на близости, но он самостоятельно отселился в другую комнату, оставив мне простор для действий.

И только сегодня я поняла: это нечто большее.

Это мой плацдарм. Для того, чтобы я сделала первый шаг, потому что он делать его не будет. Осознание пришло ко мне с болезненным треском в висках.

Вопрос, на который я должна ответить, — хочу ли я этого первого шага, потому что, сделав его, отступить не смогу.

В раздумьях наворачиваю круги по парку. Размышляю о матери. О том, как хорошо, что я не одна. Пытаюсь понять, где я была плохой дочерью. Что-то же я сделала не так, раз однажды она решила, что третировать меня — идеальный выход?

По дороге к дому Славы захожу в супермаркет и покупаю продукты. Раз вино нельзя, значит, будет лазанья! Пока еду в лифте, хмурюсь. Уже поздно, Волков должен быть дома. Странно, что он не позвонил. Достаю телефон и смотрю на бесчисленное множество сообщений и пропущенных вызовов.

Я совсем забыла включить звук. Пропущенных звонков так много, что сразу понятно: случилась беда.

Открываю квартиру Славы своими ключами. Руки нервно трясутся, поэтому я не сразу попадаю в скважину. Захожу в коридор и ставлю пакет с продуктами на пол. Прохожу в гостиную.

Сердце делает последний сильный удар о ребра и пускается галопом.

Тут бедлам. В квартире работает плазма, по ней идут мультики. Фиксики что-то то ли чинят, то ли ломают. На диване сидит Злата — племянница Славы — и о чем-то эмоционально рассказывает ему.

Слава ходит по комнате и качает на руках ребенка. Очевидно, это ребенок Влада и Ани, Артем. Мальчик кричит, фиксики начинают петь песенку, а Злата без устали болтает.

Все звуки взрываются разом, голова начинает идти кругом. Хорошо, что мой приход остался никем не замеченным.

— Тики-тики, так-так-так.

— Слава, я же тебе говорила, надо было мамочке сразу звонить, — уверенно произносит Злата.

— Тики-тики, так-так-так. Часики идут.

— Злата, я же не могу каждую минут звонить твоим родителям! — Слава на пределе. Венка на его шее пульсирует, на лбу испарина.

— У-а-а-у! — кричит малыш.

— Тики так. Тики так. Нам без часиков никак.

— Мне кажется, Артем нездоров, — умничает девочка и показательно щурится.

— У-а-а-у!

— Тики-тики, так-так-так. Часики последнего не ждут.

— Злата, твои родители не просто так оставили вас со мной, — Слава переходит на рык. — У них ЧП. Аврал. Форс-мажор. Понимаешь?

Волков бледен, в глазах паника. Мне кажется, он вот-вот грохнется без сознания, но продолжает упорно укачивать Артема, если это можно так назвать, потому что он трясет бедного ребенка нещадно.

— У-а-а-у!

— Понимаю, — абсолютно спокойно произносит Злата. — Нас оставили с тобой, потому что больше не с кем. Афродита Станиславовна болеет, а деда и баба уехали.

— Тики-так. Тики-так. Нам без часиков никак.

— У-а-а-у!

— Вот именно! Злата, но я, ей-богу, не знаю, что делать с Артемом!

Слава поднимает ребенка вертикально и прижимает к себе.

— У-а-а-у! — Артему явно все по барабану.

— Мама и папа обычно кормят его и моют попу, — философски замечает девочка. — Ты его кормил?!

— Тики-тики, так-так-так. Часики и там. Часики и тут.

Тру виски. Боже, какой дурдом. Мне плохо. К горлу подкатывает тошнота, будто я эпилептик, которому включили стробоскоп.

— Тики-тики, так-так-так. Часики идут, идут, идут, идут, идут, идут.

— Кормил! Тема отказался есть смесь.

— Может, у него подгузник грязный? — допытывается девочка.

— Чистый!

— У-а-а-у!

— Часики идут, идут, идут.

Прислоняюсь к дверному косяку, потому что чувствую: грохнусь в обморок прямо тут.

— Таня! — вскрикивает Слава, и я открываю глаза.

Волков не двигается с места. Просто смотрит на меня. Преданно, с огромным багажом боли, вины во взгляде. Но кроме этого есть там и что-то другое. Мольба — нет, даже настоящий крик о помощи.

— Я звонил тебе, хотел предупредить, — произносит сдавленно.

Даже в такой стрессовой ситуации, мужчина, который мало что понимает в крохотных детях, подумал обо мне. Все, на что меня хватает, это кивнуть.

Ведем со Славой немой диалог, после которого я начинаю медленно, спиной вперед, отступать к выходу.

— Таня, не уходи, — просит. — Помоги мне. Пожалуйста.

Нет. Нет-нет. Ты не имеешь права меня просить об этом. По щекам текут слезы, я глотаю мерзкий ком, с трудом проталкивая его в глотке, и продолжаю пятиться.

— Ты нужна мне, — молит меня.

Качаю головой и шепчу едва слышное:

— Прости.

Позорно дезертирую. Наваливаюсь на дверь квартиры, чтобы закрыть ее. Хочется сбежать, но ноги не несут, будто налились свинцом. Тело вступило в немую схватку с мозгом.

Оседаю на пол прямо тут, у двери.

Обессиленно реву, всхлипываю, не стесняясь. Мне так жаль себя за собственную беспомощность, мне так жаль, что со мной случилось все это, мне так жаль… Если уйду, брошу его прямо тут — кто я после этого? У меня есть страх, да. Но там, прямо сейчас, за этой дверью, — мужчина, которому нужна помощь.