Аня отходит.

— Танюш, ты как? — Соня находит мою руку.

— Да нормально все, — вскидываю брови.

— А по виду и не скажешь, — поджимает губы. — Грустная, серая. Голос безжизненный.

— Глупости, — отмахиваюсь и натягиваю улыбку. — Сонечка, у меня все прекрасно, правда!

Калинина кусает губы:

— Скучаешь по нему?

— Безумно, — выпаливаю, не успевая обдумать свои слова.

Сжимаю челюсти. Ч-черт.

— Не надо, — подруга берет мою руку. — Я вижу все, Танюш. Не закрывайся, пожалуйста.

— Да не закрываюсь я, — сопротивляюсь вяло. — Просто непонятно, о чем говорить. Мы по-прежнему никто друг другу.

— Но разве это так? — мягко улыбается.

— Запуталась я во всем, Сонь, — кусаю губу. — В чувствах своих запуталась, в жизни. Что хорошо, что плохо? Где ответы взять?

— В сердце.

— Не верю я сердцу. Ломаное оно у меня, со сбоями работает. На него полагаться — так себе занятие.

Возвращается Аня и ставит передо мной большую тарелку с пирожными и чай, садится.

— Спасибо! — утыкаюсь носом в чашку. Не могу при Ане обсуждать свою жизнь — все-таки чужая мне, хотя вроде неплохая.

Сейчас она выглядит разъяренной.

— Анют, случилось чего? — спрашивает Соня.

— А, — отмахивается та, — нашему кондитеру нужен помощник. Никак найти не можем. Сотрудница уходит в декрет через две недели, а у нас даже на примете никого нет!

— Почему? Сложная работа? — спрашиваю я и кладу в рот мини-маффин. Стону: — М-м-м! Фкуфно!

Аня улыбается:

— На здоровье. На самом деле, сложного ничего нет. Мы даже готовы обучать всему в процессе. Нужен только адекватный и ответственный человек.

Соня подпирает рукой подбородок и вздыхает.

— Можно я попробую? — спрашиваю у Ани.

Подруга шокированно открывает рот, Аня оживляется.

— Правда?

— Да.

Я давно уже думаю об этом. Фотография все-таки не совсем мое. Это занятие всегда было скорее попыткой перекантоваться перед чем-то большим.

— Какая крутая идея! — восхищается Соня. — Анют, бери ее, не пожалеешь! Знаешь, какие вкусные пирожные Таня готовит?! Пальчики оближешь!

— Это нам будет только на руку. Тань, но как же твоя работа? — Аня беспокоится.

— Я давно хотела ее сменить. Готовить я люблю, десерты в том числе. Правда, санкнижки у меня нет.

— Это все мелочи, — отмахивается. — Она делается за пару дней. Но ты уверена, что готова полностью сменить род деятельности?

— Уверена на все сто! — отвечаю решительно. — Только дай мне пару недель на то, чтобы все долги раздать.

— Решено! Как раз сделаешь санкнижку! — счастливая Аня хлопает в ладоши, Соня поочередно смотрит на нас с девушкой, сомневаясь.

А я отчего-то вообще не сомневаюсь. Чуть ли не впервые в жизни я делаю то, что хочу.

И самое главное — мне совершенно плевать, что скажет на это мать.

Глава 28. Когда-нибудь, может, и бред, но я приду на свет

Таня

— Чур первый тортик — мой!

— Ты на другом конце света, пока доедешь, тортик плесенью покроется. Угощу кого-нибудь, кто поближе.

— Ар-р! Это кого? — рычит, но в голосе смешинки.

— Да хоть брата твоего — Димку!

— Брата можно. Хоть Димку, хоть Влада. От Лехи подальше держись, он этот торт вместе с рукой оттяпает, — смеется.

И я смеюсь вместе с ним.

Уже конец июня, Слава все никак не вернется из своей затянувшейся командировки, а я… чахну без него. Улыбка его нужна и руки сильные. По телефону мало его — нескольких часов в день и тонны бессмысленных сообщений.

— Когда ты вернешься? — спрашиваю, сглатывая.

Решилась. Выдыхаю бесшумно.

— Соскучилась? — шутит.

Безмерно — но не признаюсь. Вместо этого привычное:

— Пф-ф! Вот еще!

А сама чувствую: он знает все. Не скрыть за колкостями ничего.

— Жди меня, рыжая, и я вернусь. Почти закончил. Тут проблемы возникли, уж думал, не разрулю. Но получилось все.

— Это хорошо. А у нас ирисы зацвели. И акация. А еще тут очень тепло.

— А мне тепло от твоего голоса, — без насмешек, без масок.

И это правда как ножом по сердцу. Губы дрожат. Ну вот, давай, разревись тут еще, дурында!

— Поедем на море? — спрашивает севшим голосом.

— Я к бабушке с мамой уезжаю, они ждут.

— Без вариантов?

— Прости, — вздыхаю. — Я обещала бабушке.

— Бабуля мировая у тебя, — с теплотой в голосе.

Про мать ни слова. И я молчу. Потому как что сказать, понятия не имею. Он все видел и понял. А я вот двадцать восемь лет уже ничего понять не могу.

Мне бы просто сказать пару слов, чтобы правду почувствовать.

— Когда в кондитерской приступаешь к работе?

— Как вернусь. Там сотрудница как раз последнюю неделю дорабатывает.

— Не жалеешь, что решилась на изменения? — интересуется настороженно.

— Нет, — отвечаю уверенно. — Слав, я же ведь пошла в эту сферу только из-за Сони.

— Как это?

Вздыхаю.

— Я потеряна была. На распутье. Куда идти? Столько дорог, а страха еще больше. Одно знала: по специальности работать не смогу. А тут она. Говорит, как здорово было бы, если бы я фотографировала, а ты фотошопила! Вот и все. А сейчас чувствую — в правильном направлении иду.

— Рад это слышать, морковка. Но чур первый твой торт — мой.

— Твой-твой. Ты только вернись…

— Вернусь, рыжая. Вернусь.

Собираю вещи. Беру побольше, потому что планирую провести с семьей почти неделю. Василия оставляю к Соне. Особенно этому факту радуется Дима. Как всегда еду в деревню на автобусе. Духота — жесть. Кондей не работает, обмахиваюсь газетой, услужливо отданной дедушкой по соседству.

На автовокзале привычно никто меня не встречает. Бабуля пешком так далеко не ходит, а мама… мама тоже так далеко не ходит. Из-за меня так точно.

Трясу головой, бреду с толпой через пролесок. Нормальная дорога есть, но так быстрее. Да и тенек — хорошо… Толпой выходим к поселку, разбредаемся в разные стороны.

Захожу во двор. Окидываю взглядом местность. Красота — все вокруг зеленое, сочное стоит. С улыбкой захожу в дом. Бабушка спешит обниматься, делится новостями.

— Ты лучше скажи, как твое самочувствие?

— Да что будет мне? — машет рукой. — У меня, Нюшенька возраст такой, что каждый день да болит что-нибудь. Не привыкать.

— А мама где? — В доме тишина.

— Так она это, к соседке пошла. У них там посиделки.

— Посиделки, — эхом.

Бабушка тяжело вздыхает.

— Прости ты меня, — на глазах у нее слезы.

Подрываюсь к ней, обнимаю так крепко, как могу.

— Бабуль, ты чего? — сама уже реву.

— Беспомощна я, Танюша. Не получается у меня.

— И не надо, бабуль. Разве можно заставить? — мой голос дрожит, вибрирует.

— Глупая, глупая она, — роняет голову ко мне на плечо.

Плачем. Вдвоем. А что еще остается делать, когда действительно не заставишь любить?

Глава 29. Я невозможно скучаю, я очень болен, я почти умираю

Слава

Трясет нещадно. Самолет будто вот-вот развалится прямо в воздухе. Цепляюсь за образ рыжей, вижу ее конопатое лицо и зеленые глаза. Закрываю глаза. Дождись меня, девочка, дождись. Тряска заканчивается.

Садимся несколько жестко, но и на том спасибо. Народ аплодирует и спешит в давку, чтобы свалить отсюда поскорее. Понимаю их.

Снова меня встречает Ромка.

— Брат! Ты не брат, а Будулай! На Дальнем Востоке что, ножниц нет в магазинах? — ржет над моей небритой мордой и отросшими волосами.

— Знаешь, какая там холодрыга? Я утеплялся как мог! — улыбаюсь, обнимая брата.

— Так лето ж! — Ромка открывает рот от шока.

— Это у вас лето! А там — Дальний Восток, так-то!

— Погнали! Батя ждал тебя на прошлой неделе.

— Форс-мажор, — развожу руки в стороны.

— Понятно, — подхватывает мой чемодан и кидает его в багажник.

Водитель везет нас в офис, а я, как реально какой-то дикарь, рассматриваю город. Отвык я от цивилизации, хотя на Дальнем Востоке с этим проблем нет, но все же жизнь иная.