У нее не было глаз.

Спутанные пряди волос накрыли румяное лицо, но провалы были видны. Она лежала на красной ткани в рваном, когда-то белом платье. В грудь глубоко воткнута ржавая кованая игла.

На кой черт я открыл этот ящик?!

Данила присел на корточки рядом со старинным деревянным сундучком, который только что доставил ему курьер. Говорил же дед: «Не открывай, если не знаешь, что внутри». Потрогал защелку-замочек на крышке. Латунная. Погладил ладонью ткань внутренней обивки. Надо же, шелк. Отбросил в сторону обрывки дерюжки. Кукла теперь была видна целиком – от черной макушки до кожаных ботиночек.

Когда-то роскошная и, наверное, очень дорогая. Деланная явно не для детских игр, а для дамских гостиных. Из тех, что выходят окнами на центральные проспекты столиц. Кому пришла в голову идиотская затея прислать ее вот так на ночь глядя в их с дедом дом на окраине Пскова?

Данила взял в руки обрывок дерюги. Холстинка-то домотканая еще. Что общего у нее с шелковой роскошью сундука? Он поймал себя на том, что избегает прикосновения к кукле. «Что человеком сделано, дурным быть не может», – вспомнилась еще одна дедовская мудрость, и Данила решительно вынул куклу из сундука.

– Смело живешь, Данила-мастер, двери не запираешь.

Он вздрогнул и испуганно посмотрел в кукольное лицо. Застывшее, безглазое, фарфоровое. Сзади расхохотались. Звонко, громко, ничуть не заботясь о ночной тишине. Порыв свежего ветра донес до него аромат лаванды и чуть-чуть цитрусовых.

На пороге распахнутой в сад двери стояла Нина.

– Как тебе моя пандора? – Нина кивнула на куклу, проходя в комнату и быстро оглядываясь по пути: диван со смятой постелью, самодельные книжные полки, стол с неубранной посудой. Не нашла, где присесть, осталась стоять. – Возьмешься реставрировать?

Данила наклонился положить куклу обратно в сундук, выигрывая время и заставляя свое сердце биться пореже. Ткнул пальцем в переносицу, поправляя очки:

– Я по фарфору еще не работал.

– Брось, все же знают, что твой дед был лучшим мастером. Наверняка и тебя научил. А мне срочно надо. Выставку открываю в своей галерее. Слыхал?

Ещё бы он не слыхал! Однокурсники уже какую неделю только и обсуждают, что Нинкин батя подарил доченьке в честь защиты ею диплома готовый бизнес – выставочную галерею, да не где-нибудь, а у самого Крома.

– Когда выставка?

Нина обрадованно улыбнулась:

– В том-то и дело, что от тебя будет зависеть, Даня.

Он-то думал, что Нина понятия не имеет, как его зовут, а она, оказывается, и прозвище помнит – Данила-мастер, и имя знает, которым он только близким друзьям позволяет себя называть.

– Я хочу арт-перформанс на открытие сделать, ну ты понимаешь: немного театра, немного интерактива со зрителем, а арт-объектом у меня будет она – пандора. И весь перформанс в виде хоррора, чтобы страшно стало до жути.

Данила глянул на куклу, лежащую у ног. Глаз нет. Иголка эта…

– Кто ее так?

– О! Это жуткая история. Слушай, у тебя есть чего-нибудь выпить? Короче, дело было в конце девятнадцатого века. Здесь у нас, в самой глухомани под Себежем, в одном богатом имении жила дворянская семья. Не то литовцы, не то шляхтичи по фамилии Корсак. Когда их старшей дочери Анеле исполнилось шестнадцать лет, просватал ее отец в жены какому-то русскому князю. Из очень-очень знатного рода. Не знаю уж, почему папаша так торопился. То ли жених старый был, боялись помрет. То ли нуждающийся, боялись, кто другой уведёт ради титула. А может, и любовь была, история это умалчивает.

Данила открыл холодильник. На пустых полках обнаружил старый кусок сыра, недопитую бутылку сухого белого и миску со свежей клубникой, вечером только собирал. Смахнул с обеденного стола грязную посуду и крошки. Достал мамины хрустальные фужеры, разлил вино. Нина, не прерывая рассказа, глотнула, чуть скривилась, зависла пальцами над тарелкой с кусочками подсохшего сыра, не рискнула взять и закинула в рот клубничку.

– Короче, имя князя неизвестно. Но по деревням в тех местах до сих пор рассказывают байку о кукле-убийце, которую он привез в подарок своей невесте. Вот о ней, – Нина ткнула пальцем в сторону сундука. – Анеля так полюбила куклу, из рук не выпускала, а за неделю до свадьбы внезапно заболела чем-то страшным и умерла. Куклу отдали ее младшим сестрам. Через несколько дней и они скончались в ужасных мучениях. Вот тогда-то местная ведьма и заявила, что кукла не простая, а заговоренная на смерть.

Нина умолкла, вглядываясь в безглазое личико, словно пыталась разглядеть на нем след заговора.

– А как она у тебя оказалась? – Данила подкинул фразу в оборвавшуюся беседу, словно полено в костер. Он наслаждался, наблюдая, как двигаются пухлые розовые губы, измазанные ягодным соком, как нетерпеливо Нина отбрасывает в сторону черные прядки, что выбились из косы и лезут в лицо.

– Так та ведьма была моей пра… пра… короче, какой-то там бабкой. Недавно этот сундук в ее деревенском доме нашли, ну я и вспомнила эту историю. Классно же будет открыть выставку старинных кукол настоящей пандорой, да еще и с таким кровавым прошлым?

– А почему ты ее пандорой зовешь?

– А ты что, ящик не видел? – Нина захлопнула крышку сундука и развернула его задней стенкой к свету. В углу была прикреплена медная жестянка с витиеватой гравировкой «Pandora». – Вот. Знаменитый парижский Дом модных кукол.

Данила распахнул окна в сад. Запах лаванды и чуть-чуть цитрусовых стал слабее. Перетащил сундук в мастерскую. Весь дом, по сути, был одной сплошной мастерской. Так еще при деде сложилось. Комната для приема гостей начиналась сразу от входной двери, здесь же спали, ели, а все остальные территории – не для посторонних. Вытащил куклу, усадил на рабочий стол, сам забрался с ногами в продавленное дедовское кресло.

Так, что у нас тут?

Правое ухо утрачено, мизинца на левой руке нет, носки ботиночек погрызены крысами, каблуки в порядке. Невкусные, что ли? «Ну, как чинить думаешь? Осколки есть? Глянь в сундучке», – голос деда привычно появился, как только Данила взялся за работу.

Он с детсада знал, что не такой, как все. Запоминал все быстрее других и навсегда, считал без калькулятора, иностранные языки «вспоминались» легко, как родные. На словечко «аутист», которым его пытались дразнить в школе, не обижался. И поэтому совсем не удивился, когда после смерти воспитавшего его деда однажды услышал в голове родной голос, распекавший за неправильно разведенную мастику. Теперь дед всегда был с ним, стоило только задуматься или приняться за общее любимое дело по починке сломанной вещи.

– Даже пыли фарфоровой не осталось, – сообщил Данила деду, – пусто в сундуке. Думаю, налепить что-то взамен утраченного. Глина полимерная пойдет?

– Допустим. Дня три – не меньше на лепку и просушку заложи. Потом покраска.

– Волосы еще… – Данила встряхнул куклу. Под всклоченными черными кудрями в голове у нее что-то забренчало. Глаза? Скорее всего, наверное, провалились внутрь. Или кто-то специально выдавил? Как их теперь доставать? Туловище мягкое, надо бы платье снять, проверить, но эта игла… Он поискал на полке плоскогубцы.

– Погодь, Данила, с такими вещами не шутят. Вишь, игла не простая. Тут бы знающего человека позвать, кукла-то колдовская.

– Ладно тебе, дед, пугать. – Данила ухватился покрепче за старую железяку, выдернул со второй попытки. Крепко сидела ржавая. После нее осталась глубокая рваная рана в бурых подтеках. Как на трупе.

Ночью Данила проснулся от громкого звука. Что-то случилось в мастерской? Или во сне? Он давно привык первым делом прислушиваться к себе, а потом уже искать причину беспокойства во внешнем мире. В доме стояла абсолютная тишина. Только решил, что звук приснился, как услышал быстрое легкое поцокивание. Когти? Каблучки женских туфель?!