— А она что?

— А она встречные вопросы: когда вы вернетесь из поездки и не знаю ли я, где вы отдыхаете.

Моя челюсть стремительно летит вниз. А вот это уже прелюбопытно!

— Откуда она вообще знает про поездку?

— Понятия не имею. Ну ладно, допустим, про тебя с Рокотовым все в курсе, спасибо журналистам. А вот о путешествии вы ведь вроде никому не говорили, и в таблоидах об этом ни слова.

— Вот именно!

Интересненько выходит. Что за птичка ей такие новости на хвосте принесла?

Для моих родных наш отдых, конечно, не секрет, но Лиза однозначно вынюхала это где-то еще. Может, утечка со стороны Рокотова? Ну, не сам же он ей об этом сказал. И не то чтобы наше место пребывания такой уж государственный секрет, но ей-то это для чего?

— Короче, я не удержалась, — продолжает Таня, — съязвила, что ей известно больше, чем мне. Спросила, откуда она про поездку знает. Она рукой махнула, мол, в интернете прочитала.

— Врет ведь!

— Врет, я потом специально прошерстила таблоиды, ну нет там ничего об этом. Но на тот момент я не была в этом уверена, вдруг все-таки что-то да просочилось в интернет. В общем, поинтересовалась, зачем ей знать, где вы и когда вернетесь. И знаешь что она ответила?

— Ну, не томи.

— Она хочет перед тобой извиниться, когда ты вернешься. Типа сто раз пожалела, что так себя повела, подставила тебя и все дела. Ей, мол, стыдно и неудобно.

— Чего-о? Что за бред? Лизе стыдно? И… извиниться? Во-первых, ни за что не поверю, что она и правда чувствует себя хоть чуточку виноватой. А во-вторых, у нее есть мой номер. Могла бы просто позвонить и сказать все, что хотела.

— И я о том! Так ей и заявила: у тебя есть мобильный Киры, возьми да позвони. Но она ответила, что хочет переговорить с тобой не по телефону, мол, за такие вещи надо просить прощения лично.

Ну нет. Не верю я в искренность Лизы, и все тут. Ей что-то нужно.

— Даже если она воспылала желанием извиниться лично, — хмыкаю я, — все равно могла позвонить мне и договориться о встрече. Если удалила мой номер, могла взять у тебя.

— Согласна. Что-то в ее рассказе не вяжется. Да что там, все не вяжется. В общем, Кир, — задумчиво тянет подруга, — у меня четкое ощущение, что Лиза под тебя копает. Или под Рокотова. Или под обоих. Она и потом вкрадчиво задавала вопросы, как там у тебя с генеральным и все такое. Ты не переживай, я могила, ничего ей не слила.

— Хм, — хмурю брови я. — Тут явно что-то большее, чем простой интерес. Даже если она точит зуб на меня и Максима, то что она может сделать сама, учитывая его возможности? Он же ее раздавит. По ходу, вынюхивает информацию с чьей-то подачи. Не для себя лично.

— Ты прям мои мысли читаешь.

Чем больше я об этом думаю, тем лучше понимаю, что вариант тут только один: Лиза с кем-то заодно.

Интересно с кем.

И говорить ли об этом Рокотову?

Глава 38. Предложение руки и сердца

Кира

Я спешу к домику Вайсманов и прокручиваю в голове разговор с подругой. И предстоящую беседу с Рокотовым.

«Кира, ты надумываешь».

«Кира, ты чересчур драматизируешь».

«Кира, что за дичь ты несешь?»

Интересно, какой из вариантов он выберет на этот раз? Может, придумает что-нибудь новенькое?

В любом случае, я хочу все ему рассказать. Интуиция настойчиво вопит, что утаивать не стоит.

Даже если Рокотов не придаст значения моим словам, отмахнется как обычно, я по крайней мере его предупрежу.

Когда захожу внутрь, Август Адольфович и Наталья приветствуют меня с улыбками и приглашают к столу. Затем я натыкаюсь на мрачный взгляд жениха. Недоволен моим опозданием? Но я ведь и правда недолго, всего десять минуточек.

И вообще, сам он без малейшего зазрения совести отвлекается на телефон, когда мы общаемся. И это происходит чуть чаще, чем постоянно. А мне что, нельзя? Или он считает, что важные разговоры могут быть только у него? Ишь ты, господин Важная Шишка.

В остальном завтрак проходит тихо-мирно, и уже когда мы все вместе выходим на улицу, я улучаю момент, дергаю Рокотова за рукав куртки.

— Стой.

Тот тормозит и косится на меня:

— Что такое?

— Нам надо поговорить. Наедине, — шепчу я. — Это важно.

Рокотов приподнимает бровь, но в итоге кивает.

— Хорошо.

И мы выдвигаемся на склон.

Вайсманы снова отправляются на склон для продвинутых лыжников, а Рокотов, как и вчера, сопровождает меня. Даже не предлагает снова нанять инструктора.

Вскоре мы остаемся одни, и перед первым спуском Рокотов останавливает меня движением руки.

— О чем ты хотела поговорить?

Мы отходим в сторонку, чтобы не мешать другим лыжникам, и я в красках передаю ему разговор с Таней.

Надо отдать Рокотову должное — он слушает внимательно, не перебивает, однако в итоге выдает:

— Кира, я уверен, Лиза не предпримет ничего серьезного. В конце концов, что она может, кроме как бахвалиться? Насчет ее осведомленности — думаю, информация о нашей поездке могла все-таки просочиться в прессу.

— Максим, но… — пытаюсь возразить я.

Что из того, что я рассказала, он не расслышал? Неужели и правда не понимает, что все может быть серьезно?

— Никаких «но». Не забивай голову этой чушью, оно того не стоит, — жестко пресекает меня Рокотов. — Она ничего не сделает ни тебе, ни мне. Все, идем.

Он разворачивается, а я гляжу ему вслед и пыхчу от злости.

Ну так и знала, что не примет мои опасения всерьез. И зачем только говорила? Вот ведь свин!

Однако совсем скоро мне становится не до злости.

Когда я падаю в четвертый раз, единственное мое желание — лежать и не вставать.

«Прибейте меня кто-нибудь», — мучительно стону про себя. Мышцы ноют так, что каждый подъем после падения для меня — как все двенадцать подвигов Геракла разом. М-да, все-таки снова отправиться на склон было не лучшей идеей. Я себя переоценила.

— Кира? — вижу над собой нахмуренные брови Рокотова.

Он протягивает руку, помогает мне встать и озадаченно на меня смотрит.

— Что у тебя с лицом?

У меня? С лицом? Ему теперь и мое лицо не нравится? Конечно, весь из себя такой спортивный, куда ему понять, каково мне! И уж тем более предположить, что у меня вообще что-то может болеть. Бесчувственный чурбан!

— Чем тебе мое лицо не нравится, а? — упираю я руки в боки, рявкаю: — Видели глазки, что выбирали!

Рокотов каменеет, цедит сквозь зубы:

— Ты переохладилась, что ли?

— Нет, Максим, я перекаталась! Прикинь, да? — Голос помимо моей воли становится жалобным: — У меня все болит! Даже мышцы, о существовании которых я до сегодняшнего дня и не подозревала. Вот! Доволен?

Жду, что Рокотов заявит: «Хорош стенать, что там у тебя может болеть». Однако вместо этого он выдает совсем другое, качая головой:

— И почему ты молчала? К чему этот героизм? Не могла сразу об этом сказать? Пойдем в кафе, подождем Вайсманов там. После обеда останешься дома. У меня с собой всегда есть мазь как раз для таких случаев. Сильно болит?

Мне чудится или его голос сквозит сочувствием? Я пялюсь на Рокотова как на последнего выжившего единорога. Я что, сплю? Если нет, то по ходу переохладился как раз он, а не я.

— Терпимо, — уже тише отзываюсь я.

— Я вижу, как терпимо, — снова качает головой он.

Мы в последний раз катимся со склона и идем к подъемникам.

Через десять минут я уже грею замерзшие пальцы о кружку травяного чая в кафе. И почему на природе вся еда и напитки кажутся такими вкусными и насыщенными? Совсем не такими, как дома. Магия какая-то, честное слово.

Себе Рокотов берет кофе. Только я открываю рот, чтобы снова поднять тему с Лизой, как вдруг из-за соседнего столика раздается женский счастливый визг:

— Да, да, конечно да!

Я выглядываю из-за спины Рокотова и вижу, как перед симпатичной шатенкой на колене стоит молодой мужчина с протянутой рукой. В ней красный бархатный футляр-сердечко. Наверняка кольцо.