На другое утро мы с Валерием вернулись в город. Не буду описывать все сложности хождения по кабинетам и выбивания из чиновников того, что было крайне необходимым для нормальной работы партии. Ей богу, я до сих пор не понимаю, почему советский чиновник вместо того, чтобы помогать в совершенно очевидном деле, непременно старается чинить вам всяческие препятствия. В своем усердии по охране социалистической собственности они изучали мой огромный список и меня с такой скрупулезностью и подозрительностью, словно я намеревался все это вывезти в неизвестном направлении, продать по спекулятивной цене, а деньги присвоить.

Только после того, как я ворвался в кабинет главного механика Волохова и потребовал не вычеркивания позиций, а полного удовлетворения своей заявки — дело сдвинулось с мертвой точки. Волохов дал мне ГАЗ-69 и посоветовал ехать на законсервированный вольфрамовый рудник Их-Хоерхан и на месте отобрать со складов все необходимое. Вслед за мною туда пришли две грузовые машины с бригадой рабочих. Я погрузил на них все, что нашел нужным и полезным, вплоть до теодолита и нивелира, и довольный вернулся в свою партию.

Не скажу, что мое возвращение доставило мне большое удовольствие. Я оказался там совершенно один среди полусотни незнакомых мне людей, с которыми не мог даже толком поговорить — никто кроме Цевена русского языка не знал, да и тот частенько бывал в отлучках. Приходилось объясняться с помощью бумаги, карандаша, пальцев да нескольких десятков слов, которые я успел выучить. Однако скоро я убедился в том, что мои обязанности не оставляют мне ни минуты для невеселых размышлений и тем более — тоски. Предстоял огромный объем работ по налаживанию всего рудничного хозяйства, но к моему великому огорчению вскоре выяснилось, что мои подопечные совершенно ничего не знают и не умеют делать. Кайло, лопата да мешок для льда или породы — вот и весь их «производственный» опыт.

Я вынужден был буквально разрываться на части: надо было укладывать рельсы от забоя на отвал, воздвигать эстакаду для отсыпки породы, устанавливать компрессора, прокладывать воздушные трубы, строить склад взрывчатых материалов, наконец, надо было учить людей тому, как все это делать! Порой я приходил в отчаяние, а временами от души смеялся над тем, как эти наивные люди осваивают совершенно неизвестное для них оборудование. Когда мы подготовили к работе компрессор и подвели к забою трубы сжатого воздуха, я подключил отбойный молоток и стал объяснять рабочим, как им пользоваться взамен привычного кайла. Меня слушали внимательно и поглядывали на молоток с опаской. Когда же, демонстрируя возможности механизации, я приставил пику ко льду, нажал на рукоятку и молоток взревел — моих слушателей как ветром сдуло.

Я никак не ожидал такой реакции и, остановив молоток, стал звать их обратно. Первым подошел тот здоровенный парень, который таскал мешки со льдом. Он осторожно взял у меня молоток и вопросительно посмотрел на меня. Я показал ему, что и как надо делать и хлопнул по плечу — давай. Молоток зарокотал, пика полезла в лед и отколола большой кусок. Балтандорж, так звали богатыря, быстро освоился и вскоре стал заправским навалоотбойщиком, лишь изредка позволяя своим товарищам попробовать, как работать с молотком.

Неизгладимое впечатление на бригаду произвели карбидные лампы вместо свечей и возможность откатывать лед в вагонетке, а не таскать его на хребте. Дело пошло, и я впервые испытал удовольствие оттого, что мои знания и опыт перенимаются так живо и охотно.

После того, как основной технологический процесс был отлажен, у меня оказалось больше свободного времени, и я получил возможность осмотреться на новом месте. Меня заинтересовала прошлая история освоения этих мест, и вот что удалось узнать на основании сохранившихся планов и кое-каких архивных данных.

В отрогах Хэнтэйского хребта в начале ХХ века была открыта группа однотипных золоторудных месторождений, представленных кварцевыми жилами почти вертикального падения. Наиболее мощная и богатая из них рассекала сопку, у подножия которой брал начало ручей Суцзуктэ, давший название «пади» (долине) и прииску, ставшему первым и основным объектом добычи золота. Кроме нее в группу входило еще несколько месторождений, среди которых пригодными для разработки оказались жилы «Бавгайт» (Медведь) в пяти километрах от Суцзуктэ и «Ирэ», расположенная в бассейне одноименной реки — в тринадцати километрах от первой.

В 1911 году на базе этих месторождений было организовано Русско-Бельгийское акционерное общество «Монголор», которое уже к 1913 году начало их промышленное освоение. За период с 1913 по 1919 годы на месторождениях было добыто, по оценкам геологов, 17 тонн золота, из которых только 11 прошло по официальным отчетам компании. Остальное ушло через «неофициальные» каналы.

Золотоизвлекательная фабрика была построена на реке Ирэ в урочище «Дзун-Модо» (Сто деревьев), так как дебит реки в этом месте был вполне достаточным для промывки руды, поступающей с трех приисков.

В 1919 году Северная Монголия оказалась в центре бурных политических событий, явившихся отголосками Октябрьской революции и гражданской войны в России. Сюда с остатками своих контрреволюционных банд бежал печально известный барон Унгерн. В сферу его «интересов» попали и прииски, которым был нанесен непоправимый урон. После разгрома Унгерна компания пыталась возобновить работы, но общая разруха в стране заставила окончательно прекратить ее деятельность. С тех пор все пришло в запустение и только в этом 1957 году правительство республики решило сделать попытку произвести дополнительную разведку месторождений с тем, чтобы обеспечить прирост запасов и по возможности возобновить их эксплуатацию. На эти цели государством был выделен миллион тугриков и мне предстояло начать его практическое использование.

Таким образом, я имел все основания считать свое появление и деятельность в этих красивых местах одним из звеньев в длинной цепи исторических событий местного масштаба.

Но вернемся к основной нити повествования. Дела по окончательной очистке штольни от льда я перепоручил заботам Джанцана и Ботсурена, а сам занялся обустройством промплощадки вокруг штольни. Два наших передвижных компрессора стояли на снегу под открытым небом, и я решил соорудить для них укрытие. Чтобы не рубить окружающий лес и не тратить силы и время на заготовку бревен, я предложил разобрать одну из старых изб, стоявших в непосредственной близости от штольни. Когда-то в них были производственные и жилые помещения, но теперь они находились в таком же состоянии, как и изба, которую мы обнаружили в первый день.

Свободного народа было достаточно, и работа закипела. Вскоре одна изба была разобрана до основания и на ее месте оставалась только куча полусгнивших стропил и кровельного теса. Пока рабочие с помощью лошадей перетаскивали бревна на площадку к компрессорам, я, подвернувшейся под руку палкой, разбрасывал кучу мусора в углу избы, пытаясь обнаружить в ней какие-нибудь предметы прошлого быта. Добравшись до пола и не найдя ничего интересного, я уже собирался уходить, но тут мое внимание привлек поперечный надрез в его трухлявых досках. Я продолжил расчистку и вскоре обнаружил крышку подполья, о чем свидетельствовала небольшая лунка с ржавым кольцом. Любопытство мое разгорелось и, решив проникнуть в прошлое, я потянул за кольцо. Крышка осталась на своем месте, кольцо выскочило из гнезда, а я с маху опрокинулся навзничь. Пришлось вернуться к штольне и взять лопату и лом.

К этому времени все бревна были перетащены, рабочие ушли, и моей несерьезной деятельности никто не мешал. Я тщательно очистил поверхность пола вокруг крышки и, осторожно действуя ломом, постепенно добился того, что крышка подполья начала поддаваться моим усилиям. Наконец она вышла из пазов, и я смог поднять ее, оторвав вместе с полностью проржавевшими петлями. Нижняя ее часть была вся изъедена временем и покрыта грибковыми наростами. Под нею я обнаружил лестницу, ступеньки которой не внушали доверия. Я стал на колени, заглянул в подпол, но при этом почти полностью перекрыл собою дневной свет и ничего не смог разглядеть. Зато на меня снизу пахнуло такой отвратительной смесью запахов сырости, плесени и тлена, что я сразу же вспомнил предостережение — никогда не спускаться в подвалы и колодцы без их предварительного проветривания.