Хуже становится с каждым мгновением. Сначала эта странная дама выводит из здания, потом тащит за угол, а там раздаётся пугающий голос мачехи.

– Вот он где, наш малыш! – сообщает она наигранно.

Изображая беспокойство, она ленится даже просто обнять мальчика, за которого якобы так сильно волновалась. Вместо этого женщина достаёт платок и начинает вытирать слёзы, чтобы было видно, как сильно она страдала и как продолжает страдать.

Только вот Августа она обмануть не может. Он понимает, что сейчас вновь окажется в лапах этих чудовищ. Отчим даже сейчас едва сдерживается. Он вроде улыбается, но криво, явно подавляя в себе желание схватить пасынка и выпороть снова.

– Нет! – хватается мальчик за платье соцработницы. – Не отдавайте меня! Они не добрые, они притворяются! Они меня бьют!

Та останавливается и вздыхает, свесив челюсть. Потом брезгливо убирает руку мальчика со своего платья и нависает.

– Слушай, умник, ты, наверное, думаешь, что в мире целая куча добреньких родственничков или простофиль, которые с радостью возьмут тебя к себе домой. Да? – говорит она совершенно безразличным голосом, даже не обращая внимания на то, как во взгляде Августа в этот момент мир, разрушенный до осколков, стирается в порошок. – Так вот я, в отличие от тебя, пожила в приюте и знаю, что это за место. Так что лучше замолчи и в следующий раз слушайся взрослых.

После такого едва получается говорить, но приходится себя заставить. Вдруг она просто неправильно поняла? Наверняка её запутали или обманули. Он говорит, хотя и сам уже не верит, что в этом есть хоть какой-то смысл.

– Вы не понимаете, они меня бьют…

– И что?! Шлёпнули разок по попке, и ты побежал плакаться? Лучше помалкивай и слушай, что тебе говорят.

– О, спасибо!.. – чуть не бросается к ней мачеха, но женщина останавливает её жестом.

– Слушайте, мне по боку. Ясно? – Она буквально заталкивает Августа в машину, не давая ни малейшего шанса на то, чтобы вырваться. – Но мы с вами о таком не договаривались. Больше я вас прикрывать не собираюсь.

– Пожалуйста, – вырывается последняя мольба, прежде чем этот жестокий мир успел навсегда измениться.

– А ну-ка заткнись и скажи спасибо, что тебе не дали попасть в приют. А то я бы живо могла это устроить, – не удерживается соцработница, а затем поворачивается к отчиму.

– Спасибо, – говорит тот. – Больше это не повторится.

– А вы, что, уже собрались уехать?

Мужчина жмётся, фыркает, с большой неохотой достаёт бумажник, начинает в нём рыться и, видимо, очень старается ничего не найти. Через пару секунд соцработница просто отнимает бумажник, вытаскивает оттуда стопку купюр, после чего возвращает портмоне владельцу.

Вдруг появляется ещё шанс. Когда практически всё уже предрешено, Август замечает, как из дверей здания с серыми коридорами выходит женщина, которая угощала пряниками. Явно торопится, копается в сумочке, не видит, что происходит.

Сердце начинает колотиться от взгляда на дверную ручку. Вот она, совсем рядом, и никто не смотрит. Если только успеть выскочить, если закричать, если добежать!..

Времени думать нет. Либо смириться, либо бежать. А стоит ли мириться? Мальчик дергает ручку, замок щёлкает, взрослые оглядываются, но от неожиданности медлят. Август не вылезает – он выпрыгивает из машины и бросается бежать.

– Тётя! Тётя! – зовёт он изо всех сил.

Женщина его быстро замечает, присаживается и встречает улыбкой. Правда, она не ожидает, что мальчишка вцепится в неё, чуть не повалив на землю.

– Да что случилось?

– Спасите меня. Пожалуйста! – упрашивает он.

Вторая работница и отчим с мачехой замешкались. Все трое понимают, что им не выкрутиться, если что-то пойдёт не так. С другой стороны, обратной дороги нет. Мачеха снова начинает рыдать на бегу и вытирать слёзы, отчим прячет гнев за неуклюжей улыбкой, и только вторая соцработница остаётся собой: она продолжает чавкать даже без жвачки и даже на бегу.

– Он меня бил, – указывает мальчик на отчима. Язык не поворачивается называть его хотя бы дядей. – Я не хочу оставаться с ними.

Женщина не успевает нахмуриться, как её коллега находит способ всё объяснить.

– Бедняжка. Он отказывается поговорить с врачом об этой чёрной магии или что он там видел? – сообщает она, противно чмокая губами. – И когда… э, родители попытались отвести его к психиатру, то он начал выдумывать…

– Честно говоря, я на самом деле его ударил, – внезапно признаётся отчим. – Он вдруг выскочил из-за угла и закричал, что мы не получим ни гроша от его наследства. Прямо в лицо моей дорогой заботливой жены. Это так её расстроило… Я… я виноват, мне не стоило его шлёпать…

Женщина выдыхает с облегчением.

– Вы меня напугали. Я уже думала, вы действительно его били.

– Бил? – удивляется мужчина наиграно. – Бил в смысле…

Он сжимает кулак, смотрит на него и будто бы сам пугается. Аж отшатывается и трясёт головой так, что щёки шлёпают.

– О, нет-нет! Что вы! – говорит за него мачеха Августа. – Просто это было… так… ужасно обидно…

Она начинает плакать. Супруг успокаивает жену, прижав к груди, а соцработница хмурится. Все с волнением и беспокойством ждут, что она ответит.

Она снова присаживается на корточки, аккуратно пригладив юбку, и добрым, строгим, но очень тёплым взглядом смотрит на мальчика.

– Ты пережил трагедию, я понимаю, – глядит она с таким сочувствием, что невозможно не проникнуться. – И всё же, будь добрее к своим новым… Я знаю, они не заменят тебе родителей. Но они и не пытаются! Они лишь хотят позаботиться о тебе.

– Нет, не правда. Это не так…

Август выговаривает слова с трудом, понимая, что его последняя надежда тает в этом заботливом взгляде.

– Что именно неправда? – отвлекает её коллега. – Значит, ты не говорил приёмным родителям, что они жадные воры и хотят твоё наследство? Или тебя не просто отшлёпали, а били кулаком? Или ты ходил к психиатру?

С такой хитрой ложью ребёнку ещё трудно справиться. Ведь одиннадцать ему стукнуло только недавно.

– Нет! Да, но… это не… не так! – поддаётся Август чувствам.

– Вот, пожалуйста. Значит, ты просто маленький врунишка, который не заслуживает таких добрых родителей.

Последний шанс что-то изменить.

– Я слышал, как они говорили, что всё заберут! Поэтому!..

– Ага, – чавкает соцработница. – Как твои родители, они обязаны следить за имуществом. И это ещё одна проблема, которая требует внимания… помимо тебя.

– Тц! – не сдерживается её коллега. – Нельзя же так грубо!

Женщина отмахивается, причмокнув.

– Ничего. Если вместо родителей хочет воспитателя из детдома, то пусть привыкает.

Тогда соцработница вновь садится на корточки, берёт Августа за руки и смотрит ему прямо в лицо.

– Пообещай, что поговоришь со специалистом, – просит она. – Вот увидишь, пройдёт несколько месяцев, и всё потихоньку начнёт налаживаться.

Это конец. Последний шанс растаял прямо в руках, как в небе комета – быстрее, чем получилось подумать о своём желании.

– Прошу… пожалуйста, – не веря самому себе, просит Август.

Просто его искренность не может пробиться сквозь нагромождение лжи, которой обложили со всех сторон приёмные родители и продажная соцработница.

И через пару минут мальчик снова оказывается в машине. На этот раз задние двери отчим предусмотрительно защёлкивает.

Всю дорогу в салоне владычествует молчание. С ним умирает детство.

Август понимает внезапно, будто всё только что сложилось в его голове, что он сам во всём виноват. Там, дома, узнав про проданную приставку, про желание забрать себе всё наследство мальчика, он не должен был выдавать, что знает это. Ещё раньше не должен был говорить о том, что видел в момент аварии жуткую лапу из чёрного дыма. Он чётко видел, как она носилась по салону, но лишь теперь понимает, что говорить об этом не нужно.

Это единственная и главная ошибка, которая испортила всё. Даже если ты поверишь очень хорошему человеку, откуда можно знать, что он поверит тебе?