– Колотить он тебя начал тоже только в этом году?
Марв не ответил, продолжая смотреть в лобовое стекло. Пальцы пробежались по обшивке кресла, захотелось вытащить читалку из рюкзака, но он ничего не сделал, продолжая смотреть в лобовуху, рассматривая стекло, а не то, что за ним.
– Ладно, пристегнись. Пока буду решать, что с тобой делать, но есть место, где можешь пожить.
У него оставалось три фунта после утренней подработки, так что все тринадцать Марв зараз спустил на пару апельсинов, комплексный обед в «Бургер Кинге» из бургера, картошки и массы дополнений, даже остались деньги, чтобы купить несколько шоколадных батончиков. Он был уверен, что имеет право сегодня себя побаловать. Потом он до темноты читал, валяясь на диване у фольксвагена, книгу про повешенных, которые пытались мстить живым.
Чтобы не портить глаза, в темноте он прекратил чтение, врубил в наушниках Чумовую Плесень и любовался зажигающимися звёздами, пока не решил пойти спать.
Уже два дня Пол пренебрегал утренней пробежкой, потому, пока он принимал душ и завтракал, то чувствовал, как ноют мышцы, не получившие достаточной нагрузки. Его лень объяснялась просто – позавчера у него был поздний праздничный ужин в честь приезда с родными, вчера – с бывшими одноклассниками. Хотя Пол много не пил, а встать пораньше, чтобы разогнать наеденный на вечеринках жирок, было бы полезно для здоровья, он ещё до поездки постановил, что эта неделя в Гилфорде будет посвящена тому, чтобы основательно выспаться, а форму он успеет восстановить и после. На самом деле его нежелание выходить на утренние пробежки было вызвано воспоминаниями о поездке сюда прошлым летом, когда некоторые из старых жителей городка, которые знали его ещё мальчишкой, останавливали его, желая поболтать. В этих разговорах Пол не мог взять правильный тон, заставить считаться с собой, как с взрослым, и внезапные приступы поучений собеседников, принимал слишком близко к сердцу. После подобных спортивных упражнений он возвращался домой вымотанным эмоционально, а вовсе не физически. Теперь же он собирался регламентировать все встречи. Этим вечером, к примеру, были запланированы на вечер посиделки с приятелями из старого компьютерного клуба, в пятницу – день рождения старшего брата, то самое формальное событие, на которое он и приехал, а в воскресенье он срывался из Гилфорда в немецкий Арбер, где его университетские друзья сняли до августа крохотный отель для горнолыжников.
За завтраком он проверял соцсети и почту. Стыдно было сознаться, что хотя он провёл дома всего несколько дней, он уже скучал по студенческой жизни. Пол прекрасно осознавал, что вся будущая жизнь не будет похожа на эти суматошные, наполненные событиями годы в университете. Придётся остепениться, найти себе жильё и, скорее всего, будущее место жительства станет напоминать Гилфорд с его устоявшимися правилами и традициями. Может, когда ему стукнет сорок, а это произойдёт, когда он пройдёт такой же срок во времени, как тот, что уже отшагал, может, тогда ему и захочется тихого семейного счастья и размеренного графика жизни маленького городка. Но сейчас Гилфорд его душил: сомкнул свои руки, состоящие из узких старинных улиц, на его шее, и шептал, что не отпустит его обратно в университет, что Полу придётся заново искать настоящих друзей только в интернете, развлекаться только выпивкой в пабе, и флиртовать с парой незанятых местных девушек. Полу хотелось, чтобы кто-нибудь ему написал крик о помощи, призыв срочно вместе напиться или хотя бы вложить силы и средства в будущую «самую потрясающую, компанию, которая года через три нас озолотит», чтобы появился повод не досиживать здесь эту неделю. Но до чёртиков тактичные друзья давали ему спокойно побыть с семьёй до конца недели, что говорило об их врождённом чувстве этикета и нулевых способностях к телепатии.
Среди писем он наткнулся на неизвестного отправителя, некоего Эфалида. В тело письма была вставлена картинка – чёрный фон, на котором сверху была замысловатая золотая завитушка, а посредине тем же шрифтом написаны буквы R.I.P. Вторая картинка был прикреплён в качестве вложенного файла. Палец Пола застыл над экраном, но затем он передумал. Всё это напоминало попытку внедрить в систему вирус, стоило открывать подобное с компьютера, где все попытки атаки пресечёт программа. Хотя на самом деле он не желал сознаваться даже себе, насколько его эмоционально неприятно поразила эта открытка, оформленная как похоронная. Для очистки совести он бросил взгляд на тему письма, чтобы убедиться, что это не предупреждение о смерти кого-то из знакомых. Там стояло: «1001». Никто не называет цифрами те письма, на которые желает получить ответ. Пол вышел из браузера и попытался выбросить историю из головы.
Ещё одной причиной, по которой Пол ненавидел родной город, был Дор Таундсенд. Полным его именем было Теодор, но никто не называл его Тео или Тедди, сложно сказать, с какого момента его прозвали Дором, скорее всего, он так представлялся ещё с младших классов. Это было вполне в духе его родителей, считавших, что они родственники маркизов Борклей, а потому придумавших сокращать имя сына до французского слова «золотистый».
В детстве Пол мечтал, чтобы Дор был одним из тех задир-громил, которых изображали в мультшоу в качестве антагонистов главных героев. Когда Пол вырос, то понял, что вряд ли бы сумел справиться с настоящим хулиганом. Но таких в их частном колледже Королевы Боадиции не было, за этим прислеживали и учителя, и пара штатных психологов, и даже охранники в зелёных с золотой вышивкой пиджаках. Потому Дор предпочитал психологическое насилие.
Когда Полу было четырнадцать, его вызвали к декану колледжа, где, предварительно убедившись, что подросток выдержит новость, ему сообщили, что его родители погибли в аварии.
Розыгрыш продлился два с половиной часа. Возможно, если бы Пол не поверил пяти собравшимся взрослым (декан не рискнул сообщать подобные новости ученику один на один), и позвонил бы родным, всё вскрылось бы скорее. Но он представить себе не мог, чтобы учителя соврали бы ему о подобном. Они и не соврали. Декан даже не поверил констеблю Тафту, который сообщил об аварии и сказал, что надо предупредить Пола, потому что мать пока жива и просит с ним встретиться. Декан позвонил в больницу и там ему подтвердили всё, что говорил констебль, правда, сказали, что можно не спешить, женщина уже скончалась, знает ли декан других родственников мальчика, кто смог бы забрать его из школы или, быть может, руководство школы решится само сообщить школьнику, что произошло?
Пол просил отвезти его домой, но ему сказали, что лучше дождаться, когда дома будет кто-то из тех, кто за ним присмотрит. Через пару часов домой должен был приехать Клиф, один из двух старших братьев, тогда, сказал ему декан, его отвезут домой, он сам его отвезёт. Рядом с ним поставили кружку с чаем, а Пол смотрел и смотрел на телефон, не веря, что ни один из двух братьев, ни сестра не позвонили, если узнали новость. Значит они не знали, а Пол был не в состоянии позвонить и сказать им об этом первым. Когда они с деканом въезжали на подъездную дорожку, Клиф как раз подъехал и разгружал машину, в руках у него был бумажный коричневый пакет из супермаркета с продуктами. Он недоумённо уставился на Пола, видимо, уверенный, что подобное сопровождение вызвано каким-то проступком парня. А потом дверь открылась и Пол увидел на пороге отца – живого и здорового. Декан, который уже наполовину покинул машину, прикрыл рот ладонью, а Пол, который уже вышел наружу, со всего маху ударился плечом о незахлопнутую дверцу машины. Нет, он не потерял сознание, но его повело.
Скандал был грандиозный. Декан вызывал всех в актовый зал, где бушевал, что такой розыгрыш повлечёт не только исключение, но и уголовное дело. Штатный психолог колледжа, с которым потом беседовал Пол, спросил его, знает ли он, кто мог проделать подобную шутку. Год назад Пол смотрел фильм «Запах женщины» с Аль Пачино, он обожал пересматривать момент с речью героя, которую он произносит, когда руководство колледжа хочет исключить студента, отказавшегося выдавать однокашников, провернувших глупую шутку. Какой-то бесёнок в его душе спросил его в этот момент: испытает ли он угрызения совести, когда сдаст Дора? И вдруг понял, что нет, не будет не только угрызений, что он испытывает глубокое удовлетворение от того, что хоть кто-то хотя бы его поймёт.
