Наблюдая, как несколько гуманоидных фигур быстро заскользили по полю ко Дворцу спорта, он не мог и предположить, что в скором времени ему суждено будет с ними встретиться и подружиться.

Дождавшись, когда стрелки часов секунда в секунду укажут установленное начальником время, Лев Соловьев наконец объявил пышущим негодованием музыкантам «Машины времени»:

– Всё, можете идти на сцену.

– Тирания и волюнтаризм, – мрачно процедил сквозь зубы Александр Бутузов, молодой московский поэт по прозвищу Фагот, и шагнул в кулисы. Он уже больше года катался с «машинистами» на гастроли и читал между их песнями стихотворения полузапрещенных, точнее, неохотно издаваемых авторов. Стихи он подбирал смелые, умные и читал их необычно, без стандартной показной проникновенности, делая таким образом выступления «Машины» чем-то большим, чем просто эстрадный концерт.

Тираном и волюнтаристом он обозвал Соловьева за то, что тот так и не объяснил, почему без всякой причины держит «Машину» за сценой, мучая и музыкантов, и публику.

Но вот в бушующем зале погас свет, и только на сцене, перед небольшой конторкой, за которой встал Фагот, загорелся слабый зеленый огонек. Четырехтысячная толпа зрителей томского Дворца спорта замерла в предвкушении. И Фагот заговорил заползающим прямо в душу голосом:

– Никого со мною нет.

На стене висит портрет.

По пустым глазам старухи

Бродят мухи, мухи, мухи.

– Хорошо ли, – говорю,

– Под стеклом, в твоем раю?

По щеке сползает муха,

Отвечает мне старуха:

– А тебе, в твоем дому,

Хорошо ли одному?*

[* Арсений Тарковский «Портрет».]

Ошарашенный такой не по-советски мистической картинкой одиночества, зал наполнился гробовым молчанием. В этот момент на сцену должен был выйти Андрей Макаревич с гитарой и спеть «Давайте делать паузы в словах». Но он не вышел.

Такое уже случалось. Например, когда однажды перед концертом он почти опустошил бутылку коньяку, и его приводили в чувство. Тогда пришлось прочитать подряд штук пять стихотворений, прежде чем на сцене появилась группа.

Но в этот раз причина была какая-то другая, Фагот только что видел Андрея и остальных трезвыми, как огурчики. Ну если не считать Петю Подгородецкого, который был все-таки слегка подшофе.

Что же происходит сейчас там, за кулисами? Похоже, издевательства замдиректора Дворца спорта продолжаются. Фагот еле слышно повторил: «Тирания и волюнтаризм!» – и выбрал стихотворение подлиннее. (Он еще не знал, что на этот раз под нарастающий рокот недовольного зала ему придется прочесть их больше десяти.)

– Однажды я пел на большой эстраде,

Старался выглядеть молодцом,

А в первом ряду задумчивый дядя

Смотрел на меня квадратным лицом.

Не то он задачки искал решенье,

Не то он был сотрудник газет,

Не то он считал мои прегрешенья,

Не то он просто хотел в клозет.

А в задних рядах пробирались к калошам,

И девочка с белым, красивым лицом

Уходила с парнем, который хороший,

А я себя чувствовал желторотым юнцом.

Какие же песни петь на эстраде

Чтоб отвести от песен беду,

Чтоб они годились квадратному дяде

И этой девочке в заднем ряду.

Не могу понять, хоть ты вой, хоть тресни,

Что стало с песней, в конце концов?

А может быть, братцы, кончилась песня

И падает в землю белым лицом.

Ну, хорошо, а что же дальше –

Покроет могилку трава-мурава?

Тогда я думаю: спокойствие мальчики,

Еще не сказаны все слова*.

[* Михаил Анчаров «Антимещанская песня».]

А за кулисами происходило вот что. Фагот только начал читать первое стихотворение, когда перед Львом Соловьевым и «машинистами» возникли Мучник и «Битлз».

Некоторые время все присутствующие молча смотрели друг на друга.

– Вот что, ребята, – обратился Мучник к опешившим музыкантам «Машины». – Вы видите, кого я привез?

– Лично я отказываюсь верить своим глазам, – высказался Макаревич. – Это что-то невероятное. Я сплю? Где вы их взяли? Они опять вместе? Как вам это удалось?! Это двойники?

– Нет, это не двойники, это они самые. Но на рассказы сейчас нет времени, могу сказать только одно: добираясь сюда, мы претерпели все казни египетские. Надо, кстати, вас познакомить.

И для Полины снова нашлась работа.

– Парни, – обратился Моисей Миронович к «битлам», это советская группа «Машина времени», «Тайм Машин». Типа русских «Битлз». Они первые в нашей стране запели так, что люди предпочитают не танцевать, а слушать слова их песен.

Все поручкались.

– Джон, – продолжал Мучник, – вот сейчас, в эту самую минуту, начинаются наконец ваши грандиозные гастроли по СССР. Вам пришлось многое пережить на пути к этому концерту, я знаю, вам надо бы отдохнуть, выспаться, но народ ждет. Полный зал. Вы готовы выступать?

Джон вспомнил Гамбург, изнуряющий многочасовой марафон, когда казалось, что уже больше нет сил, но нужно было снова брать гитару и петь, танцевать, шутить… И силы находились. Найдутся и сейчас.

Но тут он заметил, что один из русских музыкантов смотрит на него хмуро. Джон сказал:

– Мозес, сыграть-то мы можем, но позволь спросить: в чем был смысл всех этих гонок и зачем все эти нервные передряги? Пусть ребята спокойно отыграют свой концерт, а мы отдохнем и выступим завтра. У тебя будет два полных зала.

Мучник помотал головой:

– Если бы так, Джон. Во-первых, разве ты еще не понял, какая свистопляска творится у нас «наверху»? Сегодня вы летите в самолете Брежнева на гастроли, а завтра под конвоем – в лучшем случае на родину. Надо ковать железо, пока… Как у них говорится? – Мучник посмотрел на умненькую Полину. Она закончила:

– Коси сено, пока солнце светит.

– Вот именно. А во-вторых, за день мы не соберем четыре тысячи человек. И двух не соберем. Если даже я завтра развешу по всему Томску афиши, приглашающие на концерт «Битлз», меня поднимут на смех! Подумают, что Мучник выжил из ума, и, поверьте, никто не придет. Ну, разве что пяток сумасшедших. Я бы и сам не пошел. Чтобы переломить недоверие, мне нужна неделя, а то и две: выступить по радио, дать статьи в газетах, показать вас по местному телевидению. Это вот их, – показал он на «машинистов», – я перенести могу. А вам нужно выступить сейчас, и только сейчас. Вот тебе и смысл гонок. Я не объяснял всего этого вам только потому, что успеть почти не надеялся.

– Ну что же, тогда… – кивнул Джон.

– Э, подождите, – перебил его хмурый – барабанщик Валерий Ефремов. – Вообще-то народ пришел на «Машину времени». Я все понимаю, «Битлз» – это невероятно круто, сам только из-за «Битлз» музыкантом стал. Но как же наш заработок, что теперь с нашим гонораром?

Джон указал рукой на Ефремова, мол, слышишь, Мозес, парень-то прав. В подтверждение сказанного зал начал скандировать: «„Ма-ши-на"! „По-во-рот"!»

Но тут вскипел Макаревич:

– Валера, ты с дуба рухнул?! Теперь я ушам своим не верю! Это же «Битлз»! «Битлз», понимаешь?! Я отдам тебе свою долю со следующего концерта, только заткнись!

– И я свою, – сказал бас-гитарист Кутиков, с неприязнью оглядывая вчерашнего друга.

– Мне чужие деньги не нужны, – нахмурился Ефремов. – Но и свое я терять не намерен. Ты ведь знаешь, как я отношусь к «Битлз». Но так… Не спортивно выходит. Лично я никогда не стал бы отбирать хлеб у другой команды, даже если бы мы были в тысячу раз круче.

– И что вы предлагаете? – всплеснул руками Мучник. – Вот так просто взять и забыть, что у нас за кулисами стоят «Битлз»?