Еще несколько минут Юлий, не понимая ни слова, смотрел на страницу. Потом изо всех сил швырнул учебник в стену, схватил гитару и под аккомпанемент нисходящей испанской гармонии проорал:

– О-о, как ты мне надоел! Как ты мне надоел! Как ты мне надое-йе-йе-йел!!!

Раздался негромкий стук в дверь, и мамин голос позвал:

– Юлик, обедать.

По воскресеньям Тамара Артемьевна старалась по возможности собрать к обеду всю многочисленную семью и приготовить что-нибудь этакое, например, торт «Черный принц», или хотя бы напечь пирогов. Но всегда кого-нибудь да не хватало. Трудно удержать вместе пятерых взрослых детей.

Вот и сейчас за столом кроме отца, матери и бабушки Маргариты Сергеевны сидели только двое – Юлий и его старшая сестра Рита. Впрочем, уже женатые братья Аркадий и Любомир жили отдельно и вообще редко появлялись в фамильном гнезде. Еще одна сестра, Мила, жила с мужем здесь же, но сейчас они были в кино – смотрели фильм «Великолепный».

Сегодня мама кормила наваристым куриным супом, беляшами и «магазинским» киселем, розовые брикеты которого дети, когда были маленькими, любили грызть «сырыми». Говорили о предстоящем поступлении Юлия в универ.

– Ты должен понять, парень, – внушал Сергей Константинович, – с тебя спрос больше, чем с других. Все знают, что ты – сын преподавателя, и никакие поблажки тут не прокатят. Как было с Людмилой? При равных баллах приняли другую девочку, чтобы люди чего не подумали…

Юлий вздохнул и, потянувшись за очередным беляшом, сказал:

– Какой-то блат у нас неправильный, батя. Шиворот навыворот.

Маргарита Сергеевна нахмурилась.

– Ты, Сергей, должен был бы объяснить сыну, что блат – не для порядочных людей, – сказала она Сергею Константиновичу. Еще до революции за какую-то провинность ее отец был лишен дворянства и сослан в Сибирь из Полтавы. Но она успела получить и дворянское воспитание, и понятие о чести.

– Ну да, такой блат, как у нас, как раз правильный, – кивнул отец, глотнул киселя и продолжил: – Слушай, Юка, а хочешь после экзаменов в Москву смотаться?

Беляш чуть не выпал у Юлия из рук. Хочет ли он?! Да как он мог не хотеть, если кроме Томска за всю свою двадцатилетнюю жизнь он побывал еще только в одном-единственном городе – в соседнем прокопченном шахтерском Кемерово? Да и эту поездку нельзя назвать туристической, потому что длилась она два года и прошла в основном за забором в караулах и нарядах по столовой.

– Конечно! – воскликнул он. – Еще бы! А зачем?

– На самом деле даже не в Москву, а через Москву в Минск. Моя сотрудница должна отвезти материалы «Атласа Томской области» на Минскую картографическую фабрику, больше такие карты у нас в стране нигде не печатают. Однако весят исходники немало, девушке таскать его несподручно, и нужен… э-э… научный ассистент. Я тебя устрою на месяц лаборантом кафедры и отправлю вместе с ней в командировку.

– С девушкой? – Юлий поднял левую бровь. Отцовская идея начинала нравиться ему все больше,

– Ну, вообще-то она замужем и лет на десять тебя старше.

– У-у… – разочарованно протянул Юлий.

Сестра, которая была как раз на десять лет старше, засмеялась и сказала:

– Чем тебе не угодили тридцатилетние женщины? Что ты о них знаешь?

– Ничего. И знать не хочу! – Ну и дурак.

– Перестаньте, – осадил их Сергей Константиновен. – Такты едешь?

– Да, конечно!

– Тогда сделаем так. Возьмем тебе билеты Томск – Москва и Москва – Минск с окном в три дня. Хватит тебе трех дней Москву посмотреть?

– А где я буду жить?

– Во-первых, у нас в Москве есть дальние родственники. – Хасьминские, – вставила бабушка.

– Во-вторых, – продолжал отец, – у меня там есть друзья. В-третьих, с одним, точнее, с одной, я уже списался, и тебя готовы принять.

– С какой это «одной»? – подозрительно посмотрела Тамара Артемьевна на мужа. – С Ниной, что ли?

В голосе матери Юлий услышал необычные нотки. Она явно ревновала.

– А что? – снова вмешалась Маргарита Сергеевна. – Нина Шмуйлович – очень умная и интеллигентная девочка.

По тону бабушки было понятно, что с ее точки зрения навеска таких эпитетов не заслуженна.

– Ну да, – кивнул Сергей Константинович жене, делая вид, что не заметил ни ее реакции, ни последующего выпада. – Ее сын зимой был у нас на гастролях, купил на рынке лохматую собачью шапку и ухитрился потерять. Она попросила привезти ему другую, такую же. У них таких не продают. Расплатится сразу. Вот Юл и к и отвезет.

– Пусть едет, – сказала Тамара Артемьевна, поджав губы, встала из-за стола и удалилась в спальню.

Сергей Константинович с укором посмотрел на мать, та тоже поднялась и вышла, сказав напоследок внуку:

– В Москву скатайся обязательно. Очень полезно для кругозора.

– Что творится… – сказал Сергей Константинович, оставшись наедине с детьми. – Мы вас пятерых уже вырастили, а ваша мать ревнует меня к школьной подружке.

– Это потому, что больше не к кому, – заметила Рита.

– Вот именно, – кивнул отец. – И дружили-то мы с ней всего год, когда она была в Томске в эвакуации. Да и то, именно что дружили: сидели за одной партой, болтали.

– Даже не целовались? – уточнила Рита.

– Даже ни-ни.

– Как, ты сказал, ее фамилия? – спросил Юлий, пропуская мимо ушей романтические подробности.

– Была Шмуйлович, теперь – Макаревич.

– Как?!

В голове Юлия с оглушительным хлопком совместились шапка, фамилия и недавние гастроли «Машины времени».

– А ее сына случайно не Андреем зовут?

– Андрей, – подтвердил отец. – А ты откуда знаешь?

– Да ты что, папа, не понимаешь? – удивилась Рита. – Андрей Макаревич – это ансамбль «Машина времени». Юля уже год их песнями бредит.

– Да? – Сергей Константинович отнесся к этому факту довольно равнодушно. – Ну, тем лучше. Может, удастся встретиться, поболтать. Хотя Андрей вроде уже давно живет отдельно от родителей, а ты-то как раз у них остановишься. Ну, если только сможешь найти повод, чтобы вас познакомили…

– Я смогу! – сказал Юлий уверенно. – Смогу.

В пионерском лагере «Огонек» шли приготовления к предстоящему летнему сезону. Красился железный забор, белились корпуса, отдраивались кухонные помещения.

Самое деятельное участие во всем этом принимал студент второго курса иняза пединститута, вожатый Алексей. Не потому, что он был по натуре таким уж стахановцем, а просто все было как-то в кайф, даже тяжелая монотонная работа. Потому что выполнялась она с друзьями и с шутками-прибаутками, а в конце дня намечался вечер с песнями и канистрой гранатового вина.

Это потом, много позже, став директором этого лагеря, он столкнется с другой, темной стороной лагерной действительности – тотальным воровством продуктов, подлостью и вероломством профкома и т. п., а сейчас они с Андреем Дворским весело разравнивали дымящееся прорезиненное асфальтовое покрытие теннисного корта – предмета гордости молодого начальника Игоря Витальевича Бойко.

Зачем он заказал именно прорезиненное покрытие, было загадкой. Месяц спустя на игру вожатых специально приходили девчонки из старших отрядов, чтобы всласть похихикать. Дело в том, что мячик при ударе об этот сверхупругий пол обретал потрясающую прыгучесть, и игра из тенниса превращалась в гибрид художественной гимнастики и прыжков в высоту. Особенно эффектно смотрелся на корте шофер лагеря Гарик Гаспарян, в котором было пару пудов лишнего веса.

Вечером сидели в новом деревянном домике завхоза. Свет к нему еще не подвели, потому, а еще больше для романтики, жгли свечи.

– А вот еще история, – продолжал Андрей Дворский замогильным голосом. – В Богашове жил мальчик деревенский, простой, и вот однажды этот мальчик пошел с пионерами, сбежавшими из нашего лагеря, на железную дорогу. Пионеры оказались хулиганами – ну а кто еще сбегает из лагеря? – и столкнули мальчика под поезд, и ему отрезало ноги. – Андрей сделал паузу, закурил. – Вот. В богашовской больнице врач сделал все, что мог: человеческих донорских ног не нашлось, и он пришил бедолаге что было – коровьи копыта.